[583]Как отмечает Л. М. Гаврилова, «в бумагах Кабинета Екатерины II, сохранились многочисленные распоряжения и указания императрицы по сбору исторических письменных памятников».[584] Однако систематические занятия историей самой Екатерины начались примерно в конце 1770-х – начале 1780-х гг., когда она приступила к работе над своими «Записками касательно российской истории». В 1778 г. было повелено приступить к копированию и подготовке к изданию рукописей, присланных в Синод, а в 1779 г. издан указ о собрании корпуса дипломатических документов, работа над которым началась в Московском архиве Коллегии иностранных дел. В 1783–1784 гг. в «Собеседнике любителей российского слова» была напечатана первая часть «Записок» императрицы, доведенная до 1224 г. В конце 1783 г. А. П. Шувалову было велено создать комиссию для составления записок по древней истории, преимущественно российской, к работе которой были привлечены профессора Московского университета А. А. Барсов и X. А. Чеботарев, ранее помогавшие Миллеру в подготовке издания «Истории» Татищева. По В 1784 г. работа над «Записками» была на некоторое время прервана в связи со смертью А. Д. Ланского, а затем возобновлена и продолжалась по крайней мере до 1793 г., то есть в том числе и непосредственно перед вторым разделом Польши. В 1787–1794 гг. «Записки» вышли отдельным изданием. Известно, что Екатерина знакомилась с рукописями из многочисленных частных собраний, в частности Г. Н. Теплова, И. П. Елагина, А. И. Мусина-Пушкина, П. Н. Крекшина и др. О ее увлеченности русской историей, о том, как много времени она тратила на знакомство с рукописными памятниками, свидетельствуют ее письма Ф. М. Гримму и многочисленные записи в дневнике А. В. Храповицкого.
Работая над «Записками касательно российской истории» Екатерина без сомнения создавала официальную версию истории России, своего рода канон, согласно которому, как она считала, должны были быть написаны и все новые исторические сочинения.[585]Важно, однако подчеркнуть, что, доказывая древность российской истории, императрица одновременно стремилась представить ее как неотъемлемую часть общеевропейской. «Год за годом продолжая, – писала она в черновом плане «Записок», – представляя себе все европейския земли как составляющия единобратства человеческого».[586] Иначе говоря, мотив противопоставления России Европе или каким-то ее частям Екатерине был полностью чужд. Напротив, ей необходимо было доказать, что среди европейских держав Россия занимает законно принадлежащее ей место. По словам К. Шарфа, «Работа над “специальной историей” России не была направлена против просвещенческой “всеобщей истории”, а имела целью утверждение места империи в этой секуляризованной “всеобщей истории”».[587]
Увлечение императрицы древней русской историей, как известно, реализовалось также в сочинении пьес на исторические сюжеты и в проектировании серии памятных медалей, которые должны были послужить своего рода иллюстрациями к ее «Запискам». По мнению Л. М. Гавриловой, начало работы над проектами медалей относится к 1786–1787 гг., а продолжалась она вплоть до смерти императрицы в 1796 г.[588] Тематически проекты медалей прерываются на смерти князя Мстислава Владимировича (1132 г.), после которой, как вслед за В. Н. Татищевым утверждала Екатерина, начались междоусобицы, приведшие в конце концов к монгольскому завоеванию и захвату части русских земель литовскими князьями. Для нашей темы особое значение имеет следующее наблюдение Гавриловой: «Источниковедческий анализ проектов медалей Екатерины II свидетельствует о влиянии политических расчетов и взглядов императрицы на подбор фактов из истории России для составления на них инвенций медалей. Проекты медалей №№ 101, 102, 103, 104 выглядят собранием исторических материалов для аргументации современной политики России по разделам Польши. На основании одного исторического события, имевшего место в 981 г. и описанного В. Н. Татищевым, Екатерина II конструирует целых четыре проекта медали». Речь идет о походе Владимира Святославича и захвате ряда городов, включая Перемышль. «Создается впечатление, – продолжает исследовательница, – что Екатерина II через медали настойчиво внушает мысль о том, что многие вновь присоединенные польские земли с древних времен принадлежали России». Далее Л. М. Гаврилова цитирует вышеприведенное письмо Екатерины к Гримму от сентября 1795 г. и отмечает наличие проекта медали на основание Владимиром города Владимира на Днестре.[589]
К сожалению, Л. М. Гаврилова не приводит более точных датировок названных проектов медалей (вероятно, они и невозможны), что не позволяет напрямую связать их с формированием идеологического обоснования разделов Польши через апелляцию к прошлому. Стоит обратить внимание на изданные еще в 1780 г. Санкт-Петербургской Академией наук «Топографические примечания на знатнейшие места путешествия Ее Императорского Величества в Белорусские наместничества», в составлении которых участвовал ряд известных ученых того времени, в том числе И. И. Лепехин, П. С. Паллас и др., где при описании различных белорусских городов подчеркивалась их историческая связь с Россией.[590] Существует, также еще один документ, введенный в научный оборот польским историком В. Кригзайгеном. Это хранящаяся в РГАДА в фонде «Кабинет Екатерины II» записка на французском языке, в которой со ссылками на труды польских историков относительно границ между древнерусскими и польскими землями дано обоснование претензий России на восточные земли Речи Посполитой.[591] Из помет архивистов XIX в. следует, что эта записка была приложена к протоколу заседания Совета при высочайшем дворе 5 февраля 1792 г., а ее автором была сама императрица. Поскольку записка написана писарским почерком, В. Кригзайген не настаивает на авторстве Екатерины, но считает его весьма вероятным в свете, во-первых, ее занятий русской историей, а, во-вторых, поскольку все сочинения, на которые ссылается автор записки, находились в ее библиотеке.
