Редко на страницах революционной и наполеоновской прессы появлялись публикации о российском флоте, но военные амбиции России в Средиземноморском регионе, небывалый успех русскотурецкой эскадры под командованием Ушакова и Синявина в ходе Архипелагской экспедиции 1798-1799 гг., высадка русского десанта в Италии, создание греческой республики Семи Соединенных островов - все это вынудило обратить пристальное внимание на морские силы империи.
Альманах Mercure de France отмечал, что важным стимулом к созданию российского черноморского флота послужили планы по присоединению Крыма к империи. В 1793 г. черноморские морские силы России насчитывали уже 34 линейных судна, 12 больших фрегатов, еще 6 кораблей и 4 фрегата располагались в Архангельске. С целью помешать своим соседям создать собственный военный флот на Каспии Россия держала и в этом море небольшую эскадру из 3 фрегатов, бомбарды и 5 корветов. В то же время матросов для черноморской флотилии набирали исключительно среди запорожских казаков[372]. Автор заметки в Mercure de France уверенно предсказывал, что, как только Россия получит право свободного прохода через Босфор, ее флот вступит в опасное соприкосновение с другими флотами держав Средиземного моря: «Недавний пример, когда два корабля вышли из Кронштадта, прибыли в Средиземное море и присоединились к эскадре адмирала Ушакова, чтобы вернуться вместе с ним в порты Крыма, дает хорошее представление... о том, чем может стать в недалеком будущем русский флот, хотя он никогда не был управляем здравыми принципами превосходного правительства»[373]. Подобные заявления свидетельствовали о сохранении традиционных интересов Франции в зоне левантийской торговли.
В годы франко-русского сближения частичному пересмотру подвергся и стереотип о жестокости русских. Moniteur передавала, что в ходе переговоров между Англией, Францией и Россией британский представитель назвал русских жестоким, варварским народом, в продолжение газета замечала: «Если посмотреть в истории всех народов во все времена, разве не имеет права русский народ потребовать гласного опровержения»[374]. Характерно, что это небольшое опровержение устоявшегося представления о русских появилось в критический момент переговоров 1802-1803 гг. между Англией и Францией о выполнении обеими сторонами условий Амьенского мира 1802 г. Российский император пытался выступить посредником в этом процессе, и потому французы всеми способами старались привлечь его на свою сторону. В конце войны против Третьей коалиции сигналом о возможном скором изменении отношений с Россией можно считать такое высказывание из 34 бюллетеня Великой армии, опубликованного после Аустерлицкого сражения: «Битва при Аустерлице стала подлинно европейской победой, поскольку обрушила престиж, накрепко связанный с этими варварами. Однако это слово не может быть применено ни к (российскому. - Авт.) двору, ни к большинству офицеров, ни к горожанам, которые в основном цивилизованны»[375].
Незадолго до начала новой войны с Россией, когда пресса начала постепенно готовить общественное мнение к будущему конфликту, газеты попытались оживить некоторые прежние стереотипы, касающиеся русской армии. 8 июня 1812 г. было опубликовано сообщение о нападении российских войск на Систов (на Дунае), где они разграбили и сожгли большое количество товаров, а также увели всех жителей, кого смогли заставить это сделать[376]. Так, газеты описывали рейд небольшого отряда русских войск, главной целью которого была разведка расположения турецких войск на правом берегу Дуная. Рассказ об уводе населения российскими войсками вызывает ассоциации с другим документом, широко распространенным в начале XIX в., - «Завещанием Петра Великого»[377], согласно которому большая часть населения покоренной Европы должна была отправиться в Сибирь.
Принадлежность к варварскому миру и в особенности такая черта, как жестокость, активно приписывавшаяся французскими журналистами русским войскам, должна была подтверждать тезис об угрозе, которую несли российские войска окружающему миру.
Одновременно многие авторы газетных статей, а также литераторы старались показать, что на поле боя русские совсем не так опасны, как иногда могло показаться. Одним из самых распространенных способов демонстрации слабости какой-либо армии было указание соотношения потерь в конкретной битве или кампании.
