— Малое начальство — оно посерьезнее большого будет, — предостерег Лахов. — Чем меньше начальник — тем он заносчивее и неприступнее. Маленький начальник страх как не любит, чтобы о нем думали, что он маленький.
— Да я уже с рыбаками договорилась. Только здешние рыбаки — народ странный, говорят, желаем оформить наши торговые отношения через гастроном. — Девушка снова осветилась улыбкой.
— Денег, значит, не надо? Обычное дело. — Лахов чувствовал себя пожившим и умудренным житейским опытом.
— Пока я в магазин бегала, тут и начальство появилось. И вот — жду. Уже больше из принципа. Быть на Байкале, да не попробовать, что такое омуль, грех гораздо больший, чем спаивание мною неустойчивых рыбаков.
Так, перебрасываясь словами, они смотрели на сопку. Трое с красным лепестком поднимались все выше и выше, и Лахову уже не раз казалось, что они готовы остановиться, но, замерев на короткую минуту, люди продолжали двигаться к вершине. «Отдыхали», — понял Лахов.
Парни около лодок все нетерпеливее ждали своей очереди глянуть в бинокль, и Лахов, понимая, что они видят гораздо больше него, который раз пожалел, что за всю свою жизнь так и не собрался купить хороший бинокль, хотя всегда мечтал о нем.
Люди на сопке вновь остановились, как показалось Лахову, на обычный свой отдых — до вершины сопки было еще далеко, — и ярко-красное треугольное крыло вдруг отделилось от земли и медленно поплыло вперед, все больше и больше набирая высоту. Под крылом повис маленький черный человечек. Быть может, дельтаплан и не набирал высоту, летел по прямой, но чем дальше он уходил от места старта, тем дальше уходил от каменистой земли, круто обрывающейся вниз. Прежде Лахов представлял, что дельтапланеристы летят низко над землей и если случится какая неполадка с аппаратом, то человек, посягнувший на полет, отделается ушибами. Дельтапланерист летел уже на высоте никак не меньше пятидесяти, а то и всей сотни метров — так, по крайней мере, казалось, — и Лахов представил, как замирает сердце у летящего над землей парня от восторга и тревожного ощущения высоты. Свободный, незащищенный полет, быть может, продолжался еще долго, но Лахов этого уже не видел: дельтаплан скользнул над долиной и скрылся за горбом близкой сопки. По спокойному поведению оставшихся на старте людей Лахов знал, что у смелого летуна все хорошо.
Он глубоко вздохнул, сожалея, что так быстро закончился этот яркий полет, и одновременно с некоторой грустью думая, что ему-то, Лахову, никогда не придется испытать такого вольного и рискового парения — ушли нужные для спорта годы, чего уж там, — а все равно увиденное оставило в нем ощущение радости и полноты жизни.
Лахов повернулся к берегу и увидел, как по дощатому настилу пирса шла та джинсовая девушка, с которой он только что разговаривал. Она шла с наполненным рюкзачком в правой руке, рюкзачок, по всей видимости, был не таким уж и легким: она шла, изогнув стан так, как ходят молодые и стройные женщины с полным ведром воды.
— А вас, оказывается, можно поздравить с успехом.
— Думаю, можно. — Девушка опустила рюкзачок на землю. — Я это вполне заслужила. Пришлось в рыбачков вцепиться мертвой хваткой. Мои девчонки знали, кого отправлять на такую операцию. Но на обед я, похоже, опоздала.
Лахов давно уже чувствовал подсасывающую пустоту в желудке и подумал, что хорошо бы сейчас съесть хоть ту же не очень мясную котлету, а не вскрывать на обед надоевшие рыбные консервы, которыми он часто питался в последние дни, если решал обойтись без костра.
— А скажите-ка, здесь есть столовая? — спросил Лахов, совсем не надеясь на положительный ответ.
— Отчего же не сказать? Скажу. Нет столовой. И, думаю, в ближайшие годы не будет. Зато есть столовая на нашей турбазе, — поспешила сказать девушка, заметив, что ее сообщение явно не обрадовало собеседника. — Столовая кормит, конечно, только своих, но если зайти и попросить, то, думаю, накормят и вас.
— Нет, — сказал Лахов, — это, похоже, не для меня.
— Отчего это так?
— Боюсь, что я не смогу, как бы это поточнее выразиться, просить.
— Такой гордый, что ли? — В глазах девушки появилась ирония.
— Да совсем нет. Не умею я этого делать. Не научился.
— В таком случае за вас это сделаю я. Видите мои способности? — Девушка толкнула ногой рюкзак. — Берите мою рыбу, приглашайте меня в машину и едемте к нам на базу. Это совсем рядом.
«А почему бы и не поехать?» — подумал Лахов и поднял рюкзак.
— Обед на турбазе уже действительно закончился, в зале столовой было пусто и неприбрано. Бойкая девушка усадила Лахова за чистый столик, принесла миску аппетитного на вид борща, гигантскую, по размерам совсем необычную для столовых котлету, стакан компота, ткнула пальцем в сторону маячившей в раздаточном окне сытой бабенки, сказав, что заплатить за обед можно будет ей, тряхнула коротко подстриженной прической и подхватила свой рюкзак.
— А вы разве обедать не будете? — спросил Лахов, испытав беспокойство от внезапной мысли, что вот сейчас он будет есть чужой обед.
— А обо мне девчонки позаботились. Счастливо!
Лахов с некоторым недоверием посмотрел ей в спину, но тут же прогнал сомнения: ведь за обед есть кому заплатить и, значит, с этим все в порядке.
