– Всем лежать! Коламбия пикчерз представляет!
Я действительно очень соскучился по Насте, и потому настроение у меня испортилось. Первому же громиле, что ни с того ни с сего кинулся на меня с ножом, я прострелил правую ступню. Он заорал и стал прыгать на здоровой ноге, обхватив руками раненную.
На Мамонта и его дружков это произвело нужное впечатление.
– Мордой в пол, – приказал я и обратился к белому, как полотно, мужчине с тонким, слегка вытянутым лицом, которое почему-то принято называть аристократическим: – Бужский?
Мужчина кивнул, поскольку ответить иначе он бы не смог. Подручные Мамонта привязали его к стулу, а для разнообразия заткнули рот полотенцем.
Я вытащил кляп и, указывая стволом револьвера на лежащих бандитов, спросил:
– Желаете подать на них заявление?
– Желаю! – голос у Бужского оказался почему-то слишком высоким, я бы даже сказал, писклявым.
Хорошо, что кино пока снимали немое, иначе карьера звезды ему бы точно не грозила. Уж больно не вязался этот фальцет с благородной внешностью Бужского.
– Они вымогали у меня большую сумму, угрожали покалечить моё лицо, – пожаловался артист.
– Отлично! – улыбнулся я. – Мамонт и его команда, объявляю вас арестованными.
– Тебя как зовут, легавый? – спросил Мамонт, не отрывая башки от пола.
– Георгий Быстров.
– Я запомню тебя, Быстров. И да, в прошлый раз я тебя пожалел, а в этот раз жалеть больше не буду.
– По-моему, тебе зубы жмут, Мамонт, – угрожающе произнёс я.
– Это всё, что останется от тебя и твоих дружков, легавый! Только зубы… – прошипел бандит.
Глава 20
На пальбу и звуки драки примчалась толпа любопытных, включая Майю Гуревич, всех их пришлось выставить за дверь, чуть ли не угрожая оружием. Посторонние были мне не нужны.
Дождавшись наряда, который уволок Мамонта и его бригаду (сам «бригадир» у меня всё-таки допрыгался, и теперь под глазом у него начал наливаться приятным фиолетовым цветом рукотворный фонарь), я наконец-то смог приступить к беседе с нынешней звездой отечественного киноискусства.
Люди Мамонта не успели толком поработать над ним, так что физически гражданин Бужский не пострадал, а моральный ущерб собрался компенсировать приличной дозой коньяка.
Плеснув из пузатой бутылки в бокальчик, вспомнил обо мне.
– Будете?
– Я на работе, к тому же сухой закон ещё никто не отменял! – заметил я.
– Бросьте! Вы же должны понимать моё состояние. К тому же от хорошего коньяка ещё никому плохо не становилось.
– Смотря сколько выпить, – насчёт качества коньяка я тоже не был уверен, дореволюционные запасы постепенно истощились, а, как правильно заметили Ильф и Петров, вся контрабанда нынче делалась в Одессе на Малой Арнаутской.
Так что не факт, что коньяк на самом деле был хороший.
– Тоже верно, – кивнул он и сделал глоток.
Кадык его дёрнулся вверх-вниз.
– Гадость! – признался Бужский и с отвращением отставил бутылку в сторону.
– Вам полегчало?
– Самую малость. Давненько я не влипал в подобные передряги! – признался он. – Да, я должен вас отблагодарить: если бы не ваше счастливое появление в моём номере, даже не представляю, чем бы всё это закончилось!
– Мамонт производит впечатление человека, который способен добиться своего, – кивнул я.
– Мерзкая скотина! Он имел наглость потребовать с меня часть гонорара. За это обещал покровительство в Ростове.
– А вы – не согласились?
– Конечно, не согласился! К несчастью, все мои связи остались в Москве, там Мамонт даже взглянуть в мою сторону бы не посмел! Но вы не подумайте ничего плохого: Ростов – тоже прекрасный город… – спохватился он.
– Тут я с вами полностью солидарен. Мы, кстати, в некотором роде земляки, я в командировке и тоже приехал сюда из Москвы.
Лицо Бужского просияло.
– То-то вы мне сразу понравились! Предлагаю отметить наше знакомство в каком-нибудь хорошем месте! Я плачу! Тем более вы избавили меня от бандитов.
– Право слово – не стоит. Это моя работа. Вы лучше расскажите про вчерашний вечер.
– Вчерашний вечер? – удивился он. – А что именно вас интересует?
– В первую очередь, ваша встреча в ресторане с Майей Гуревич и её приятелем.
Актёр задумчиво почесал подбородок.
– Скажу честно, мне её кавалер совершенно не понравился: вёл себя… ну просто как сапожник! Надрызгался до такой степени, что несчастная Маечка потом была вынуждена отправить его домой. Боже мой, она ведь из своих денег заплатила извозчику! – покачал головой Бужский.
Похоже, алиби завхоза становилось всё более убедительным.
– Ничего странного вчера не заметили?
– Если вы говорите про Майю и её кавалера – нет, да мы и общались всего ничего: пару минут, не больше.
Ничего ценного вытащить из него так и не удалось. Я пожал Бужскому руку, простился и поехал в угро – может, коллегам повезло больше?
И Пётр, и Паша были на месте и встретили меня очередной порцией подначек:
– Жора, ёксель-моксель, если не сбавишь хода – у нас скоро в камерах свободных мест не останется.
