Обломов, не отдавая себе в этом отчета, любил именно саму Россию, этот вид с холма, на котором стояла его отцовская усадьба, клен под окнами, эти кусты бузины у забора. Он был уязвлен этой любовью с детства, с тех дней, когда кормилица подносила его к иконам. И он не хотел отрываться от России, не поехал за Штольцем за границу, не поддался его уговорам заняться общественной деятельностью.
Михалков – родственная ему душа. У него тоже есть отцовская усадьба с особенными, не произрастающими в нашем климате деревцами, при взгляде на которые в сердце возникает святой для него образ главного человека его жизни, его матери, передавшей ему эстафетную палочку любви, которую он с тех пор и несет. И как он был бы счастлив, парясь по субботам в баньке, а потом душевно общаться за рюмкой наливки, рецепт которой придумала Наталья Петровна! Но жизнь стала более жестокой, чем при Обломове, и сказала ему: «Ничего этого у тебя не будет, если ты не станешь Штольцом».
Никита Михалков – это Илья Обломов, вынужденный стать Андреем Штольцем. Вынужденность видна в том, что он ведет себя не совсем так, как вел бы природный Штольц. В киноролях он безупречен, а в этой взятой на себя по необходимости жизненной роли то недоигрывает, то переигрывает. В этом качестве он должен быть своим среди чужих, но это у него не всегда получается. Исключительно добрый и любвеобильный по натуре человек, он заставляет себя быть жестким, как Штольц, и часто перегибает палку, обижая людей в таких ситуациях, где настоящий Штольц решил бы вопрос дипломатично и мирно.
Но пути назад у него нет. После всех поворотов и зигзагов он вышел на финишную прямую, найдя наконец ответ на вопрос, для чего он живет: чтобы служить России. И стал кинопродюсером. Теперь его цель – возрождение великого русского кинематографа, искусства, которое и по сей день остается для нашего народа важнейшим. И тут ему и дальше придется быть Штольцом, может, даже в большей степени, чем прежде, и он будет наживать новых врагов, но это – судьба. Это твоя судьба, дорогой наш юбиляр, а от судьбы не уйдешь. А если мы правильно тебя поняли и этим «засветили» перед «чужими» и они начнут ставить тебе палки в колеса, то, что ж, будем помогать тебе с ними управиться.
Владыке Василию Родзянко
Начало двадцатых. В России бедлам,
Полная неразбериха в России.
Россия расколота пополам,
Будто массовой шизофренией.
История входит в новый виток:
Видишь, швартовы уже отдали?
Слышишь последний пароходный гудок?
Кончено. Белые проиграли.
Русский мальчик на корабле
Синь горизонта глазенками ловит.
Что его ждет в незнакомой земле?
Что ему век двадцатый готовит?
Век к нему оказался строг —
Были денечки очень лихие.
Век одного только сделать не смог:
Не смог отнять у него России.
И там, на чужбине, ночью и днем,
Весной и осенью, зимой и летом
Подобно лампаде теплилась в нем
Россия своим несказанным светом.
Бежали годы в стране далече,
Казалось, разлуке не будет конца,
А Родина уж готовилась к встрече,
Выращивала пиршественного тельца.
Опыт скитаний и даже бедствий
Многому учит. Полезно иметь его.
Но лучший момент всех путешествий —
Приземление в Шереметьево!
И этот момент настал для тебя,
Дорогой наш владыка Василий,
И нам остается воскликнуть, любя:
Многая лета тебе в России!
Раздел второйДержава
Камо грядеши, Русь?
Люди не знают о себе самого главного. Древние греки не знали, что они древние греки; русские, жившие в эпоху Ивана III, не знали, что они живут в Средневековье. Каждое поколение пребывает в неведении относительно своего места в истории, и это понятно: история обретает смысл только тогда, когда она кончается.
Исторический период, который начался в России около 1985 года и был назван «перестройкой», еще не кончился, но по многим признакам уже близок к окончанию, поэтому его суть понемногу проясняется. Это означает, что пора предпринимать попытки его историософского осмысления. А раз так, то кто-то должен быть в этом занятии первым. Давайте же мы с вами и дерзнем стать первыми. Но, прежде чем начинать анализ, необходимо сделать одну существенную оговорку: Россия – страна чудес, это надо всегда помнить. Что бы ни высказал о России даже самый грамотный политолог и прогнозист, в сказанном будет оставаться какой-то элемент недостоверности. Наше отечество, несомненно, находится под особым Божьим смотрением, почему мы и молимся в ектении «о богохранимой стране Российской», следовательно, самое логичное суждение о нем может оказаться ложным, ибо невозможное человеку возможно Богу. Но отсюда вовсе не следует, что мы не должны средствами своего ограниченного разума стараться расшифровать судьбу: ведь этот разум тоже дан нам Богом, поэтому заставлять его работать – есть богоугодное дело.
