• 103 тыс. т каучука
• 35 тыс. т алюминия
• 33 тыс. т меди
• 29 тыс. т олова
• 48 тыс. т свинца
• 93 тыс. т джута
Кроме того, Англия поставила небольшие количества других сырьевых материалов, взрывчатых веществ, снарядов и прочих военных материалов, а также свыше 6 тыс. станков и другого промышленного оборудования на сумму 14 млн. фунтов стерлингов. Общая стоимость канадских поставок за тот же период составила около 355 млн. долл.; сюда входило 1188 танков, 842 бронетранспортера, около миллиона снарядов, 36 тыс. т алюминия и 208 тыс. т пшеницы и муки, помимо других более мелких поставок[159].
К концу войны эти цифры стали еще выше. По словам генерала Дина, с октября 1941 г. и до конца войны в Россию было отгружено свыше 15 млн. т поставок. По его мнению, важнейшими из них были следующие:
1) 427 тыс. грузовиков, 13 тыс. боевых машин, свыше 2 тыс. машин артиллерийско-технической службы и 35 тыс. мотоциклов;
2) нефтепродукты (2670 тыс. т);
3) продовольствие (4478 тыс. т), включая муку. «Считая, что численность Красной Армии составляла 12 млн. человек, это означало, что на каждого из них приходилось по 200 г пищевых концентратов в день»;
4) железнодорожное оборудование.
Всего, говорит Дин, вместе с огромным количеством других товаров (медикаментов, одежды, обуви и т. д.), «стоимость наших поставок и услуг составила около 11 млрд. долл. Даже если и не они обеспечили русским победу, эти поставки, безусловно, принесли им большую пользу»[160].
Эти цифры выглядят внушительно. Видно, например, что значительная часть обуви и обмундирования для Красной Армии была изготовлена в Америке и что Америка и Англия поставляли также большое количество стратегического сырья, авиационного бензина и многое другое. Самолетов и танков, хотя и неодинаково хорошего качества, тоже было отправлено не так уж мало. Но все же они составляли сравнительно небольшой процент всех самолетов и танков, переданных на вооружение Красной Армии. По данным, содержавшимся в выступлении Сталина перед избирателями в 1946 г., за последние три года войны в Советском Союзе было выпущено около 100 тыс. танков, 120 тыс. самолетов, 360 тыс. орудий, свыше 1,2 млн. пулеметов, 6 млн. автоматов, 9 млн. винтовок, 300 тыс. минометов, около 700 млн. снарядов, около 20 млрд. патронов и т. д.
Если считать приведенные Сталиным цифры правильными, то они свидетельствуют, что тяжелое вооружение, поставленное союзниками (танки и самолеты), составило примерно 10–15 % общего его количества. В своей книге «Военная экономика Советского Союза», опубликованной в 1948 г., председатель Госплана Н. Вознесенский утверждал, что поставки союзников в 1941, 1942 и 1943 гг. составили лишь 4 % всей продукции Советского Союза. Но эта цифра скорее дезориентировала, ибо 1941 г. вообще нельзя считать годом ленд-лиза, а 1944 г., когда поставки союзников достигли максимального уровня, был вовсе не принят во внимание Вознесенским.
Исходя из своих личных наблюдений, я могу сказать, что начиная с 1943 г. Красная Армия, безусловно, ценила всякую помощь со стороны Запада, будь это самолеты «аэрокобра» и «киттихаук», автомашины «додж» и джипы, мясные консервы, армейская обувь или медикаменты. Особенно высоко ценились автомашины. Фактом остается и то, что сырьевые материалы, поступавшие от союзников, были огромным подспорьем советским оборонным предприятиям. Но это все же не устраняло острой психологической проблемы, создавшейся в результате того простого факта, что русские теряли в войне миллионы людей, а людские потери англичан и американцев были несравненно меньше.
Отчасти именно из-за этих настроений в стране Советское правительство предпочитало как можно меньше говорить о поставках с Запада. Понятно, что такая позиция вызывала недовольство Запада, и первый крупный инцидент из-за «неблагодарности» русских произошел в марте 1943 г., когда посол США в Москве адмирал Стэндли пожаловался на пресс-конференции на «неблагодарное» отношение советских властей к частным пожертвованиям в «Фонд помощи России» и к американской помощи вообще.
Русским очень не понравился этот протест, тем не менее несколько дней спустя советская печать опубликовала очень подробное сообщение о заявлении Стеттиниуса, в котором указывалось, сколько именно материалов было отправлено из США в Советский Союз с начала войны. Важно было, как указывал Стэндли, умиротворить конгресс, в котором эти обвинения русских в неблагодарности вызвали много шума[161].
Но, хотя это внезапное признание помощи со стороны Запада в советской печати в марте 1943 г. и было вызвано выступлением Стэндли, здесь видна была и политика дальнего прицела. Сталин уже готовился к Тегеранской конференции и думал о мире, который установит Большая тройка. Советское правительство в течение всего 1943 г. относилось к Западу гораздо лучше, чем когда-либо в прошлом. Как это ни парадоксально, в своих официальных высказываниях оно проявляло больше благосклонности к Западу, чем советский народ в целом.
