Это наказание, похоже, и занимало мысли ирландца:
— Сто плетей, да? Легко отделался.
В чём-то Харпер был прав, особенно, если учесть, что устав позволял назначить до двух тысяч плетей. Шарп отдал ему бутылку. Оба стрелка кутались в куски провощённого полотна, защищавшего от всепроникающей влаги.
— А я в своё время получил двести.
Харпер невесело усмехнулся:
— Чёртова армия превратилась в курорт, а, сэр? — он отхлебнул из бутылки, — Рядовой. Они даже не называют меня «стрелком» в этом убогом полку. Вшивый рядовой Харпер. Когда же, по их мнению, я успел стырить их барахло?
— Во вторник.
— Боже, спаси Ирландию! В День святого Патрика?
— Тебя не видели в лагере в этот день.
— Боже Иисусе! Мы надирались с вами, сэр.
— Я говорил им.
Между ними повисла тишина, нарушаемая лишь звоном лопат и кирок ниже по косогору. Одно хорошо, подумал Шарп, выпивки у них с Харпером хоть залейся. Лёгкая рота щедро поделилась с ними своими частью краденными, частью выпрошенными запасами спиртного.
— Прости, Патрик.
— Полегче, сэр, не хороните меня раньше времени… А эту тварь я в бараний рог скручу.
— После меня.
Несколько мгновений оба тешили воображение сценами расправы над ненавистным Хейксвеллом, понимая, однако, что это не более чем мечты. Ублюдок был слишком осторожен. Свою палатку он разбил в нескольких метрах от офицерских и не собирался давать стрелкам шанс, прогуливаясь по восхитительно тёмным и безлюдным местам.
Ирландец неожиданно рассмеялся, и Шарп удивлённо воззрился на него:
— Что это тебя так развеселило?
— Да рамка эта дурацкая. Чей портрет там был?
— Жены полковника.
— Редкая красотка, должно быть.
— Не сказал бы. — Шарп откупорил новую бутылку, — Если картинка не врёт, злобная стерва. Полковник, впрочем, доволен браком. Он считает, что женитьба удерживает мужчину от глупостей.
— Наверное, он прав. Кстати, откуда взялись сплетни о вашем браке с мисс Терезой?
— Я так сказал полковнику.
Харпер на миг онемел. Затем рассмеялся:
— Она вам подходит.
— А Джейн Гиббонс?
Харпер помотал головой. Он встречал блондинку, сестру убитого им лейтенанта.
— Эта фифа не для вас. Чтоб жениться на такой дамочке, надо родиться в огромном доме, иметь кучу денег и всё такое. Вы — солдат, сэр, и никакой офицерский кушак не приведёт вас в постель к мисс Гиббонс. Во всяком случае, надолго не приведёт.
— По-твоему, я должен жениться на Терезе?
— Отчего нет? Она — тощая штучка, но вам же, как хорошей собаке, подавай мяса поменьше, костей побольше.
Харпер никогда не одобрял вкуса Шарпа к изящным женщинам.
Снова друзья замолчали. У тех, кто не был знаком с Шарпом накоротке, стрелок имел репутацию человека, скупого на слова и эмоции. Раскрывался он только с близкими людьми, коих легко было пересчитать по пальцам: Харпер, Хоган, пожалуй, ещё Лоссов, немецкий кавалерист. Всех их судьба забросила далеко от родных мест, вынудив сражаться под чужим флагом. Это сродство душ, видимо, не было случайным, ведь Шарп и сам чувствовал себя изгнанником в собственной стране, чужаком в офицерских гостиных.
— Уэлсли как-то изрёк при мне, что рядовых нет смысла повышать, они всё равно плохо кончают.
— Плохо кончают, это как?
— С его слов, спиваются.
Харпер подумал и протянул ему бутылку:
— Уэлсли видней, на то он и генерал.
Какой-то олух в траншее открыл дверцу фонаря, судя по возне, он сразу получил на орехи, но французские канониры, будучи всегда начеку, принялись садить по мелькнувшему пятнышку света изо всех стволов. Крики боли засвидетельствовали, что часть выстрелов попала в цель.
— Мы здесь ненадолго.
— То же вы говорили, когда впервые высадились в Ирландии.
Шарп ухмыльнулся:
— Нам понравилось ваше гостеприимство. Да и климат ничего.
Харпер поднял глаза к небу:
— Боже! Когда же закончится этот дождь?
— Я думал, ирландцы любят дождь.
— Дождь — да, но это же не дождь. Это водопад, потоп, конец всего сухого на этой земле.
Шарп прислонился к плетённому габиону, забытому одной из рабочих партий и тоже уставился в небо:
— Я звёзд не видел уже, наверно, неделю. Да нет, дольше… Мне нравятся звёзды.
— Как им повезло.
Алкоголь редко развязывал Шарпу язык, ещё реже это случалось при Харпере.
— Нет, правда. Ты любишь птичек, я — звёзды.
— Птицы — живые. Они летают, вьют гнёзда. За ними интересно наблюдать.
Шарпу лень было отвечать. Он помнил бивуаки в чистом поле: затылок на ранце, тело завёрнуто в одеяло, ноги просунуты в рукава мундира, полы которого закинуты на живот. Порой он не спал, а просто лежал, глядя в небеса. В такие ночи ему казалось, будто над его головой раскинула походный лагерь невообразимо огромная армия. Это загадочное войско следовало за ним по пятам, ночь за ночью. Кто они, Шарп не знал, но сейчас в его мозгу звёзды наложились на слышанные в детстве бессвязные слова вечно пьяного проповедника, и перемешались со вторым пришествием, четырьмя всадниками апокалипсиса, воскрешением мёртвых. Шарп понял, что армия в небе — войско Судного дня:
— Потоп — чушь. Конец этому свету принесут штыки и батальоны. Весёленькая будет драка.
