Mercure de France. - Жестокий шторм, прилетевший с моря, осушил каналы и направил потоки воды во внутреннюю часть города с такой силой, что теперь пересечь многие улицы можно только на лодках. К настоящему моменту шторм длится всего шесть часов, но если он не прекратится, то все мы окажемся под большой угрозой»[479].
Во время боевых действий 1799 и 1805 гг., когда российские войска находились в Италии и Австрии, французские журналисты много времени тратили на дискредитацию русских войск, для чего использовалась также и тема климата. В период войны против Второй коалиции газеты нередко писали о том, что русские солдаты, привыкшие к родному климату, не выдерживали итальянской жары[480]. Поскольку Итальянский поход Суворова проходил в жаркие месяцы, такие заявления были вполне оправданны. В 1805 г. газеты опять напомнили читателям о непривычности русских к южному климату[481], но из-за того, что события этой кампании происходили в октябре-декабре, подобные сообщения уже выглядели в большей степени попыткой создания образа русских как северных варваров.
Еще одной важной темой, непосредственно связанной с климатом и условиями жизни, на протяжении всего рассматриваемого периода оставались эпидемии, представлявшие немалую угрозу как для обычного населения, так и для армии. Данное обстоятельство стало особенно важным на рубеже 1798-1799 гг., когда французская армия непосредственно встретилась с русской, но и прежде газеты уделяли этому внимание. В годы русско-турецкой войны вспышка эпидемической лихорадки наблюдалась в русской армии, расквартированной в бассейне Днестра, журналисты особенно отмечали влияние этого события на мирные переговоры[482]. Вместе с тем символом борьбы просвещенной монархии с силами природы стало повсеместное оспопрививание населения. Парижская газета с удивлением сообщала, что оспопрививанием по указу Екатерины II занимаются даже в далекой Иркутской губернии[483]. Чаще, чем другие территории Российской империи, внезапные эпидемии охватывали население южных губерний, расположенных на побережье Черного моря. Осенью рокового 1812 г., со ссылкой на Вену Journal de I'Empire сообщал об эпидемии чумы в Одессе, упоминал и о ее губернаторе: «Эпидемическое заболевание разразилось на многих судах, пришедших из Леванта в Одессу, и в нем вскоре опознали признаки чумы. Герцог Ришелье, губернатор этого города, официально заявил дивану, что ущерб и потери не были так велики, как об этом заявили ранее. Однако вокруг Одессы он приказал соорудить кордон из войск и приказал, чтобы все перемещающиеся лица находились в карантине 15 дней»[484].
Вместе с тем в периоды франко-российского сближения даже сообщения об эпидемиях служили не доказательством климатического своеобразия России или пагубного влияния климата на быт и нравы ее населения, но для демонстрации мудрых шагов царского кабинета. К примеру, в начале 1804 г. Mercure de France сообщала о том, что, несмотря на распространение желтой лихорадки на Камчатке и немалое число жертв среди аборигенов, эпидемию удается сдерживать благодаря мерам правительства[485].
В ходе кампании против Четвертой коалиции французская пропаганда столкнулась с новыми вызовами. Военные действия развивались очень быстро, после побед под Йеной и Ауэрштедтом уже в конце октября 1806 г. Наполеон вступил в Берлин. Но вскоре на театр военных действий пришла русская армия, и война затянулась. Начиналась зима, а боевые действия проходили на территории Восточной Пруссии и бывшей Речи Посполитой, которые нередко фигурировали во французской прессе как регионы с холодным климатом. Опасаясь возможных страхов родственников и друзей солдат Великой армии, французское командование попыталось опровергнуть ряд устойчивых стереотипов относительно ужасного климата в районах боевых действий.
После кровопролитных, но не приведших к решающему итогу сражений под Пултуском и Голымином в декабре 1806 г., а также после битвы под Эйлау в январе 1807 г. стало очевидно, что война еще больше затягивается и французская армия останется в Польше до весны. Император французов не мог быть абсолютно уверен в том, что столь долгое его отсутствие в Париже не приведет к ослаблению его власти или брожению в обществе[486]. Поэтому Наполеону необходимо было использовать все возможности, для того чтобы нейтрализовать распространение негативных настроений в обществе, в том числе связанных с опасениями за судьбу участников похода. В связи с этим тема погоды неожиданно получила особую актуальность.
