В первой четверти прошлого столетия, в развратную эпоху регентства, когда жажда наживы, наслаждения достигла “высокой степени безобразия”, в Париже появился ловкий и, пожалуй, даже замечательный финансист, шотландец Джон Лоу. Он быстро втерся в доверие регента, министров и их любовниц и задумал поистине грандиозное дело: собрать вместе все или по крайней мере большую часть денег Франции в кассах своего банка и пустить эти миллионы в оборот. Мы доподлинно не знаем, что он замышлял, но, по-видимому, он лелеял мысль о том, чтобы захватить в свои руки всю торговлю с Востоком, разбудить Индию, Китай, Японию и сделать Францию центром мировой торговли. Несмотря на свою горячую фантазию, он, вероятно, осуществил бы свои планы, если бы общество не изменило ему в самую решительную минуту. Лоу прибегнул к бумажным деньгам: он выпускал их целыми грудами, на десятки и сотни миллионов. Ему верили, им увлекались, и целые возы золота привозились к нему, чтобы разменять их на бумаги. Лоу давал премию: бумажный франк стал стоить дороже, чем металлический, и все торопились запастись драгоценными билетами, цена которых шла в гору. Ажиотаж охватил все классы общества. Скромные буржуа выкапывали свои кубышки из земли и несли в банк сбережения целых поколений; аристократы закладывали свои фамильные драгоценности, чтобы достать золота, а через него – магические билеты Лоу, которые каким-то чудным образом превращали 100 франков в 110, в 120 и так далее. Дела Лоу шли превосходно, он уже собрал нужные ему миллионы и рассчитывал приняться за те планы, осуществление которых обещало ему и всем его клиентам громадные прибыли. Но он плохо сообразил, с кем имеет дело. Перед ним были люди, возбужденные, жадные, с глазами, затуманенными жаждой наживы; он не понимал, что это – стадо, подверженное беспричинной панике. Она-то и случилась, – как и почему, сказать трудно. Очень может быть, что враги и завистники Лоу распустили слух, что его дела пошатнулись; очень может быть, что недоверие само овладело публикой, – как бы то ни было, начался отлив. Сигнал был подан самим герцогом Орлеанским и придворными. Как раньше они привозили к Лоу фургоны золота и получали бумажки, так теперь они приносили бумажки и увозили фургоны с золотом. Лоу мужественно держался до последней минуты, но против паники средств нет. Его сундуки быстро опустели, груды магических, ненужных уже бумаг валялись в его банке, а требования размена все возрастали. Лоу бежал: он оказался калифом на час. Премия, которую он платил и которая должна была окупиться торговлею и промышленностью, погубила его. “Гибель одного прокладывает путь другим”. По дороге, открытой Англией и Лоу, вскоре пошли все европейские государства: все стали выпускать бумажные деньги и обязательства разных наименований. Появляясь на рынке в громадном количестве, эти бумажные деньги подвергались постоянным и сильным колебаниям в своей цене. Причина колебания понятна. На самом деле кредитный билет, ассигнация и прочее являются не более как векселем, который выдается правительством или компанией частному лицу. Если правительство или компания богаты, если дела их идут хорошо, они в состоянии уплатить по своим обязательствам и даже наградить своих кредиторов прибылью (дивидендом) за доверие. Если, скажем, выпущены акции для разработки приисков, и вдруг эти прииски оказываются неизмеримо более богатыми, чем предполагалось, то акции непременно повысятся в своей цене, в противоположном случае – понизятся.
Устойчивую цену бумажные деньги вначале не имели. Государства злоупотребляли ими и выпускали их в гораздо большем количестве, чем в состоянии были уплатить. Постоянные войны, бесчестное управление и тому подобные причины выбрасывали на рынок груды бумажных денег, и дело доходило до того, что, например, в дни французской революции за луидор – 20 франков золотом – платили 3 тысячи франков ассигнаций.
Трудно себе представить, какой толчок развитию биржевого дела дали бумажные деньги. Они были не более как товаром, без определенной цены, которая могла повыситься сегодня и упасть завтра. Все зависело от обстоятельств. Все равно как на хлебной бирже цена на хлеб сразу поднимается в случае известий о неурожае, так и на фондовой денежной бирже бумажный рубль может стоить и 90 коп. золотом, и 50 коп. золотом, смотря по тому, в каком положении дела правительства, выпустившего этот рубль. На рынке правительство рассматривается совершенно так же, как частный человек. Достойно ли оно доверия? Аккуратно ли расплачивается по своим векселям? Не ожидает ли его какая катастрофа?
Колебание цены бумажных денег и всевозможных других бумажных ценностей и создали биржевую игру. В сущности, ничто не может быть элементарнее, проще и вместе с тем и удивительнее. Денежная биржа не создает ничего, она только перераспределяет деньги, перекладывая их из одного кармана в другой, все равно как в карточной или другой азартной игре. Проделаем с читателем для примера две главнейших операции: сыграем сначала на наличные (на бумаге наличные у нас, разумеется, есть), а потом – на срок.
