– Мамед! Зайди ко мне.
Я невольно усмехнулся такому способу связи.
Пока Мамед – очевидно один из здешних «оперов» не пришёл, я воспользовался паузой и показал удостоверение.
– Товарищ Овчинников, здравствуйте! Я – Быстров, из ДонОблУгро. Вам должны были отправить телеграмму…
– Всё верно, Быстров! А что – разве тебя на вокзале не встретили? – удивился Овчинников.
– Как видите. Ничего страшного, сам дошёл.
Вошёл Мамед – невысокий, тёмный, с густой вьющейся шевелюрой и не менее густыми усами.
– Вызывали?
– Вызывал. Видишь гражданку, – Овчинников показал на Еремееву. – Допроси её как положено и всё показания запиши. Похоже у нас опять масляные жулики завелись.
– Сделаем! – Мамед посмотрел на женщину. – Пойдёмте со мной, пожалуйста.
Они вышли из кабинета, а я, спросив разрешения, сел на освободившийся стул.
– Вот такие у нас дела, Быстров, – заговорил Овчинников. – Эта гражданочка далеко не первая, кого так облапошили. Причём по всем приметам орудует парочка: молодой парень и мужик постарше. Мы их про себя отцом и сыном кличем – уж больно приметы схожи. То камень маслом обмажут и продадут, то в бетон…
Он так и произнёс это слово – «бетон», но я догадался, что под ним понимаются жестяные бидоны.
– … воды нальют. Масло же лёгкое, поверху плавает. Сразу не разберёшь…
Тут Овчинников опомнился.
– Извини, что своими делами гружу… Так говоришь – не встретили тебя.
– Бог с ним! – отмахнулся я. – Не встретили – так не встретили. Я не в обиде.
– Так-то оно так… Просто я за тобой Веню Дохина посылал, а он такой, в лепёшку разобьётся, но поручение выполнит.
Овчинников снова постучал в стену.
– Мамед!
– Секунду! – донеслось с той стороны.
В дверях снова нарисовался усач.
– Ты Веню Дохина когда видел?
– Часа два назад. Он собирался какого-то товарища из Ростова встречать, а по пути хотел домой к себе заскочить. А что?
– Тогда знакомься, это и есть товарищ из Ростова – Быстров…
– Георгий. Можно Жора, – сказал я.
– Ну, а это наш самый ценный сотрудник угро – Мамед Челик. Хоть папа у Мамеда и был турецко-подданный, но сам Мамед – наш человек до мозга костей!
Мы с Мамедом пожали руки.
– Георгий, если не затруднит – сгоняй с Мамедом к Дохину на квартиру. Очень странно, что Веня не встретил товарища Быстрова. Что-то тут не так, – попросил Овчинников.
Глава 24
Мы вышли на улицу. Воздух постепенно наполнялся весенним теплом. Ничего не напоминало о том, что когда-то здесь лежал снег, разве что вездесущие лужи и грязь. Они были везде, поэтому постоянно приходилось перепрыгивать их и скакать как сайгаки. Естественно, на пользу гардеробу это не шло.
– Далеко идти? – спросил я, в очередной раз отряхивая обделанную грязью штанину.
– А что – спешишь куда-то? – усмехнулся Мамед.
– Я так-то сюда не в отпуск приехал, а по делам.
– Насчёт Федорчука что ли?
– А ты его знаешь?
– Нет, этим вопросом Веня занимался. Так что не переживай, коллега, впустую время не потратишь. Сейчас придём к Вениамину на хату, узнаем, что с ним приключилось, ну и заодно про этого Федорчука всё, что тебе надо, выяснишь.
Несмотря на свою экзотическую внешность и турецкое происхождение, по-русски он говорил чисто и даже без малороссийского акцента.
Хотя, украинский мой спутник знал – это выяснилось, когда Мамед случайно столкнулся с каким-то знакомым и перекинулся с ним парой фраз, причём это действительно была «мова», а не распространённый тут суржик, отголоски которого мне довелось слышать и в Ростове.
– Слушай, а турецким ты тоже владеешь? – спросил у Мамеда я.
– И турецким, и греческим, – с гордостью сообщил он. – Ещё английского чуток, но так… «здрасьте – до свидания, принеси – подай». Когда в порту грузчиком работал – научился. Ты б знал, сколько я на своём горбе всяких мешков перетаскал! Чуть не надорвался! Одна польза – языки учил.
– Да ты прям полиглот! – восхитился я.
– Какой есть! Абы кого к нам не берут, – засмеялся он.
Я кивнул. В милицию принимали грамотных, умеющих устно и письменно пересказывать как содержание книг, так и события. Милиционеры были обязаны знать арабские и римские цифры, и владеть основными правилами арифметики: сложение, вычитание, умножение и деление. К этому добавлялось знакомство с географической картой, понятие о странах света и частях света, знание устава гарнизонной службы, умение ездить верхом. Ну, и конечно, владение стрелковым оружием, включая его разборку и сборку – без этого просто никак.
Ещё б зарплату нормальную платили…
Дом Дохина затерялся на краю улочки, застроенной редкими пузатыми хатами. Такой милый и пасторальный вид, не скажешь, что ты в небольшом, но всё-таки городе.
А где-то недалеко шумело и пенилось море, и волны набегали на берег.
Высоко в небе пролетел аэроплан, помахав крыльями. По нынешним временам – событие.
