[604]. Особо освещалось открытие университета в Дерпте, подчеркивалось, что император гарантирует профессорам и преподавателям нового заведения большие оклады, свободу в организации занятий и значительную автономию всему университету[605].
Кроме образования Александр, по мнению газет, оказывал покровительство и литературе, которая в первые годы его правления «начала возрождаться»[606]. Символами этого возрождения стали новые политико-литературные альманахи (назывался в том числе «Вестник Европы» Н. М. Карамзина), а также активное развитие книготорговли.
Во время войны 1805 г. французские газеты намекали на имеющиеся в российском обществе разногласия по отношению к фигуре императора. Так, по утверждению Moniteur, солдаты и низшие чины в армии Кутузова больше любили императора Павла, тогда как офицеры лучше относились к Александру[607]. В начале 1807 г. отношение к российскому императору в его войсках якобы еще ухудшилось, что стало следствием поражений в кампаниях 1805 и 1806 гг. Русские солдаты, по словам газет, жаловались на плохое управление в армии[608]. Личные же усилия царя по созданию патриотических настроений и подъему боевого духа военных, по мнению редактора, выглядели комично: «Император Александр призвал подданных своей прокламацией отразить несправедливую агрессию французов. Эта прокламация заканчивается весьма оригинальной фразой: “Знайте же, что для достижения победы нам нужно сделать совсем немного: русская армия уже не испытывает страха при виде французов”. Вовсе недостаточно не испытывать страха, напротив, нужно его внушать, чтобы быть уверенным в победе»[609]. Но в отличие от эпохи Революции оценки фигуры императора были гораздо менее эмоциональны и красочны, что соответствовало общей установке Наполеона соблюдать внешнюю беспристрастность в газетных статьях, а задача диффамации монарха вообще не ставилась.
После заключения Тильзитского мира 27 июня (7 июля) 1807 г. в прессе всячески подчеркивались союз между французской и российской империей и хорошие отношения между их правителями. На фоне продолжавшегося противостояния с Англией французскому императору было важно убедить читателя в поддержке и благожелательности со стороны России. Так, в сообщении о предстоящей свадьбе Наполеона со ссылкой на «придворную газету» говорилось, что «просвещенные персоны, беспристрастно смотрящие на поли тические события, считают этот брак наиболее верным залогом всеобщего длительного мира на континенте и наиболее крепкого союза между тремя императорами»[610]. В описании праздников и балов у французского посла, данных в честь событий, связанных с Наполеоном (день рождения, свадьба), или других французских праздников подчеркивалось, что их посещали министры российского правительства и даже царская семья[611].
В период франко-русского союза (1807-1811) франкоязычные газеты тщательно освещали светскую хронику жизни Санкт- Петербурга, внимательно следили за перемещениями царской семьи и их встречами, назначениями министров. С явным одобрением пресса писала об учреждении Государственного Совета, который должен «заложить нерушимые основы процветания этой великой империи»[612]. Про самого Александра писали часто и в позитивном ключе. Российский император представал на страницах парижских газет как союзник Наполеона, который вовремя отвечает на угрозы Англии и одерживает победы на шведском и турецком фронтах. Эрфуртская встреча глав государств не оставляла сомнений в «искренности» чувств союзников, среди прочего сообщалось, что после взаимных визитов в резиденциях и прощания Наполеон сопровождал царя даже по дороге на Веймар (до границ России Александра также сопровождал почетный кортеж генерала Удино): «И только там два суверена расстались, подав тем самым новейшие свидетельства чувств, которые их объединяют»[613]. Образ Александра как верного соратника императора французов постоянно подчеркивался на страницах газет. Moniteur даже писала о планах Александра лично посетить берега Балтии для того, что убедиться, что его указ о разрыве с Англией соблюдается[614]. Придворная «хроника» в прессе с завидной регулярностью сообщала о мудрости царя в противостоянии английским интригам и соблюдении континентальной блокады: «The Star, английская газета, сообщает, что все усилия английского кабинета, чтобы заставить Александра изменить свою политическую систему, провалились. Его императорское величество всегда находится в окружении посла Коленкура и первого министра Румянцева, все же, кто не принадлежит к профранцузской партии, удалены от его персоны»[615]. С восхвалениями Moniteur сообщала о назначении Н. П. Румянцева министром иностранных дел, описывая доблести его семьи и характеризуя самого нового министра как «проявившего таланты и прекрасно знающего интересы своей страны»[616].