Стремительное продвижение советских войск в зимнюю кампанию 1942/43 г. от Сталинграда до Харькова и дальше и вынужденное отступление немцев с Кавказа были не единственными крупными успехами Красной Армии в этот период. После всех потерь, которые немцы и их союзники понесли на юге, им явно все больше и больше не хватало обученных войск. Этим в значительной степени и объясняется принятое ими в марте 1943 г. решение оставить плацдарм Гжатск, Вязьма, Ржев, этот «нацеленный на Москву кинжал», за который они так яростно цеплялись после первых же поражений, понесенных ими в России зимой 1941/42 г. Читатель, вероятно, помнит, что, хотя русские и отогнали немцев от Москвы на широком фронте, им не удалось выбить их с плацдарма Гжатск, Вязьма, Ржев в каких-нибудь 150 километрах от столицы.
В течение всего «трудного лета» 1942 г. этот немецкий плацдарм оставался потенциальной угрозой для Москвы, но главной заботой русских была не столько перспектива наступления немцев на столицу, сколько возможность того, что они попытаются удерживать плацдарм минимальными силами, а остальные войска перебросят на юг, для наступления на Сталинград и Кавказ. Поэтому на протяжении всего лета и осени 1942 г. советское командование старалось во что бы то ни стало сковать как можно больше немецких войск к западу от Москвы, непрерывно атакуя и изматывая их. Бои под Ржевом были из числа самых тяжелых, какие когда-либо приходилось вести советским войскам. Они атаковали сильно укрепленные позиции немцев и несли гораздо большие потери, чем немцы; военные действия носили такой ожесточенный характер, что пленных было очень мало.
Я побывал на ржевском участке фронта дождливой осенью 1942 г., после того как советские части ценой страшных потерь вернули несколько деревень, но от окраин Ржева немцы их каждый раз отбрасывали. Меня поразило, с какой огромной горечью офицеры и солдаты говорили о своей неблагодарной задаче.
Дороги той осенью походили на реки грязи, и бесконечному количеству санитарных машин приходилось ехать по тряскому «ковру» из срубленных деревьев, уложенных на дороге, что было мучительно для раненых.
В эту осень я видел в нескольких освобожденных Красной Армией деревнях частицу того, что представляла собой немецкая «политика пустыни». Так, в селе Погорелое Городище значительная часть населения погибла от голода; многих жителей немцы расстреляли, а некоторых угнали в рабство в Германию, само же село было почти полностью разрушено.
Теперь, в марте 1943 г., немцы, опасаясь, что русские войска обойдут их с юга (и в конечном счете возьмут немцев в большое окружение «между Москвой и Смоленском», чего им не удалось сделать в феврале 1942 г.), просто отошли с московского плацдарма, хотя и с упорными арьергардными боями, особенно под Вязьмой; при этом они совершили столько разрушений, сколько им позволило время.
Опубликованное 7 апреля 1943 г. официальное советское сообщение о результатах «политики пустыни», которую немцы систематически проводили в районах к западу от Москвы, освобожденных теперь русскими, явилось ужасающим перечнем массовых расстрелов, убийств и повешений, изнасилований, истязаний и истребления голодом советских военнопленных, увода многих тысяч людей в немецкое рабство. По сравнению со всем этим бледнели даже расправы немцев в Харькове. В сообщении отмечалось, что расстрелы гражданского населения в большинстве случаев производили сами немецкие войска, а не гестаповцы и СД. Города были почти полностью уничтожены, как я и сам мог в этом скоро убедиться. В Вязьме из 5500 зданий уцелел лишь 51 небольшой дом; в Гжатске из 1600–300; в старинном городе Ржеве из 5443–495. Все знаменитые церкви были разрушены. Жителей немцы нарочно морили голодом. Только из этих трех небольших городов 15 тыс. человек было угнано в Германию. В деревнях положение было немногим лучше: так, в Сычевском районе из 248 деревень немцы сожгли 137. В списке военных преступников, содержавшемся в этом сообщении, на первых местах стояли имена командующего 9-й германской армией генерал-полковника Моделя и других командиров, которые «несли личную ответственность» за эти злодеяния. В сообщении отмечалось, что разрушение городов и сел было «не случайным, а являлось частью сознательной политики истребления», которая в этих исконно русских районах проводилась еще более методически, чем в других местах.
Естественно, что по мере продвижения Красной Армии все дальше на запад ее гнев при виде всех этих зверств и разрушений нарастал.
В начале 1943 г. Красная Армия одержала еще две крупные военные победы: она захватила стратегически важный демянский выступ к северу от Смоленска, а после нескольких дней исключительно тяжелых боев, когда войска Ленинградского фронта двинулись в восточном направлении, а войска Волховского фронта – в западном, через немецкий выступ у Ладожского озера, добилась еще большего успеха, прорвав сухопутную блокаду Ленинграда на участке шириной более 10 км. Через эту брешь, в которой оказался и город Шлиссельбург, за несколько недель была проложена железнодорожная ветка, соединившая Ленинград с Большой землей. Поездам приходилось идти по непрерывно обстреливавшемуся коридору, что требовало от железнодорожников огромного мужества. Но, несмотря на это, железная дорога, проходившая по «коридору смерти», как его называли, продолжала функционировать, и мысль о том, что они уже не отрезаны полностью от Большой земли, поднимала дух 600-тысячного населения Ленинграда. Тем не менее город еще год жил под артиллерийскими обстрелами немцев.