Действительно, 5 февраля 1792 г. польский вопрос затрагивался на заседании Совета, однако дело ограничилось лишь тем, что были «читаны министерские донесения: из Варшавы о распускаемых там нарочно разных слухах для вящщаго противу России раздражениям[592] Специально рассмотрением польской проблемы Совет, как следует из опубликованных документов, занялся лишь 29 марта того же года, когда Безбородко представил на рассмотрение коллег проекты декларации и рескриптов Каховскому и Кречетникову. Обсуждение этих документов свелось к рассуждениям о выстраивании отношений с Австрией, Пруссией и другими европейскими державами в связи с намерением России ввести в Польшу свои войска. При этом Совет отмечал, что «самое простое восстановление правления польского в том состоянии, в каковом оно при двух королях предпоследних Августе II и Августе III было, всего для нас сходнее».[593]
Таким образом, связь записки, опубликованной В. Кригзай-гененом, с заседаниями Совета совсем не очевидна, и она вполне могла быть составлена несколькими месяцами позже. Также, если эта записка была составлена самой Екатериной и послана ею в Совет, чтобы тот использовал ее для обоснования второго раздела, то представляется весьма сомнительным, чтобы подобный документ императрица написала по-французски, в то время как и свои исторические труды она писала по-русски. Так или иначе, очевидно, что само появление этой записки было не случайным, а обоснование второго раздела Польши с помощью исторических аргументов стало возможным благодаря занятиям Екатерины русской историей.
В целом создается впечатление, что по крайней мере с 20-х годов XVIII в. и вплоть до 1792 г. идея собирания/возвращения русских земель как политическая доктрина была фактически предана забвению и исключена из арсенала пропагандистских средств Российской империи. Основанная на исторической мифологии и династических притязаниях, национально и религиозно мотивированная она перестала быть актуальной и, вероятно, ощущалась как нечто архаичное, не соответствующее новому, «политичному» статусу России, правилам и нормам поведения на международной арене. Очевидно, что это стало возможным и потому, что идея собирания русских земель не была «властительницей дум» широких масс населения. Но она оказалась востребована и была реанимирована к концу 1792 г. – сперва для внутреннего, можно сказать, домашнего употребления, в качестве объяснения, предназначенного для посвященной в государственные секреты политической элиты, а осенью 1793 г. и в качестве публичного дискурса. Было бы при этом ошибкой полагать, что Екатерина II попросту решила поэксплуатировать историческую память своих подданных. Озабоченная поисками адекватного объяснения своих действий по отношению к Польше и увлеченная русской историей, древность которой усиливала в ее глазах значимость ее собственной миссии, она наверняка и сама уверовала или убедила себя в праве России на «исконные» земли. Но как это в принципе было свойственно Екатерине, ее увлечения и идейные поиски были созвучны настроениям и потребностям тогдашнего русского общества. Возрождение дискурса собирания русских земель в качестве национальной идеи оказалось как нельзя кстати в контексте формирования именно в это время русского патриотизма и в целом понятия русской нации и сыграло свою роль в формировании заново исторической памяти русского народа. В самом разгаре была и Французская революция, с которой связывают обычно начало новой эпохи в истории наций, национального и национализма. И именно в 1793 г., начавшемся казнью Людовика XVI и завершившимся «эпохой террора», Екатерина в полной мере осознала нависшую над «старым порядком» угрозу, перед лицом которой требовались новые средства для сплочения подданных.