Начнем с того, что слово «перестройка» является очень удачным, хорошо выражает суть процесса. С середины восьмидесятых многое в нашей стране стало перестраиваться и меняться. Но в большинстве областей эти изменения происходили лишь потому, что в государстве все взаимосвязано, и, начавшись с какого-то исходного объекта, они по цепочке побежали дальше. Нам важно установить, что было этим исходным объектом перестройки и почему его было необходимо перестраивать. Априори можно предположить, что эта необходимость была абсолютно неотложной и избежать перестройки тут было нельзя. Известно, что в нашем идеологизированном обществе очень не любили резких движений – бонзы из Политбюро были большими консерваторами и ко всем новшествам относились с подозрением и страхом. И если процесс все-таки с чего-то пошел, значит, это что-то испытывало такой сильный кризис, что его уже не могли оставить в прежнем виде. Так с чего же пошла перестройка, кризис чего возник у нас около десятка лет назад?
Если спросить об этом разных людей, можно услышать самые разные ответы: это был кризис экономики, внешней политики, межнациональных отношений, духовный кризис и т. п. Эти кризисы действительно имели и имеют место, но они производны, вторичны. Первоначальным кризисом, их породившим, был кризис власти.
Чтобы осознать это и принять как центральное историческое событие российской жизни конца двадцатого столетия, нам необходимо уловить происхождение и смысл института власти.
Уточним сначала сам термин «власть». Поскольку нас интересует политический аспект этого понятия, под властью мы будем подразумевать верховную государственную власть, применяющую для реализации своей основной функции различные средства принуждения, включая насилие. Функция, же эта очень проста: заставить каждого человека жить так, чтобы при этом была возможна и жизнь общества.
Такая власть совершенно необходима, и причиной ее необходимости является первородный грех, исказивший первозданную человеческую природу. Бог замыслил человека святым и свободным, и если бы этот замысел осуществился, власть стала бы не нужна. Однако человек дурно распорядился данной ему свободой выбора и не дал осуществиться этому великому замыслу. В наказание Бог определил мужчине в поте лица есть свой хлеб, женщине – в муках рожать детей, а сменяющим друг друга после Адама и Евы поколениям их потомков – иметь над собой жестокое начальство, которому они должны подчиняться. Если бы человек сумел возвратиться к догреховному состоянию, власть стала бы ненужной. Один раз такое почти произошло: когда после массы Божьих чудес евреи были выведены Моисеем из Египетского плена и поселялись на обетованной земле, они прониклись такой благодарностью к Богу и таким благочестием, что смогли жить без института верховной власти, имея у себя лишь первосвященников, называемых «судьями», которые изъясняли народу Божью волю и которых народ слушался не из-под палки, а по велению сердца. Но это длилось лишь в течение нескольких поколений, после чего люди испортились, обнаружили, что не могут сами ужиться друг с другом и стали просить пророка Самуила поставить им царя, «как у других народов». С тех пор такое состояние никем уже не достигалось и запечатлелось лишь в утопических мечтах Маркса, учившего, что при коммунизме люди станут сознательными и государство отомрет, и князя Кропоткина, провозгласившего принцип «анархия – мать порядка». Но при всем своем остроумии этот афоризм ложен: эмпирический греховный человек, являющийся единственным материалом истории, нуждается в иных способах наведения порядка, иногда очень болезненных. Нам далеко до коммунистической сознательности, каждый из нас хочет получать от других больше, чем отдавать им, а сразу всем реализовать такую программу невозможно.
Чтобы существовало общество, индивидуум должен выполнять определенные правила поведения, которые в совокупности мы назовем социально-востребованным поведением. Это понятие складывается из двух частей: из того, что индивидуум стал бы делать и сам по себе, и из того, что он добровольно делать бы не стал. Выполнение этой второй части обеспечивается властью. В этом обеспечении – не только первейшая ее обязанность, но и единственная обязанность, ни для чего другого власть не нужна. И когда она в силу каких-то причин недообеспечивает этого объема (необходимого вмешательства. – Прим, ред.), тогда-то и возникает кризис власти, который должен быть срочно преодолен, ибо он грозит гибелью обществу и государству, после которой каждый отдельный гражданин вместе с семьей и имуществом становится совершенно беззащитным. В этот момент нации уже не до того, какими средствами будет устранен дефицит между социально-востребованным поведением граждан и их фактическим поведением, – этот дефицит надо ликвидировать любыми средствами. Когда дом начал гореть, тут не до споров, чем его тушить, – его надо тушить чем попало. Лишь после того как указанная разница объемов будет устранена, можно будет перейти и к обсуждению тех средств, которым возобновленная общественная жизнь станет поддерживаться дальше. Иными словами, здесь должен соблюдаться принцип приоритета количества принуждения над его качеством, и вопрос о повышении его качества может ставиться на повестку дня только после того, как его количество достигнет обществ