Объединенный советско-польский трибунал, рассматривавший дело о преступлениях немцев в Майданеке, заседал в помещении люблинского апелляционного суда. В состав трибунала вошло много видных польских деятелей – председатель окружного суда Шепаньский; профессор Белковский (с которым я уже встречался); полный, коренастый прелат, ксендз Крушинский; д-р Эмиль Зоммерштейн, один из руководящих деятелей Люблинского комитета и бывший депутат сейма, еврей по национальности, и А. Витое, тоже член комитета, руководитель отдела земледелия.
В своей вступительной речи польский председатель трибунала изложил историю лагеря в Майданеке; то был страшный перечень применявшихся здесь различных способов пыток и уничтожения людей. Среди лагерных эсэсовцев имелись такие, которые специализировались на «пинках в живот» или «ударам по яичкам» как одной из форм убийства. Других узников топили в прудах или привязывали к столбам и оставляли так, пока они не умирали от истощения; в лагере имело место 18 случаев людоедства даже еще до того, как 3 ноября 1943 г. он официально стал лагерем уничтожения. Председатель говорил о коменданте Майданека, оберштрумбанфюрере Вейсе, и его помощнике, отъявленном садисте Антоне Туманне, о начальнике крематория Мусфельде и многих других.
Сам Гиммлер дважды посетил Майданек и остался им очень доволен. Считают, что здесь было умерщвлено 1,5 млн. человек. Главные заправилы лагеря, конечно, бежали, но шесть человек из мелкой сошки – два поляка и четыре немца – были пойманы и через несколько недель после суда повешены.
Все четверо немцев – трое из них были эсэсовцами – являлись профессиональными убийцами. Оба поляка были в свое время арестованы немцами и «продались» последним, надеясь спасти этим свою жизнь[215].
Западная пресса и радио продолжали относиться ко всему этому скептически. Характерными примерами могли служить отказ Би-би-си использовать мой материал и появившаяся в ту пору в газете «Нью-Йорк геральд трибюн» следующая заметка:
«Быть может, нам следовало бы подождать дальнейших подтверждений тех страшных известий, которые дошли до нас из Люблина. Даже в свете всего, что мы уже знали о маниакальной жестокости нацистов, этот рассказ кажется невероятным. Картина, нарисованная американскими корреспондентами, не требует комментариев; единственное, что тут можно было бы сказать, – это что режим, способный на такие злодеяния – если только все сообщенное нам соответствует истине (sic!), – заслуживает быть уничтоженным».
В те дни мне приходилось часто встречаться с членами Польского комитета национального освобождения – с его председателем Осубкой-Моравским, с генералом Роля-Жимерским и некоторыми другими. Новая Польша переживала еще младенческий возраст, и пока было освобождено менее четверти всей польской территории. Не удалось пока взять ни одного промышленного центра страны, за исключением Белостока, большая часть которого лежала в развалинах; поэтому было еще слишком рано строить сколько-нибудь широкие планы. В данный момент перед Комитетом стоял ряд неотложных проблем, таких, как нормирование продовольствия в городах, обеспечение трудящихся Польши постоянной работой на государственных предприятиях, чтобы избавить их от существования впроголодь, которое они вели при немцах, и мобилизация новобранцев в польскую армию вопреки противодействию со стороны руководителей Армии Крайовой. Ранее Осубка-Моравский встретился в Москве с Миколайчиком, и, как кажется, его тогда больше всего беспокоило то, что Англия и США продолжали поддерживать польское правительство в Лондоне.
Ни о каком слиянии «лондонского правительства» и Люблинского комитета не могло быть и речи. «Мы готовы принять Миколайчика, Грабского, Попеля и еще одного человека – но это и все», – заявил Осубка-Моравский. Он добавил также, что Люблинский комитет признает только конституцию 1921 г., тогда как «лондонские поляки» упорствуют в своей приверженности к фашистской конституции 1935 г. В отличие от американцев английский посол в Москве Кларк Керр якобы сказал ему, что он полностью одобряет конституцию 1921 г., однако его несколько смущал вопрос о том, что делать с президентом Рачкевичем.
«Я собирался посоветовать ему, куда девать Рачкевича, – продолжал Осубка-Моравский и вдруг озорно, по-мальчишески ухмыльнулся. – Во всяком случае, закончил он, – чем скорее мы возобновим переговоры с Миколайчиком, тем лучше будет для него, ибо время работает на нас. Нам очень важно прийти к какому-то соглашению, а поэтому мы и предложили ему пост премьера. Но ему не следует медлить с согласием, вторично он может такого предложения и не получить». Именно так и случилось.
Глава IXРумыния, Финляндия и Болгария выходят из войны
Расчет советской 122-мм гаубицы М-30 во время боев за Будапешт
У Красной Армии было достаточно других забот, помимо Польши. В те памятные лето и осень 1944 г. сателлиты Гитлера один за другим терпели крах, и было важно ускорить этот процесс.
