«Каждый пишет, как он дышит»
Когда читаешь пометки, сделанные обычными людьми на листах календаря, сам собой улетучивается миф о неповоротливой, сонной России. Характерной приметой прошлого стали записи, сделанные в месяцеслове на 1839 год. «Работница солдатка Звенигородского уезда сельца Черницына, жена Пракофья Петрова — Авдотья Васильева, пачпорт ее 1836-го года ноября 17-го за № 554 у квартального записан 1839 года января 18-го дня за № 242, адресный билет выдан 1840-го, марта 18-го… Работнице Авдотье по 11-е февраля 1845-го года денег 30 руб. заплачены все сполна, а с 12-го февраля 1845-го года, — вновь по 5.50 в месяц. 19 марта отпущена по расчету за 1 м.; 7 дней 6.90 заплачены сполна». Обычно подобная регистрация проводилась помещиком или дворянином при приеме на работу или увольнении прачек, кормилиц, служанок и других работников.
Бесспорно, все записи помогают глубже взглянуть на общение между людьми, их труд, на бытовые мелочи, из которых складывалась жизнь поколений. Несколько по-иному оцениваются записи известных в прошлом деятелей культуры или литературы. К ним всегда относишься особо, с некоторым ожиданием если не чуда, то хоть маленького открытия. Месяцеслов на 1822 год принадлежал поэту М. Дмитриеву — племяннику известного баснописца И. Дмитриева. С девяти лет, оставшись сиротой, он был взят к дяде в дом на воспитание. Литература тогда прочно овладела умами дворянского сословия, и дом Ивана Ивановича по праву называли одним из литературных центров московского общества. У него бывали А. Пушкин, Н. Карамзин, Г. Державин, П. Вяземский, В. Жуковский, Е. Баратынский, многие другие литераторы.
Записи 26-летнего М. Дмитриева по-деловому кратки и служили ему памяткой о проделанной работе или расчетах:
«К Оленину же о книге: Руководство к всеобщей истории, соч. Кандакова. Мая 23-го, послал 15 рубл., на почту отдавал Александр Силант. Июня 6-го послал в газетную московскую экспедицию 30 рублей на вторую половину «Сына Отечества» (на почту отдавал Дмитрий). 14 ноября писал к дяде Ив. Ив., уведомлял о рождении сына».
В конце последнего листа для записей он с грустью поведал о смерти жены: «Наталья Михайловна скончалась 22 декабря в начале 2-го часа пополудни, в пятницу, ровно чрез год и в то самое число, которого я за год тому выехал из Москвы к своей свадьбе». В примечаниях к книге М. Дмитриева «Московские элегии», выпущенной в 1985 году, сказано, что его жена скончалась в «1821 году, через несколько месяцев после свадьбы». Уточнить эту дату и помог месяцеслов на 1822 год.
Всего несколько строк из дневников. Их владельцы писали не для истории, для себя, тем эти записи важнее, объективнее и любопытнее.
В доме Пушкиных: 31 декабря 1800 года
В памяти каждого из нас надолго сохранятся волнующие мгновенья встречи Миллениума, XXI века и нового, 2000 года. Это подарок судьбы, что уникальное, общечеловеческой важности событие посчастливилось отпраздновать нашему поколению.
Начало нового года и XIX века отмечалось 31 декабря 1800 года в российских семействах с подъемом и вдохновением. Каких-то подробностей веселого торжества время не сохранило, но одна из легенд поведала нам о новогоднем празднике в доме А.С. Пушкина: «Ровно в полночь раздался звон часов. Первый удар, за ним второй, третий… последний двенадцатый… гости подняли бокалы, поздравили друг друга.
С Новым годом! С Новым столетием!
Звон бокалов и громкие голоса гостей разбудили спавшего в соседней комнате маленького сына Пушкиных, Александра. Ему было всего полтора года… он соскочил с кроватки, тихонько приоткрыл дверь в комнату, где собрались гости, и в одной рубашонке, ослепленный множеством свечей, остановился у порога».
Далее рассказывают, будто мать будущего поэта Надежда Осиповна, подняв на руки ребенка, восторженно произнесла:
— Вот кто переступил порог Нового столетья! Вот кто в нем будет жить!
Действительно, слова ее оказались пророческими. «Солнце русской поэзии» озарило весь XIX век. Других знаменитых поэтов, его современников, спустя столетия мы называем «поэты пушкинской поры».
«И календарь осьмого года»
В месяцесловах пушкинской эпохи из года в год, словно по эстафете, передавались наиболее значимые сведения о развитии государства, о жизни царствующего дома в России и династий за рубежом. Календарь привился в обществе и в одних просвещенных семьях стал обязательным, а в других приобретался от случая к случаю.
Много лет назад меня заинтересовала пушкинская строфа из «Евгения Онегина», над загадкой которой билось не одно поколение литературоведов, пушкинистов:
Онегин шкафы отворил:
В одном нашел тетрадь расхода,
В другом наливок целый строй,
Кувшины с яблочной водой
И календарь осьмого года:
Старик, имея много дел,
В иные книги не глядел.
