спасительной миссии, срока, когда возникнет империя, и понятно почему: до этого у Него ничего не получилось бы. Евреи, первыми открывшие Бога-Отца, воспринимали Его как «Бога Израилева» или «Бога Авраама, Исаака и Якова», отзвук чего до сих пор сохранился в наших церковных молитвах, а Христос пришел, чтобы обратиться ко всему человечеству, поэтому такое местническое понимание правильной веры необходимо было преодолеть, заменив национальную психологию интернациональной. Именно такая замена и произошла в эпоху кесарей, когда статус полноценной личности получал не тот, кто принадлежал к такому-то этносу или к такому-то сословию, а кто имел римское гражданство. Все мы знаем слова апостола Павла, что во Христе нет ни иудея, ни эллина, но задумываемся ли о том, что это юридическое уравнивание произошло в Римской империи и было первым шагом к уравниванию духовному? Но помимо этой психологической подготовки к христианизации народов Рим осуществил и не менее важную техническую подготовку: создал однородное правовое, языковое и коммуникационное пространство от Британии до Северной Африки и от Пиренеев до Карпат, благодаря чему проповедь христовых учеников и апостолов смогла стать воистину вселенской.
Итак, к моменту Боговоплощения тремя великими цивилизациями, деятельность которых, несомненно, направлялась Божьим промыслом, были созданы уже многие составляющие Истины: единобожие с намеком на Троицу, философский дуализм, представляющий сущее в двух модусах, поворот к трактовке Истины как наднациональной, вселенской правды. Но чтобы намек превратился в догмат, чтобы модусы ожили и превратились в Ипостаси, чтобы вселенскость политическая стала вселенскостью религиозной, эти составляющие должны были быть творчески синтезированы с добавлением к ним новых идей, превращающих их соединение в цельное миропонимание. Ради этого синтеза и стало Слово плотью, осуществив его в величайшем тексте всех времен и народов – в Евангелии, или Благой Вести. Здесь Троица выступает уже не прикровенно, а явно. В главе 3 от Матфея Бог предстает во всей полноте: Отец свидетельствует о Себе возгласом «Се есть Сын Мой – возлюбленный», Дух – в виде сходящего на Сына голубя, в то время как сам Сын, воплощенный в Иисусе, крестится от Иоанна в Иордане. А в третьей и шестнадцатой главах от Иоанна дается развернутое представление о Святом Духе, наличие которого превращает эллинскую пару «Единое – его Другое» в триаду «Отец – Другое Отца Сын – общий для Отца и Сына Дух». Этим круг человеческого богопознания в общих чертах завершился, ибо «2» есть открытое число, а «3» – замкнутое.
Но стала ли эта веками созревавшая в умах лучших мыслителей великая истина, окончательно выраженная самим Богом, достоянием рядовых христиан и как повлияла она на судьбу человечества?
Повлияла самым кардинальным образом, круто изменив весь ход мировой истории, именно потому, что стала достоянием самых широких масс. Только не надо это понимать так, будто каждый уверовавший в Троицу стал искусным богословом и научился математически точно доказывать самому себе и другим, что Бог не может быть не кем иным, как соединением трех единосущных лиц. Это надо понимать в том смысле, что народы, населяющие Европу и прилегающие территории, начали интегрироваться в новую цивилизацию, ядром которой был отлитый в чеканные формулировки Символа Веры, догмат о Троице, и постепенно начали проникаться ее духом, ее критериями добра и зла, отношением к себе и ближним и вырабатывать соответствующую культуру, правосознание и бытовые традиции.
Отметим три главные характеристики этой прекраснейшей и самой животворной из всех цивилизаций. Идеальная гармония между «Я» и «Мы», существующая в Троице, которая получила гениальное пластическое выражение в знаменитой иконе Рублева, порождает бесконфликтное взаимодействие между личностью и обществом, идущее на пользу и ей и ему. Это подтверждено историей: сугубое почитание Пресвятой Троицы, распространившееся из посвященной Ей преподобным Сергием обители по всей Руси, быстро привело к окончанию княжеских междоусобиц и содействовало образованию единого Российского государства.
Говоря о второй характеристике, вернемся к тому, что было сказано в начале «для детей», добавив к этому богословский аргумент: только при наличии в Боге Лиц категория любви обретает дотварный статус и, более того, становится причиной сотворения мира, в котором преизбыточная Божественная любовь как бы выплескивается наружу. Ни в какой другой религии нет столь высокого понятия о любви, как в той, которая исповедует Троицу, что, конечно, сказывается на жизнеустроении, порожденном этой религией. Третья характеристика – придание христианством высочайшего достоинства человеку: здесь человек в некотором смысле входит в состав самого Божества, так как Второе Лицо Троицы есть Богочеловек. […]
Сподвижник Ярослава Мудрого
Святитель Иларион – колоссальная фигура в русской истории. Это не преувеличение, не выражение выплеснувшегося через край благоговения перед его обаятельной личностью, а несомненный объективный факт. Доказывается он очень просто: он сыграл ключевую роль в формировании как русской государственности, так и русской святости – разве этого мало для такой высокой оценки?