– Нет, ну если вам не нравится – давайте Мамонта и его людей на свободу выпустим, – сходу предложил я.
– Я тебе выпущу! – шутливо замахнулся Пётр. – Ты б знал, как я его мечтал посадить…
– А чего не посадил?
Он аж заскрипел зубами:
– Никто на него заявлять не хотел, все боялись…
– А Бужский? Он-то не сдрейфил.
– Бужский – не местный и просто не понимает, с кем связался. Здешние нэпмачи при виде Мамонта бледнеют, как дамочки, узнавшие о беременности, и падают в обморок. Ты ж сам колбасного короля помнишь, вроде и досталось ему по первое число, а Мамонта всё равно не заложил.
– Хрен с этим Мамонтом. Главное, что сейчас он сидит под замком и, надеюсь, не скоро выйдет. Вы лучше своими успехами поделитесь, – попросил я.
– У нас успехи поскромнее, – начал Рыженко.
– Паша!
Он усмехнулся.
– Ладно, больше не буду. Был я в редакции, факт кражи подтвердился. Редактор ходит злющий, на всех кричит, даже на меня наехать попытался.
– А ты чего?
– А я ему объяснил по-нашему рабоче-крестьянскому, что нечего голос на других людей повышать. В общем, он успокоился, и мы смогли нормально поговорить. Расклад следующий: коллектив в газете проверенный, не один год друг дружку знают. И с Калюгиным редактор погорячился, убеждал меня битый час, что не мог завхоз казённую денежку присвоить. Дескать, да, со слабиной человек, но не вор.
– И всё-таки деньги пропали, – заметил я.
– Редактор считает, что тиснул кто-то чужой, который только об этих деньгах и знал. Там ещё кое-что ценное имелось, а его не тронули, хотя где и что лежит в редакции, каждая собака знала. И да, не обижайся, Жора, но я ему про тебя рассказал, как ты Башкатова вычислил.
– Спасибо тебе, Паша! – Я встал и нарочно поклонился до пояса. – Удружил, так удружил! Век не забуду!
– Брось, Жора! Я ж как лучше хотел! Пусть знают, какие спецы у нас сейчас работают. А то надоели, только и знают, что критикуют в газетах: дескать, преступность растёт, а уголовный розыск мышей не ловит, – виновато опустил глаза Паша.
– Мышей пусть коты ловят. Ладно, Паша, забыли. На будущее, пожалуйста, таких вещей, не спросив меня, не делай. Я – не Бужский, мне популярность не нужна.
– И как он тебе?
– Звезда, – ухмыльнулся я. – Предлагал знакомство коньячком обмыть. И Бужский, и Гуревич подтвердили алиби завхоза, так что копать надо в другом месте… Петь, у тебя что? – переключился я на напарника.
– Поговорил я с директором ресторана. Говорит, что недели две назад устроился к нему официантом некто Сучков и уж больно подозрительно себя ведёт.
– А чем именно?
– Лезет куда не надо, клиентами шибко интересуется и задаёт всякие странные вопросы. А что самое интересное – должен был выйти сегодня на смену, но так и не появился. Живот у него, видите ли, скрутило. Мается бедолага.
– Уже горячее! – обрадовался я. – Адресок Сучкова раздобыл?
– А ты как думал!
– Тогда чего ждём? Погнали.
Гнать пришлось в Нахичевань, там среди стареньких, преимущественно одноэтажных домишек с облупившимися стенами, снимал угол у пожилой армянки подозрительный официант Сучков.
Забора тут не было, мы подошли практически к самым окнам.
– Паша, берёшь на себя тыл, – сказал я.
– Слушаюсь и повинуюсь, – хмыкнул он. – Разрешите выполнять?
– Паш, хватит ёрничать!
– Всё-всё! Я пошёл!
– С богом!
Сколько раз по долгу службы приходилось навещать чужие жилища… Не сосчитать. Врать не буду: особняки олигархов штурмовать не приходилось, но к «первым пацанам на раёне» с обыском приходил. В общем, бывал и в хижинах, и в дворцах.
Этот дом не был ни тем, ни другим. Выходил сразу несколькими окнами на улицу, так что мы не стали заранее светиться, а осторожно подобрались к крыльцу.
– Петь, проконтролируй, – показал я на рядок ставней.
– Сделаем.
Дверь оказалась не заперта, я осторожно приоткрыл её и заглянул внутрь: никого, вторая дверь тоже была открыта.
– Хозяева, есть кто дома?
– Ти кто такой будешь? – окликнул меня женский голос, идущий из комнаты.
– Уголовный розыск. Хозяюшка, где твой жилец?
– Спит жилец за перегородкой. Вчера где-то наклюкался, а теперь дрыхнет. С работы евойной с утра прибегали, спрашивали – пришлось соврать, будто заболел, – армянка говорила с небольшим акцентом.
Я вошёл в комнату и увидел пожилую женщину на широкой кровати. Вид у женщины был нездоровый.
– С вами всё в порядке?
– Спину прихватило, – пожаловалась она.
Я сочувственно кивнул, в той жизни довелось маяться из-за этой болячки, иной раз не согнуться – не разогнуться.
Комната была разделена на две неравных части фанерной перегородкой, я заглянул за неё.
Раздетый до пояса Сучков лежал на топчане, правая рука покоилась на лбу, левая была вытянута вдоль тела. На полу и под топчаном не было свободного места от пустых бутылок.