Видимо, никто из пушкинистов не придавал серьезного значения «календарю осьмого года». Взять, к примеру, широко распространенные комментарии H.Л. Бродского к «Евгению Онегину», выдержавшие несколько изданий. Автор предполагает, что это «Месяцеслов на лето от Рождества Христова 1808, которое есть високосное, содержащее в себе 366 дней», выпущенный в Санкт-Петербурге Императорской Академией наук. «Кроме общекалендарных сведений, — сообщает Н.Л. Бродский, — он содержал в себе подробный перечень «достопамятнейших происшествий в 1806 и 1807 годах». Во-первых, это месяцеслов, а не календарь, хотя здесь дело только в названии, во-вторых — что же это за события такие, которые так были надобны «старику», что он в другие книги и не заглядывал? Кстати, месяцесловы печатались ежегодно, и выходит, будто бы Пушкин назвал «календарь осьмого года» только потому, что эти три слова хорошо ложатся в строфу. Так ли это?
Рис. 20.Обложка. «Календарь осьмого года» (о котором А.С. Пушкин писал в «Евгении Онегине»)
Рис. 21.Титульный лист. «Поваренный календарь, или Самоучитель поваренного искусства». СПб., 1808 г.
Рис. 22. Разворот. «Поваренный календарь, или Самоучитель поваренного искусства», СПб., 1808 г.
Рис. 23.«Земледельческий, экономический и хозяйственный календарь на 1804-й от Рождества Христова». Москва
Владимир Набоков в своих исследованиях пошел несколько дальше («Наше наследие», № 3,1989 г.): «Я строю свое представление о «календаре» на отрывке из первой главы повести Пушкина «Капитанская дочка», начатой автором десятью годами позднее (23 января 1833 г.): «Батюшка у окна читал Придворный календарь, ежегодно им получаемый, эта книга имела всегда сильное на него влияние: никогда не перечитывал он ее без особенного участия, и чтение это производило в нем всегда удивительное волнение желчи». В следующей фразе у Набокова просматривается другая мысль: «Надо заметить, однако, что в данном случае этой книгой вполне очевидно мог бы быть ежегодный «Брюсов календарь» (что-то наподобие «Фермерского альманаха»), разве что помещик предположительно мог бы пользоваться новым его изданием».
«Брюсовской календарь», — так он правильно назывался, — это оригинальное произведение начала XVIII столетия, пользовавшееся, как мы говорили, у народа огромной популярностью. Это не ежегодник, а разовое издание, поэтому выходил он раз в десятки лет с некоторыми дополнениями и изменениями. Мог ли он что-нибудь дать помещику, занятому своим хозяйством? Едва ли.
Версий выдвигалось немало, и чтобы найти ту единственную, верную, приходилось еще и еще раз обращаться к творчеству Пушкина, к его жизни. Известно, что среди перечня статей, которые намеревался опубликовать Александр Сергеевич в журнале «Современник», имеется «Календарь на 1721 год». Это редчайшее издание находилось в библиотеке поэта и даже более того — сохранился титульный лист, срисованный Пушкиным. В одном из писем к брату Льву Сергеевичу в 1824 году он писал: «Благодарю тебя за книги, да пришли мне всевозможные календари, кроме Придворного и Академического». Спрашивается: стал бы поэт приводить в пример расхожие ежегодники?! Вопросы, вопросы, вопросы! И чтобы разрешить их, нужно обращать внимание на все тонкости пушкинского стиха, на самые, на первый взгляд, малозначительные детали. Рассмотрим такую, казалось бы, мелочь. На титульных листах месяцесловов значится: на такой-то год или на лето от Рождества Христова, то есть с предлогом «на». В «Евгении Онегине» предлог отсутствует: «календарь осьмого года» Подобных тонкостей немало. Может, я бы не придал им никакого значения, не попадись мне однажды в руки неизвестный календарь, без начала и конца…
Илья Глазунов, Александр Пушкин и «поваренное искусство»
Содержание этого календаря заинтересовало. Путем сопоставлений удалось восстановить его полное название: «Поваренный календарь, или Самоучитель поваренного искусства, содержащий наставление к приготовлению снедей на каждый день в году для стола домашнего и гостиного с приложением поваренных записок о заготовлении и мариновании мяс, рыб, огурцов и прочем, сберегании зеленей и плодов, делании прочных заготовлений снедей и других вещей, для поварни и дома надобных, и прочее», отпечатанный в типографии И. Глазунова в 1808 году.
Маленькая справка: Илья Иванович Глазунов (1786–1849 гг.) — известный петербургский издатель и книготорговец, в 1837 году издал «Евгения Онегина». В его книжной лавке, что находилась в Гостином дворе, Пушкин, «заходя почти каждый день, просиживал иногда по несколько часов».
Сам по себе «Поваренный календарь» — это «поэма здорового образа жизни», это энциклопедия по приготовлению пищи, столь разнообразной, что невольно думаешь: где же прогресс — там, в начале XIX века, где так заботились о человеке, или здесь, в начале нынешнего, где так заботятся о машинах?
Причем если путь к сердцу мужчины лежит через желудок, то путь к сердцу женщины, вероятно, через поваренную книгу: «Высокопочтеннейшим российским хозяйкам усердно и покорнейше посвящает издатель» — «Хозяйка в доме есть первый повар». Ну а чтобы ей не думать долго, чем кормить семью, в книге было собрано 1300 рецептов приготовления самых изысканных и простых снедей, а также заготовки на зиму: маринование мяса и рыбы или консервирование плодов, зелени и ягод. Более того, на каждый день месяца составлено меню с описанием способа приготовления завтрака, обеда