С одной стороны, французы не часто сталкивались с такими холодами, как в польских землях, а распространенные рассказы о жутких морозах в этих краях могли вселить беспокойство в сердца французов за судьбу своих родственников, сражавшихся в рядах Великой армии. С другой стороны, отрицательные температуры и устойчивый снежный покров облегчали коммуникацию между различными соединениями французской армии, тогда как любая оттепель делала дороги непроезжими.
В письме к министру полиции Фуше 4 января Наполеон жаловался, что погода все еще очень плохая и вновь началась оттепель[487]. Через четыре дня в письме к нему же император уточнял, что сейчас холодно, выпало значительное количество снега, что позволяет использовать сани. Но сегодня потеплело, а нужен мороз, чтобы дороги стали проезжими[488]. О том, что в результате потепления по дорогам стало труднее передвигаться, французам также сообщили в бюллетене[489].
Однако спустя всего несколько дней после сообщения об оттепели, сделавшей дороги непроезжими, в газетах были опубликованы заметки, призванные опровергнуть распространенные стереотипы относительно суровости погоды в Польше в это время года. «Выпало много снега, и три дня назад подморозило, но теперь началась оттепель. Поляки утверждают, что это непривычная для этого времени года погода, температура более теплая, чем в Париже в это время года»[490]. Буквально через день в следующем бюллетене такое сравнение было повторено: «Висла, Нарев и Буг уже несколько дней назад покрылись льдом, но сейчас потеплело, и все предвещает зиму менее суровую, чем в Париже»[491]. С помощью подобных сообщений французов пытались убедить, что наполеоновские войска не будут замерзать на зимних квартирах в Польше.
Одновременно газеты заявляли, что не только зима в этом году в Польше не так страшна, как о ней привыкли думать, но и французские войска хорошо подготовились даже на случай ухудшения погодных условий. Нередко бюллетени содержали упоминания о том, что армия обладает всем необходимым. Как писала Moniteur, еще в конце октября в крепости Шпандау были найдены запасы хлеба и овса, с помощью которых армию можно было прокормить два месяца[492]. В ноябре-декабре бюллетени не раз упоминали о захваченных складах продовольствия, а в конце января сообщалось, что Польша богата зерном, овсом, фуражом, скотом, картофелем, которые в изобилии поставляются в магазины Великой армии[493]. В середине февраля 1807 г. Moniteur сообщала, что французская легкая кавалерия захватила часть русских магазинов на реке Алле[494]. Таким образом, наполеоновская армия, по утверждениям газет, могла не бояться сурового сезона, поскольку погода оказалась неожиданно теплой, продовольствия было вдоволь, и даже болезни обходили французов стороной. В то же время в Moniteur подчеркивалось, что английский кабинет, не рассчитывая больше на силу русских штыков, якобы возлагал надежды на то, что Великая армия будет уничтожена болезнями[495].
Благодаря значительным запасам, захваченным в Пруссии, а также предоставленным поляками, надеявшимися на восстановление собственного государства Наполеоном, французы не испытывали голода зимой 1806/1807 гг. и не понесли больших потерь от холодов. Отработанные во время зимней кампании пропагандистские приемы и штампы пригодились французам несколько лет спустя.
В 1811 г. французское командование приняло решение о начале подготовки кампании против России, что затронуло и сферу пропаганды. Французское общественное мнение постепенно подготовили к будущей войне. Для этого в прессе публиковались различные материалы, которые должны были продемонстрировать читателям нарастающую мощь Российской империи и в первую очередь - развитие ее экономики, а следовательно, и потенциальную угрозу с ее стороны для Франции. И вновь, как и во время войны против Четвертой коалиции, встал вопрос о необходимости корректировки устойчивых стереотипов относительно российского климата.
Заметки о погоде в России публиковались в прессе в тот период довольно часто. Так, 17 сентября 1811 г. было напечатано сообщение о первых заморозках в Санкт-Петербурге[496], а в статье, помеченной 17 января 1812 г., утверждалось, что в Петербурге похолодало только накануне Нового года, но зима будет столь же суровой, как и в прошлом году[497]. Подобная информация несколько противоречила традиционным стереотипам о продолжительной русской зиме, что было выгодно императору французов. Перед началом кампании Наполеон хотел избежать опасений в тылу за судьбу солдат Великой армии, поэтому необходимо было поставить под сомнение распространенное во Франции представление о восьмимесячной русской зиме