С самого начала я должен, впрочем, предупредить, что на наличные в настоящее время почти никто не играет, так как “игра свеч не стоит”. Но мы, как люди неопытные, можем отступить от обычая и проделать всю операцию сначала.
Имея в кармане, скажем, тысячу рублей, мы отправляемся на биржу (если имеем на то право) и вносим эти деньги маклеру с покорнейшей просьбой приобрести на эту сумму акций такого-то и такого-то пароходства или железнодорожного общества или, что самое безопасное, правительственных бумаг. Смотря по обстоятельствам, мы получаем эти бумаги сразу или в течение трех дней, что допускается законом. После этого нам остается только сидеть и ждать. Мы выбрали такие, а не другие бумаги, потому что верим в них и надеемся, что каким-нибудь способом они поднимутся в цене. Допустим, что наши расчеты оправдались. Акция, за которую мы платили по 90 рублей, вдруг повысилась до 95 руб. Следовательно, с каждой акции мы получаем чистого барыша по пяти рублей, а на нашу тысячу – 55 рублей. Откуда взялись эти 55 рублей, нам дела нет; мы довольны результатом и, перепродав свои бумаги, реализуем барыш, не обращая ни малейшего внимания на презрение завзятых биржевиков, третирующих нас за то, что мы играем на наличные.
Нам, продолжаю я свою гипотезу, очень понравилось делать из 1 тысячи – 1050 рублей без всякого труда со своей стороны и, в сущности, с очень незначительным риском. Аппетит, как говорится, приходит по мере того, как человек ест, и наш аппетит тоже начинает разыгрываться. Сегодня мы ухватили 50, завтра 10, потом опять 50 – что лучше? Мы распеваем “гром победы раздавайся” и думаем, что не дурак, должно быть, был тот человек, который выдумал все эти акции, займы, кредитки, а главное – биржевую игру. Как люди скромные, мы до поры до времени удовлетворяемся нашим ничтожным выигрышем и различными философскими соображениями устраняем соблазны большего риска. На беду, нам вдруг невероятно повезло. Случилось это вот как. Мы только что накупили на все наши наличные деньги, в 12 часов утра, японских правительственных акций и мирно ожидаем, что из этого будет. Бьет 2 часа, биржа скоро должна закрыться, как вдруг приходит телеграмма: “Китайцы разбиты на всех пунктах, просят о заключении мира и готовы на какие угодно условия”. Японские правительственные акции, лежащие у нас в кармане, немедленно же идут в гору. Очень может быть, что телеграмма неверна – это безразлично, важно, что акции поднялись, мы их продали и потираем себе руки от удовольствия. Да здравствует Япония!
Постепенно мы присматриваемся к бирже и нет-нет вступаем в разговоры со сведущими людьми. Сведущие люди, узнав, что мы играем на наличные, всплескивают руками и говорят: “Да что вы? Да в каком столетии вы живете? Нельзя-с... вы – люди образованные!” Мы пристыжены и спрашиваем, что же делать. – “Да играйте на срок, на повышение или понижение”. – “На срок? Что же то означает?” – “Да то же, что на наличные, с тою только разницей, что вы продаете то, чего у вас нет, а покупаете у другого то, чего у него нет”... В полном недоумении уходим мы с биржи. А в это время до нас то и дело доносятся слухи: такой-то выиграл 20 тысяч, такой-то – 100... Чем? Игрой на срок...
Не будучи в состоянии сразу отказаться от интеллигентных привычек и стать заправскими биржевыми игроками, мы берем соответственные книги о бирже и начинаем читать.
Мы узнаем, что в течение всего XVIII века французское правительство преследовало сделки на срок, как незаконные, а во время революции за них даже казнили! Такую же борьбу со сделками на срок мы видим и в других государствах. С довольной улыбкой сообщаем мы об этом сведущему человеку и говорим: “Сделки на срок, в сущности, запрещены повсюду, у нас в России в особенности, и поэтому мы, как люди благоразумные, и прочее, и прочее”. Сведущий человек презрительно ухмыляется(!) : “Запрещены? А покажите мне такое государство, где бы ежедневно не заключалось сделок на срок на целые миллионы? Острова Таити? Эфиопия? Ашантия и Дагомея? Плюньте, господа! И как вы отличите сделку на срок от сделки на наличные? Ведь для этого придется упразднить всю систему кредита, а значит – всю торговлю и промышленность. Всякое коммерческое предприятие есть сделка на срок. Еще раз, господа, плюньте и... играйте!”... Но мы опять беремся за свои книги и на первых порах приходим в недоумение, почему сделки на срок подвергались таким жестоким преследованиям? Правда, что такое сделка на срок?
“Сделка на срок представляет собой договор, по которому одно лицо продало другому известное количество товара, бумажных ценностей, по известной определенной цене, с обязанностью сдать этот товар, эти ценности к условленному сроку. Между заключением, стало быть, и исполнением договора существует известный промежуток времени, в виде срока, установленного по добровольному соглашению сторон. В момент наступления срока продавец обязан сдать бумаги, а покупатель обязан их принять и уплатить условленную цену.