В течение августа 1944 г. события в Румынии следовали одно за другим с фантастической быстротой. Уже с конца весны советские войска стояли на линии, проходившей (с запада на восток) от предгорий Карпат через Молдавию и Бессарабию, несколько севернее Ясс и Кишинева, а затем вдоль Днестра к Черному морю, милях в тридцати южнее Одессы. Молдавский участок занимали войска 2-го Украинского фронта под командованием Малиновского, Бессарабский участок – войска 3-го Украинского фронта под командованием Толбухина. Они же удерживали важный плацдарм на правом берегу Днестра, южнее Тирасполя. Против них (с востока на запад) стояли 4-я румынская армия, 8-я немецкая армия, 6-я немецкая армия. Всеми этими войсками, составлявшими группу армий «Южная Украина», в которую входило до пятидесяти дивизий (из них половина румынских), командовал генерал Фриснер.
20 августа оба Украинских фронта нанесли противнику удар силами – как считали немцы – «девяноста пехотных дивизий и сорока одного танкового и трех кавалерийских соединений»[216].
Филиппи и Гейм пишут:
«Лавина была теперь приведена в движение, и уже ничто не могло остановить ее на пути в глубь румынской территории. Задача русских облегчалась тем, что половина дивизий, составлявших группу армий «Южная Украина», были румынские, и именно по ним-то русские сознательно и нанесли свои первые удары[217]. Но действительные масштабы катастрофы стали очевидны только 22 августа… В районе Кишинева была окружена 6-я немецкая армия с ее шестнадцатью дивизиями, на побережье Черного моря – 3-я румынская армия. В возникшем всеобщем смятении никто не позаботился взорвать мосты через Прут и Дунай, и теперь перед русскими лежала открытая дорога на Бухарест и в Добруджу».
Примерно так же описывают эту операцию, имевшую целью за несколько дней окончательно вывести Румынию из «гитлеровской войны», и советские авторы. В 1945 г. генерал Таленский рассказал мне в этой связи следующее:
«Немцы, державшие оборону на линии к северу от Ясс, были встревожены, поскольку эта линия находилась на нашем пути к румынской нефти и к Балканам. Они сосредоточили здесь практически все, что еще оставалось от румынской армии, входившей теперь в немецкую группу армий «Южная Украина». Немцы очень сильно укрепили свои оборонительные рубежи на этом участке, хотя фактически почти не сомневались в том, что все наше внимание привлечено к центральному фронту и что пока у них нет особых оснований для опасений.
Таким образом, наше наступление, начавшееся 20 августа, явилось для них полной неожиданностью… К 23 августа пятнадцать немецких дивизий были окружены. В отличие от румын, которые либо не оказывали нам никакого сопротивления, либо даже (в ряде случаев) поворачивали оружие против своих «союзников», немцы вначале ожесточенно сопротивлялись; примерно 60 тыс. их солдат и офицеров были убиты, но в конце концов мы взяли здесь 106 тыс. пленных, и среди них двух командиров корпусов, двенадцать командиров дивизий и тринадцать других генералов. Два командира корпуса и пять командиров дивизий были найдены мертвыми. Мы также захватили или уничтожили 338 самолетов, 830 танков и самоходных орудий, 5500 орудий и 33 тыс. грузовых машин… Это была классически выполненная операция».
Почти вся 6-я немецкая армия была уничтожена, но большая часть 8-й немецкой армии поспешно отступила на запад от Карпат.
22 августа советские войска овладели Яссами, 24 августа – Кишиневом; в течение следующей недели они заняли всю Восточную Румынию, а 30 августа войска Малиновского с триумфом вошли в Бухарест и в центр нефтяного района – город Плоешти. Неделю с небольшим спустя войска Толбухина вступили в Болгарию.
Тем временем политические события, назревавшие в Румынии последние несколько месяцев, стали быстро развиваться. Антонеску, который возлагал свои последние надежды на немецкие и румынские войска, оборонявшие рубеж Яссы, Днестр, имел 5 августа последнюю, безрезультатную встречу с Гитлером. Он убеждал Гитлера послать в Румынию несколько танковых соединений, однако фюрер по-прежнему не считал положение в Румынии отчаянным и все еще воображал, что за спиной Антонеску румынская армия. Полное отсутствие желания воевать против СССР, проявленное румынскими войсками 20 августа, явилось для Гитлера неожиданным сюрпризом, за которым три дня спустя последовал еще более неожиданный сюрприз, когда король Михай назначил главой правительства генерала Санатеску, а Иона Антонеску и Михая Антонеску приказал интернировать во дворце.
25 августа Наркоминдел СССР опубликовал заявление, в котором подтверждалось его заявление от 2 апреля о том, что Советский Союз не имеет намерения «изменить существующий социальный строй в Румынии», и говорилось, что если румынские войска обяжутся вести освободительную войну против немцев или против венгров,