[517]. В знаменитом 29-ом бюллетене, повествовавшем о катастрофическом отступлении Великой армии из России, Наполеон утверждал, что начавшаяся практически в одночасье зима стала главной причиной неудачи французов в России. Позднее, находясь в ссылке на о. Святая Елена, император, описывая причины неудачи русской кампании, опять очень активно ссылался на тяжелые погодные условия и, таким образом, стал основоположником теории, согласно которой именно природные стихии победили французскую армию в 1812 г.
В мемуарах участников похода «климатическая» теория поражения Великой армии получила еще большее развитие[518]. Тема климата обсуждалась так или иначе во всех воспоминаниях участников похода 1812 г. в Россию. Различные авторы придавали ему большее или меньшее значение, но в конечном счете российский климат оказался более значимым противником Наполеона, чем русская армия, и был объявлен фактическим победителем императора французов. Основу легенды о победе морозов над Наполеоном заложил 29-й бюллетень Великой армии, направленный из России в начале декабря. Он произвел огромное впечатление на всю Европу самим фактом признания поражения Великой армии в России, и поэтому объяснение причин этого поражения было уже не столь важно. Под влиянием признания Наполеоном поражения версия императора о его причинах была принята за истину, тем более что Наполеон во многих беседах неоднократно повторял ее[519]. Но нужно отметить, что эта версия легла на хорошо подготовленную почву.
На протяжении десятилетий различные литературные и научные сочинения о России, а также газетные публикации сообщали французским читателям о чрезвычайных холодах и снегопадах, которые якобы регулярно случались в России. Картину российской природы дополняли сообщения о многочисленных землетрясениях, провалах почвы, пожарах, наводнениях, других необычных явлениях, а также эпидемиях, голоде и прочих бедствиях, охватывавших целые провинции бескрайней империи, раскинувшейся на краю европейской «Ойкумены». Такие сообщения носили характер в первую очередь развлекательный и должны были наглядно продемонстрировать читателю экзотичность описываемой страны. При этом географические и климатические условия целого ряда северных стран описывались газетами в сходных выражениях. Но в периоды, когда войска под руководством Наполеона приближались к границам этих стран, тема климата получала особое значение, т. к. многочисленные родственники и знакомые солдат Великой армии могли беспокоиться за своих близких. Поэтому наполеоновская пропаганда в 1806-1807 и 1812 гг. пыталась несколько скорректировать широко распространенные представления об особенностях климата в регионе боевых действий.
Газетные сообщения о погоде «как в Париже» и «даже лучше» порой противоречили известиям из частных писем, которые отправляли домой участники походов. Но большая часть писем направлялась во Францию с военной почтой и потому доходила до адресатов спустя два-три, а иногда и более месяцев, а более быстрыми способами доставки (императорскими эстафетами или с помощью доверенных курьеров) могли пользоваться весьма немногие. Поэтому новости из газет оказывались часто наиболее оперативными из всех способов получения информации во времена первой империи. И хотя эффективность попыток наполеоновской пропаганды по корректировке устоявшихся стереотипов относительно российского климата нам оценить сложно, все же необходимо отметить, что в отсутствие других новостей они могли иметь некоторый кратковременный эффект в широких слоях общества.
При объяснении причин поражения похода 1812 г. в Россию устоявшиеся за многие годы стереотипные представления о российском климате были очень удачно использованы наполеоновской пропагандой. Все попытки их корректировки были забыты, и неожиданная и суровая русская зима объявлялась главным противником Великой армии. Такая трактовка событий 1812 г. поддерживала миф о непобедимости Наполеона и надолго закрепилась в общественном мнении Франции и всей Европы. Многочисленные заявления мемуаристов, да и самого императора Наполеона о том, что погода в тот год сильно отличалась от обычной для этой местности, порождены лишь желанием французов оправдать собственное поражение чрезвычайными условиями, которые якобы невозможно было предсказать. Тем не менее в реальности император французов еще в начале 1812 г. обладал весьма точными описаниями русской зимы, основанными на многолетних наблюдениях, и реальная погода конца 1812 г. довольно точно совпала с этими описаниями.