А борщ и в самом деле оказался хорош. Лахов ел не спеша и изредка посматривал на свое отражение в зеркале, висевшем как раз напротив стола. Он глядел и удивлялся: в зеркале просматривалась довольно-таки расхристанная личность. За несколько дней кочевой жизни Лахов порастерял свой городской вид. Резкое степное солнце и солнце, отраженное от чистейшей воды озера, обожгло лицо до красноватой коричневости. За эти дни Лахов с легкостью забыл, что надо ежедневно бриться, оброс жесткой щетиной. К небритой и обожженной физиономии как нельзя ловко подходила старая штормовка с оборванными карманами.
«Хорош бич», — мысленно сказал Лахов и подмигнул своему отражению. Бич из зеркала, бесцеремонно разглядывающий Лахова, подмигнул по-приятельски и одновременно независимо, и, утоливший свой первый голод, Лахов совсем пришел в хорошее настроение. Ему понравился полудикий и независимый свой вид, вид вольного и никуда не спешащего человека.
А много ли было в его жизни вот таких моментов — никуда не спешить? И припомнить-то трудно. Сколько себя помнил Лахов, он, пожалуй, всегда в той или иной мере испытывал беспокойное тянущее чувство виноватой задолженности. Причин для такого чувства в газете предостаточно: заела текучка, и никак не смог собраться в давно запланированную командировку; не сдал, а должен давно сдать нужный материал, а он, Лахов, к этому материалу еще и не приступал. И не было дня, когда бы разлилось по душе блаженное чувство, что ты завершил важное дело и теперь имеешь право отдохнуть. Даже сейчас, несмотря на свой вольный вид, Лахов не мог избавиться от неосознанного беспокойства, хотя он знал, что ушел в отпуск без всякого — так кажется? — долга перед своей родной конторой и впереди еще десяток дней жизни без срочных заданий, без совещаний, без телефонов. Особенно грело душу, что без телефона, звонок которого мог с легкостью оторвать от сиюминутного дела и перекроить твою жизнь на сегодня и на много дней вперед.
Лахов еще раз с удовольствием посмотрел на свою обожженную физиономию и повернулся, отыскивая глазами женщину, которой нужно было заплатить за обед. И тут он увидел Ксению. И даже не столько увидел, сколько прежде почувствовал. Краем глаза он приметил в зеркале неясный женский силуэт и вдруг почувствовал, как больно охнуло сердце, как будто его, Лахова, внезапно и сильно ударили под ложечку. Напрягшись, он смотрел в зеркало, боясь обернуться назад, где вдруг может никого не оказаться.
Лахов смотрел в зеркало, смотрел на Ксению. Ксения из зеркала смотрела на Лахова, смотрела удивленно и радостно. За спиной Ксении в просторное, сияющее полуденным солнцем окно колотился, рвался на волю, яркокрылый жук. Лахов слушал его сердитый гул, слушал с непонятным заколдованным вниманием, словно сейчас этот звук был самым важным.
— Алексей, — позвала Ксения. — Алешка…
Яркокрылый жук со своим настойчивым гудом разом куда-то исчез, и теперь Лахов видел только Ксению, ее наполненные ясной голубизной глаза, ее улыбку, четкий, женственный овал лица.
— Алешка, — снова позвала Ксения, и Лахов услышал ласковость в ее голосе и почувствовал влажное пощипывание в глазах, удивился этому и тут же понял, что ему давно не приходилось слышать такого голоса женщины, обращенного именно к нему, Лахову.
Лахов справился со своей короткой слабостью.
— Ксения? Да как ты тут оказалась? Ты существуешь здесь наяву или живешь только в этом волшебном зеркале? — спросил Лахов привычно взбодренным голосом и тут же возненавидел себя за этот тон: ведь колыхнулась же душа от негаданной встречи, лаской на ласку рванулась ответить, так делай так, как душа просит. — Если я сейчас повернусь к тебе и ты исчезнешь, я немедленно застрелюсь, — продолжал бодриться Лахов.
— Здравствуй, Алексей.
— Здравствуй, Ксения.
Лахов встал со стула и повернулся навстречу Ксении.
Господи, когда же это они виделись в последний раз?
Костер горел неровно, нервные языки пламени то выстилались над землей, то взметывались вверх и под резкими порывами ветра опадали снова. Безоблачный и яркий день к вечеру помрачнел, с севера наползла и нависла над водой и сопками толчея туч, усилился ветер. Иногда ветер, набрав силу, полностью срывал с костра пламя, и угли костра наливались бело-красным злым жаром, осыпали берег потоком летящих и тотчас гаснущих искр. Чтобы уберечь огонь от ветра, Лахов принес несколько плоских каменных плит, установив их на ребро, огородил кострище и подвесил на таганке котелок с водой. Каменный очаг получился вполне сносным, ветер уже не так сбивал пламя, не стелил его но земле — огонь больше тянулся вверх, обволакивая бока прокопченного котелка.
На ночлег Лахов остановился на берегу большого, но довольно-таки уютного залива, о существовании которого и не подозревал. Он отъехал от турбазы совсем немного, каких-нибудь пять километров, попетлял среди сопок по степным дорогам и, взяв резко к востоку, неожиданно вкатился в долину, выходящую к Байкалу. И удивился тишине. Там, около турбазы и близ наезженных дорог, Байкал страдал от ярмарочного многолюдства и чуть ли не уличной тесноты машин, а здесь на двухкилометровую береговую полосу залива пришлось всего два-три ярких палаточных пятна. Они лишь подч