— За это стоит выпить, — Харпер хлебнул рому, — Надо приберечь малость пойла наутро.
— Хэгмен подкупил барабанщиков.
— Деньги на ветер.
Проводившим экзекуцию барабанщикам друзья приговорённого обычно давали взятку, но под пристальным взглядом офицеров тем всё равно приходилось бить в полную силу.
Шарп посмотрел на крепость и с тоской прошептал:
— Эх, не будь Тереза там…
Харпер его услышал:
— И что тогда? Не будь её там? Можно было бы плюнуть на армию, всё бросить и вместе с мисс Терезой и её людьми партизанить, так?
— Не понимаю, о чём ты…
— Всё вы, сэр, понимаете. Не вы один так думаете. — Харпер явно имел в виду себя. — Но, прежде, чем дезертировать, я хочу прикончить Хейксвелла.
Как ни странно, за последнее месяцы из Южно-Эссекского никто не сбежал. В других же полках каждое утро кого-то недосчитывались. Французы тоже не были исключением. По словам Хогана, в числе перебежчиков имелся даже один сапёр, ухитрившийся прихватить с собой планы обороны. Чертежи содержали немало сюрпризов, не было только схемы минирования западного гласиса.
Шарп решил сменить предмет беседы:
— Знаешь, сколько в сегодняшней стычке полегло народу?
— В сегодняшней? Мне казалось, что уже неделя, а то и месяц прошёл.
— Наших — около сотни. Французов — три сотни плюс те, что потонули при отступлении.
— По нашим сводкам французов всегда гибнет в два-три раза больше. А французы, небось, своему начальству докладывают о тысячах загубленных англичан.
— Ну и пусть. Зато и навредить не успели.
— Согласен.
Французы надеялись разрушить параллель до такой степени, чтобы заставить врага восстанавливать её с нуля. Это дало бы осаждённым дополнительную неделю, что увеличило бы шансы гарнизона получить помощь от полевой армии. Харпер вынул пробку из горлышка очередной бутылки:
— Атака будет жестокой.
Предложив бутылку Шарпу, ирландец осторожно сказал:
— Есть у меня одна идейка.
— Выкладывай.
— Я хочу вызваться в «Форлорн Хоуп».
Шарп засопел:
— Не будь идиотом, тебе, что, жить надоело?
— Я не хочу быть идиотом, я хочу опять быть сержантом. Замолвите за меня словечко?
— Сомневаюсь, что ко мне прислушаются.
Харпер гнул свою линию:
— Замолвите или нет?
Шарп не мог себе представить, что Харпер умрёт. Ещё меньше ему нравилась перспектива самому послать ирландца на смерть. Он покачал головой:
— Нет.
— То есть, «Форлорн Хоуп» хороша для вас, но плоха для грязного ирландца? — В голосе Харпера звучало негодование.
— Откуда тебе это известно?
Почувствовав, что Шарп вот-вот капитулирует, ирландец улыбнулся:
— Сколько мы уже вместе? Мария, Матерь Божия, я, может, и не большеголовый умник, но кое-что смыслю. Вы теряете звание и тут же лезете на французские штыки со своей кавалерийской ковырялкой, готовый в любой момент расстаться с жизнью, только бы не со своей чёртовой гордостью!
Шарп крякнул: сказано было грубовато, но верно, ничего не попишешь:
— А ты-то чего суёшься?
— Я хочу вернуть свои нашивки.
— Гордость?
— Почему бы и нет? Не люблю, когда надо мной смеются за глаза.
— Тебе для этого ни к чему нашивки, достаточно мускулов.
— Не спорю, но я ещё и не хочу, чтобы кто-то мог вякнуть обо мне: «Он спёкся!» Так что, вы в списке?
— Я вызвался, но списки будут составлять перед самой атакой.
— Я могу рассчитывать, что вы прихватите и меня?
Шарп с величайшей неохотой кивнул:
— Да.
Ирландец оскалился:
— Значит, будет надеяться, что вас выберут.
— Не надеяться, а молить о чуде!
— Никаких чудес! В чудесах нет ничего хорошего, — он сделал глоток из бутылки, — Взять святого Патрика. Да, он выгнал из Ирландии всех змей. Чудо? Чудо. И к чему это чудо привело? Прошло пару веков, и место змей заняли англичане. Думаю, старик в гробу перевернулся. Змеи-то были получше!
— Будь Ирландия раз в пять крупнее Англии, вы то же самое проделали бы с нами.
— Вот это и есть чудо, которое стоит молитвы.
Пушки грохотали во тьме справа от них, через реку, выплёвывая пламя, отражавшееся в непроглядных водах Гвадианы.
— Есть ещё одно чудо, о котором я молю Господа. — сказал Харпер без обычного шутовства, — Застать Хейксвелла врасплох.
Он указал на Бадахос:
— В одном из тех узеньких переулочков я бы оторвал его мерзкую башку.
— Похоже, ты всерьёз рассчитываешь перебраться через стену?
— А вы, сэр, всерьёз надеетесь погибнуть со славой?
— Пожалуй, нет.
Однако совсем недавно он всерьёз не думал о потере капитанства, о потере роты и в самом дурном сне едва ли мог бы себе предс