С 1807 г. и вплоть до охлаждения отношений между двумя странами российский император на страницах газет представал как добродетельный человек. Например, Journal de Francfort в марте 1811 г. сообщала, как император великодушно наградил простых людей - плотника, привратника и крестьянина 100 рублями каждого, когда они на его глазах спасли тонущего человека из Невы[617]. Подобные случаи не раз приводились в прессе.
Большое внимание в периодике того времени уделялось русско- французским культурным и научным связям. Moniteur сообщала о принятии в ряды Императорской академии наук француза[618] и о том, что французский профессор Робертсон в присутствии царской четы проводил физические опыты[619], Journal de Francfort рассказывала о том, как российский император пожаловал Орден святого Владимира аббату Сикару, знаменитому деятелю в области образования глухонемых, который отправил «своего лучшего ученика» в Санкт- Петербург для руководства институтом глухих и немых[620]. Эти заметки должны были свидетельствовать о тесных связях двух стран в области не только политики, но и общественной жизни. Всего за полгода до начала похода в Россию Journal de Paris сообщала о торжественном открытии в присутствии самого царя нового Царскосельского лицея для обучения знатных юношей, предназначенных к государственной статской службе[621].
Накануне и во время новой военной кампании 1812-1814 гг. политика и отдельные поступки императора Александра I подвергались критике со стороны французской прессы, однако критиковали чаще не его личность, а ошибки и следование дурным советам английских агентов и собственных придворных лгунов, не возводя на основании этих фактов пространных теорий о персональных качествах императора, как это было с его отцом. Но положение несколько изменилось летом 1813 г., когда парижская печать получила рекомендации больше публиковать статей об интригах русского двора и сложном характере российского императора.
В одном номере с новостями о приятных для французов итогах битвы при Дрездене Journal de l’Empire публиковала не только обзоры литературы, но и саркастический памфлет против высшего света Петербурга (со «ссылкой» на некоего немецкого писателя Мюллера, жившего там четыре года) и российского самодержца: «Император Александр, согласно нашему автору, вдохновлен высокими и филантропическими чувствами, но его характеру недостает стойкости. Вот анекдот, прекрасно изображающий личную легкость и снисходительность этого государя и крайнюю степень свободы, что царит при русском дворе. Великий камергер Нарышкин получил от императора знаки ордена Святого Андрея с бриллиантами. Этот дворянин всегда испытывал финансовые трудности и всего через несколько дней сей монарший подарок ценностью в 30 000 рублей оказался в руках ростовщика. Однако при дворе готовился большой прием и необходимо было на нем появиться во что бы то ни стало именно с бриллиантовыми украшениями. Это обязанность для всех, кто получил столь высокую и почетную награду. Нарышкин был не в состоянии вернуть требуемую сумму, а еврей был непреклонен. Как же поступить в безвыходной ситуации? Человек менее тщеславный, вероятно, сказался бы больным. Но Нарышкин избрал другой путь - более достойный хитрости русского человека. Он нашел слугу из императорских покоев, под присмотром которого находились подобные самые драгоценные награды, а также вновь изготовленные для использования лично монархом. Нарышкин льстил и умолял слугу, давил на него так, что последний передал ему на один вечер императорскую звезду, надел на себя украшение и вернулся на прием. Глаза государя сразу были поражены великолепным сиянием этой звезды, он рассмотрел и нашел ее совершенно аналогичной той, что носил сам. И поскольку он знал, что никто, кроме него, не обладал подобным украшением, он засвидетельствовал свое удивление господину Нарышкину, который отвечал на это в очень расплывчатой манере. Чем больше виновник обнимался, тем больше император удивлялся схожестью внешнего вида награды. Он закончил беседу, сухо сказав: я вынужден думать, кузен мой, что вы носите звезду, принадлежащую мне, сходство слишком велико, чтобы я мог в этом сомневаться». Нарышкин, задрожав, признался в правде, он умолял монарха, чтобы вся сила его негодования пала на него одного, а неверный слуга был прощен. Выслушав эту речь, Александр ответил: “Успокойтесь, мой кузен, сие преступление не так сурово, чтобы я не мог бы его простить. Однако сам я не смогу более носить этот орден, нужно теперь преподнести бы вам его в подарок при условии, что вы не позволите себе брать такие ссуды”. Вот, если рассказ верен, как доброта может дойти до самой крайности. Это и произошло с русским императором. Он полагает, что завершил возрождение своей страны.