Его значение в обеих упомянутых областях можно назвать преобразовательным. На своем примере он показал то, что должно было войти в жизнь Руси, делая ее в политическом и религиозном отношении все более самодостаточной.
Говоря об Иларионе, историки всегда подчеркивают, что он был первым митрополитом всея Руси русским по крови – предстоятели, бывшие до него, были греками и назначались в Константинополе тамошним патриархом и утверждались византийским императором. Этот порядок был совершенно естественным, поскольку Русская Церковь в то время была одной из епархий Церкви греческой, вошедшей в нее в этом статусе по просьбе крестителя Руси святого Владимира. Но главное было не в том, что Иларион был этническим русским, а в том, что он был поставлен на митрополичью кафедру собором русских епископов. По тем временам это было совершенно невероятное событие, и оно не могло бы произойти, если бы не одно чрезвычайное обстоятельство: Русь в этот период воевала с Византией. Однако, когда был заключен мир, Царьград утвердил Илариона в его сане. Это был промыслительно явленный русскому народу прообраз будущей автокефалии нашей Церкви, которую она получила лишь триста лет спустя, в 1448 году. К этому не только экклезиологическому, но и политическому идеалу (ибо Церковь тогда не была «отделена от государства»), неожиданно блеснувшему на самой заре ее существования, Русь стремилась все эти три столетия, и воспоминания о стопроцентном национальном митрополите Иларионе ободряли и вселяли надежду.
Вторая, не менее удивительная преобразовательная роль святителя Илариона состояла в том, что именно он, а не кто-либо еще, заложил основу прародины всех русских преподобных – Киево-Печерского монастыря. Об этом тоже говорят достаточно редко, а зря. Будучи священником в церкви всех Апостолов в княжеском селе Берестове, он часто уходил для уединенной молитвы на кручу Днепра и выкопал там пещеру длиной в две сажени. Это и была первая пещера знаменитой обители, в которой поселился родоначальник русского иночества преподобный Антоний, когда вернулся с Афона в Киев. […]
Владыка Иларион жил в XI веке, который с полным правом можно назвать «веком крещения Руси». Таинство, произведенное над киевлянами в 988 году в Днепре и Почайне, было только затравкой процесса, дрожжами, которые лишь позже должны были заквасить все тесто. Новая вера не сразу дошла до сердец русских людей, тем более до их разумения. Христианское правосознание только в середине XI века стало входить в государственные юридические нормы – в «Русскую правду», позже – в «Поучение» Владимира Мономаха. Казалось бы, что в этот «неофитский» век еще не могло сложиться на Руси безукоризненно грамотного православного богословия, что оно придет потом, но вот парадокс: богословский уровень «Слова о законе и благодати», прочитанного Иларионом в Десятинной церкви Киева незадолго до своего поставления в митрополиты (и, может быть, содействовавшего этому поставлению), выше, чем у большинства тех публикаций, которые издаются сегодня в целях объяснения читателям, что такое христианское учение. В «Слове» есть очень важный момент, который сегодня практически замалчивается – то ли из-за политкорректности, то ли по недостаточной чуткости авторов не к букве Писания, а к его духу.
Такой «опечаткой», а точнее сказать, плохим переводом является русский текст семнадцатого стиха пятой главы Евангелия от Матфея: «Не думайте, что Я пришел нарушить закон или пророков; не нарушить пришел, но исполнить». Слово «исполнить» перешло в неизмененном виде из церковнославянского текста, а там оно означало вовсе не то, что в современном русском языке понимается под ним, – оно означало, говоря по-нынешнему, «дополнить». Впрочем, лучше обратиться прямо к подлиннику. Там употреблен греческий глагол, который переводится как «наполнить», «насытить», «завершить». Разница, согласитесь, принципиальная. Читая «Я пришел исполнить», мы понимаем дело так, что закон Моисея и речения ветхозаветных пророков уже содержали в себе полноту Истины, и Христос явился только для того, чтобы перевести ее из области теории в область практических действий, т. е. организовать по этим указаниям жизнь уверовавших в него людей. В самом деле, ведь исполнитель не является творческой личностью, он делает лишь то, что ему приказали. Стоило ли Сыну Божию воплощаться, восходить на Голгофу, воскресать, возноситься и посылать на апостолов Святого Духа, чтобы этой ценой просто «исполнить» нечто заранее предрешенное? Другое дело «наполнить», «завершить». Тут предполагается, что бывшее до этого имеет пустоты и пробелы, что оно не доведено до конца. И святитель Иларион именно в этом смысле воспринимал глагол из семнадцатого стиха, который читал и по-гречески. Такое восприятие приводит к совершенно не такому взгляду на соотношение Ветхого и Нового Заветов, какой, к сожалению, в наше время стал общепринятым.