В период борьбы Франции против первой коалиции пресса внимательно следила за тем, чем заняты русские войска на всем протяжении границ Российской империи. Не удивительно, что известия о воображаемых поражениях русских войск вызывали повышенное внимание: «Письма из Украины подтверждают новость о разгроме русской армии в Персии, - сообщала Mercure Française в декабре 1796 г. - Эта армия под предводительством Валериана Зубова, молодого человека 25-ти лет, потерявшего ногу в Польше, состоявшая почти из 36 тысяч человек, уничтожена. Персы, находившиеся в численном превосходстве, атаковали их возле Дербента и сокрушили до такой степени, что генерал с большим трудом добрался до Астрахани в лодке с четырьмя или пятью людьми. Это событие опрокидывает самый великий проект из всех, задуманных императрицей. Она собиралась извлечь прибыль из раздела Персии, чтобы обеспечить себе торговлю на Каспийском море, открыть торговый путь в Индию и завладеть Турцией с помощью отдаленных маневров»[378]. На самом деле за весь период военной кампании войск под командованием В. Зубова они ни разу не встретились непосредственно с иранскими войсками, поскольку Ага-Мохаммед-хан увел свои войска в Иран. И причиной возврата русских войск на Кавказскую линию послужили смерть Екатерины II и воля вступившего на престол Павла I[379]. Поражение в столкновении с соперником, признаваемым более слабым, должно было характеризовать русскую армию не с лучшей стороны.
В период кампании 1805 г. подробные отчеты о столкновениях воюющих армий постоянно должны были подчеркивать превосходство французских войск над русскими. При этом информацию для читателя основательно дозировали, т. к. доказательством должны были служить захваченные трофеи, в роли которых могло выступать само поле боя[380], какие-то припасы, но главными символами победы всегда оставались пленные и многочисленные погибшие, оставшиеся на поле боя.
В период военных действий доказательству преимуществ французских войск над противниками было посвящено немало статей. В каждом столкновении, по уверению газет, русские теряли больше солдат, чем их противники. Во время кампании 1805 г., когда русские войска сражались бок о бок с австрийцами, авторы бюллетеней постоянно выделяли потери русских войск из общих потерь союзников. Так, 18-й бюллетень от 17 брюмера 14 года (5 ноября1805 г.) утверждал, что в бою под Амштеттеном было взято 1600 пленных, из которых 700 - русские[381]. В период войны против Третьей коалиции бюллетени довольно подробно описывали потери французов в каждом столкновении, но всегда в сравнении с потерями противника, чтобы было ясно, кто в каждом конкретном сражении потерял больше. 22-й бюллетень от 22 брюмера 14 года (13 ноября 1805 г.) повествовал о столкновении под Дюренштейном (в российской историографии чаще называется сражением при Кремсе) шести батальонов под командованием маршала Мортье с превосходящими силами русских. В этом столкновении русские якобы потеряли более 4000 солдат убитыми и ранеными, 1300 пленными, среди которых было два полковника. В то же время потери французов были не столь значительны: два полковника были легко ранены, а полковник Ватье из четвертого драгунского - убит. Далее бюллетень описывал умелые действия Ватье в этом сражении, при этом никаких данных о численности потерь не приводилось[382]. В 23-м бюллетене, который был опубликован на день позже еще раз подчеркивалось, что в бою под Дюренштейном 4000 французов были атакованы 25 000 - 30 000 русских, но сумели удержать позиции и при этом убили от 3000 до 4000 солдат противника, захватили несколько знамен, 1300 пленных, но данных о собственных потерях снова не было[383]. В 24-м бюллетене два погибших русских командира уже названы генералами и заявлено, что полковник Ватье, о гибели которого так скорбел Наполеон, оказался жив, но попал в плен[384].
На самом деле армия Кутузова в этом сражении выполнила поставленную задачу - не позволила французам занять переправы в Кремсе и смогла выйти из окружения. Войска Мортье на поле сражения, вопреки уверениям бюллетеня, только в начале сражения состояли из 4000 солдат, тогда как уже к середине дня их численность как минимум удвоилась, и в ходе боя сам маршал едва не попал в окружение. Потери с обеих сторон были примерно равными - около 4000, включая пленных.
Еще одним показателем высокой выучки французов в глазах прессы, по сравнению с противником, служили столкновения, в которых наполеоновские солдаты одерживали победу над заметно превосходящими по численности силами врага. В период войн против Третьей и Четвертой коалиций на страницы газет иногда попадали даже совершенно ничтожные с тактической и стратегической точек зрения столкновения. «В одном столкновении у реки Вкра (Wkra) французы потеряли одного человека раненым, это офицер инженерных войск Клуэ, талантливый молодой человек, получил удар ядром в грудь. На следующий день гусарский эскадрон отбил атаку казаков, мы потеряли 3-4 раненых, но казачий полковник был убит. Около 30 человек и 25 лошадей попали в плен»