Пока шли, практически никого не встретили, разве что ребятишек, пускавших по лужам кораблики из щепок. Глядя на них, я вспомнил и своё детство. Не босоногое, хотя и с деревянным игрушками. Короче, всё как полагается.
Мы подошли к невысокому редкому забору, немного постояли, надеясь, что хозяева обнаружат нас и выйдут на крыльцо.
Увы, этого не произошло. Разве что в доме напротив отдёрнулась, а потом снова задёрнулась ситцевая занавеска, но это как раз нормально – любой незнакомый человек в глухих углах вызывает острый приступ любопытства. Заодно и тем для разговоров будет на неделю.
– Вень! – громко позвал Мамед. – Привет! Не узнаёшь – это я!
Не дождавшись ответа, он просунул руку в щель между рейками калитки и скинул крючок.
– Веня!
Убедившись в отсутствии, как говорило молодое поколение в моём времени – «фидбека», Мамед повернулся ко мне:
– Не слышит чего-то… Тетеря глухая! Надо зайти в дом, посмотреть.
– Надо так надо… Может, мы с ним разминулись, и он на службу пошёл?
– Вряд ли. Он этой дорогой ходит. Попался бы на пути. Пошли, Жора…
– Пошли.
Я опасливо огляделся.
– Что, собачку высматриваешь? – догадался он.
– Ага.
– Можешь быть спокойным. Веня собак не держит. Он вообще никакой живности не держит, даже кота.
За забором находились только дом и примыкавший к нему сарай-дровяник. Не похоже, что тут вообще вели какую-нибудь хозяйственную деятельность, нет даже намёка на будущие грядки и сад.
Мамед взошёл на крыльцо и подёргал входную дверь. Та оказалась не заперта.
– Видать, дома, – радостно произнёс спутник.
– Он что – один живёт? – спросил я.
– Один. Только спит что ли… – задумчиво произнёс Мамед. – На него это непохоже…
Его лицо стало тревожным.
Мы вошли в холодные тёмные сени.
– Веня! – снова позвал Мамед. – Встречай гостей! Хорош дрыхнуть – проспишь всё на свете!
И опять никто не среагировал на его слова.
Пожав плечами, Мамед распахнул дверь, ведущую с сеней в жилое помещение.
Обстановка внутри была неказистой: грубая, самопальная мебель, некрашеный пол, пожелтевшие газеты вместо обоев. Пахло сыростью и почему-то сгоревшим порохом. Последнее не понравилось мне больше всего.
Я сразу достал револьвер.
– Ты чего? – нахмурился Мамед.
– На всякий случай.
– А…
В закутке, служившем кухней, на колченогом табурете возле стола сидел, уронив голову на столешницу, мужчина. При нашем появлении он даже не шелохнулся, что во общем-то было понятно: из его виска вытекла успевшая загустеть каша из крови из мозгов, а в правой руке был зажат револьвер. Мужчина был мертвее мёртвого, правда, закоченеть ещё не успел.
– Веня! Как же так – а?! – горестно произнёс Мамед.
– Это точно Дохин? – спросил я. – Ты не ошибся?
– Он, конечно! Что я – друга даже со спины не узнаю, – обиделся спутник.
– И всё-таки – убедись. Проверь.
Мы подошли ближе.
Мамед сокрушённо вздохнул:
– Да он это. Эх, Веня-Веня, что ж ты натворил, дурак! Ну зачем ты так…
На Дохине была серая рубашка с закатанными рукавами и тёмные брюки с щеголеватыми подтяжками. На грязном столе были пустая бутылка водки, стопарик и исписанный карандашом лист бумаги, пропитавшийся кровью.
– Думаешь, самоубийство? – осторожно спросил я.
– Не думаю, вижу… Теперь понятно, почему тебя не встретили. Веня на себя руки наложил.
– С выводами не спеши, – попросил я.
– А какие тут могут быть выводы? Ясно как белым днём, – удивился спутник. – Веня в себя выстрелил.
– И всё равно, нужно всё тщательно проверить и дождаться экспертизы.
– Я тебе без любой экспертизы скажу – самоубийство это. Да вот же, это наверное предсмертная записка, там всё сказано, – Мамед потянулся к листку, лежавшему на столе, но я его остановил.
– Не спеши! Пусть эксперт проверит на предмет отпечатков.
Мамед покачал головой, но спорить не стал.
– Ох, Венька, натворил же ты делов! Записку разобрать можешь?
– Могу.
Склонившись над бумагой, я прочитал вслух текст, написанный крупными печатными буквами:
«Простите меня, товарищи! Я очень виноват перед вами за то, что бросил в такое тяжёлое время, но я не мог поступить иначе! Я сильно устал и разочаровался в жизни! Моя позорная болезнь не излечима, мне стыдно находиться в ваших рядах. Таким я был бы для вас только обузой! Не поминайте лихом и не корите себя за то, что не уберегли! Я сам принял это решение. Ваш Вениамин Дохин».
– Он пишет о какой-то болезни… Что у него было? – посмотрел я на Мамеда.
Тот вздохнул.
– Теперь уже можно… У Вени был люэс, сифилис… Подцепил ещё когда в окопах сидел в германскую. Очень сильно переживал, нарочно не стал жениться. Говорил, что никому не нужен со своей «французской болячкой».
Я понимающе кивнул. До изобретения пенициллина, венерические болезни были настоящим бичом всего человечества и лечили их порой варварскими методами с сомнительным результатом.