Глава 5Российский императорский двор и портреты российских правителей в прессе
В политико-философском дискурсе Просвещения термином «двор» в широком смысле обозначали не только семью монарха и его ближайшее окружение, но и все высшие институты государственной власти, дипломатический корпус, столичный официоз, придворные музыкальные учреждения и даже органы социального призрения. В ежедневных газетах «информационного» типа конца XVIII в. термин «русский двор» являлся синонимом словосочетания «петербургский кабинет» и употреблялся в первую очередь в заметках и очерках, посвященных дипломатии и военным кампаниям. Между тем большая часть информационных заметок из России в газетах посвящалась именно вопросам ее внутренней политики, придворному быту и жизни высшей петербургской аристократии. Важно отметить и то, что в политическом лексиконе Франции рубежа XVIII-XIX вв. термин «двор» имел весьма широкие коннотации, в основном негативные в период до 1804 г. и условно позитивные, если анализировать источники после основания Империи. В водовороте Революции двор Людовика XVI, принадлежавший эпохе Старого порядка, со всеми присущими ему институтами был уничтожен за неполных три года, а авторитет короля и королевы и их ближайших доверенных лиц рухнул еще раньше - задолго до 1789 г., чему способствовали скандальное дело об ожерелье королевы и деятельность памфлетистов[520].
Пресса конца XVIII в. служила источником самой разнообразной информации о России, в том числе о членах царствующей династии. Как уже отмечалось, образ Российского государства в европейском восприятии со времен Петра Великого был чрезвычайно персонифицирован. В этих портретах российских правителей сочетались как политические, так и личные характеристики. Но образы Екатерины II и Павла I находились под давлением революционных перемен в Европе, их антифранцузские действия во внешней политике служили объективной основной для формирования негативного образа российских монархов и политики России в целом.
Между тем эволюция политико-философских взглядов монархов не являлась тайной для европейских наблюдателей. В прессе 1760 - 1770-х гг. широко обсуждалось серьезное увлечение самой императрицы Екатерины и ее сына Павла модными идеями века[521]. Но последствия революционного «взрыва» 1789 г. довольно скоро изменили взгляды «Семирамиды Севера». Изображение следующих российских монархов сильно зависело от фазы франко-российских отношений. Реформы первых лет царствования Александра I воспринимались французами с одобрением, как образец мудрой и либеральной политики молодого царя. Однако в эпоху жесткой наполеоновской цензуры персона царя и его личные качества обсуждению не подлежали, в отличие от периода Революции, когда газеты подвергали Павла I и жесткой критике, и злым насмешкам, и превозносили, всегда при этом останавливаясь на проявлениях его характера или ума.
Политические портреты российских государей во французской прессе - это специальный информационный жанр, в 1792-1800 гг. он отражал весьма условную, а после 1800 г. едва ли не ежедневную хронику придворной и политической жизни русского императорского двора, допуская иногда значительные упущения и упрощения реального положения дел в самой России. Более того, газеты революционного периода, а затем и империи отказывались воспринимать перемены в политике двора как результат естественной эволюции политических взглядов самодержцев или их министров, воспринимая совокупность их политических взглядов как устоявшуюся и неизменную данность, а все их шаги во внутренней политике и дипломатии объясняли некими человеческими качествами, якобы изначально присущими именно монархам, облеченным неограниченной властью: «коварством», «честолюбием», «тщеславием», «страхом перед революцией», «подлинным безумием» и т. д.
Образ российского монарха в оценке французской прессы постоянно балансировал между двумя полюсами, которые мы приблизительно можем охарактеризовать как «реформы в духе Просвещения» и консервативная «реакция» на Революцию. В этих колебаниях от одного полюса к другому играли роль не политические взгляды того или иного редактора или издателя, а смена французской «оптики» при рассмотрении России в целом и трезвое осознание того, что противница Революции Екатерина II косвенно своей внешней политикой в Польше и Турции поддержала и укрепила завоевания Франции в Европе. В этой логике восприятия высшие институты власти России - Сенат, Синод, коллегии, а затем министерства, генералитет, государственная пресса, органы полиции не играли самостоятельной роли, внимание сосредоточивалось на наиболее известных персоналиях.
§ 1. «Мессалина Севера», «русский Робеспьер», «царственная добродетель»: портреты Екатерины II, Павла I и Александра I
О Екатерине II, столь расхваленной «философами» и столь очерненной их идейными оппонентами, читатель Moniteur мог узнать немало интригующих новостей. Характер Екатерины II - «друга Вольтера, почитательницы Бюффона и ученице Дидро»[522], ее политические амбиции и даже личные привязанности - все это становилось достоянием общественного мнения.