ГОВАРД ТОМПСОН:
Внезапно обнаружилось, что звукозаписывающие компании не говорили группам, что делать. Они были не в том положении, чтобы требовать от коллективов каких-то действий. Художественный контроль вернулся к самим создателям. Музыканты сами находили инструменты самовыражения, через небольшой независимый лейбл или более крупный, который понимал, что они пытаются сделать. Группы демонстрировали свое мастерство в бескомпромиссной и радикальной форме. Фактически они начали диктовать условия, поскольку звукозаписывающие компании начали карабкаться, чтобы подписать что-то новое, что двигало музыкальный рынок.ДЖОН ЛАЙДОН:
Pistols никогда не тусовались со всеми этими музыкальными инсайдерами, писателями или кем-либо из них. Однажды мы попали в чарт Top of the Pops, а потом нас вышвырнули оттуда за плохое поведение. Это вошло в систему. Эй, дорогой, тебе вход на шоу закрыт из-за оскорбительного поведения. Люди верили в мифы, поэтому малейшее нарушение правил приводило к катастрофическим последствиям. Было весело узнать, что вы раздражаете всех до такой степени, что люди закатывают истерики и теряют контроль.Взять, к примеру, Билла Гранди.
Весь инцидент с Биллом Гранди был прекрасен. Это было просто райское наслаждение. Он разрушил собственную карьеру. Это был не я. В то время, когда нас попросили прийти на шоу, мы репетировали в Крэйвен Парк Роуд для нашего предстоящего тура Anarchy in the UK. EMI организовали интервью программе Today. Это было развлекательное шоу, на котором можно было пообщаться и которое передавали по всей стране. Мы даже не знали, что будем в тот день на телевидении. Ай Ти Ви отправил нам лимузин. Ни фига себе. В машине были напитки, а потом – еще больше напитков. У телевизионной станции была приемная, в которой в тебя мог швыряться дерьмом кто угодно. Там мы встретили Билла Гранди.
Гранди был пьян в дрова, когда мы туда приехали. С нами также были Сьюзи и кое-кто из контингента Бромли. Мы были на месте по крайней мере за час до шоу. Гранди сначала докопался до девчонок, в первую очередь до Сью. Он вел себя как мерзкий грязный порочный старикашка, и все это вылезло потом и на интервью. И сказал нам, что мы все мрази. Единственные, кто там был достоин внимания, – это продажные девушки, которых можно было поиметь, и на этом все.
Все истинное отношение к нам проявилось во время интервью, и оно отнюдь не было позитивным. С первой же фразы он начал демонстрировать негативное отношение, а дальше ему оставалось только дать повод, за который мы могли бы зацепиться.
Я первый спровоцировал его, пробормотав что-то себе под нос. Он спросил: «Эй, ты что там бормочешь?» В этот момент встрял Стив. Тогда Гранди просто разошелся. Они понятия не имели, что вообще творили. Или, может быть, они делали вид, что не понимали этого. Билл Гранди был профессиональным алкоголиком. Его поведение в этой так называемой комнате для гостей еще до интервью было дерьмовым. Мы должны были почувствовать себя грязью. Продюсер и режиссер должны были знать о результатах, наверняка они подготовились к этому сабантую, хотя, быть может, все пошло не совсем так, как они планировали. Они думали, что мы не сможем дать отпор. Однако от нас им влетело по полной программе: «Ты козел, ты урод, ты грязный ублюдок!» И так далее и тому подобное. Как же замечательно, когда такая программа выходит в шесть тридцать вечера, сразу после новостей. Было так замечательно читать в газете на следующее утро, что мужчина в Ливерпуле с отвращением пнул свой телевизор при просмотре шоу и вообще подал в суд на телеканал! Прессе это понравилось. Я думаю, что они все равно хотели уволить Билла Гранди, что позже они и сделали. Перед смертью Гранди устраивал эти телешоу в таких местах, как Йоркшир и Ланкашир. Он гулял по болотам в поисках пабов.
СТИВ ДЖОНС:
Именно я начал потасовку на шоу Гранди. Мы были в Камдене и репетировали для тура Anarchy in the UK c The Clash и The Heartbrekers.
Мы пахали как проклятые на сцене, когда люди из EMI подошли к нам и сказали: «Тебе лучше прямо сейчас выйти на телеканал, потому что Королева собиралась принять участие в шоу, а вас некуда сунуть! Нам нужно как-то все устроить!»
ВВС поместила нас в маленькую гостеприимную комнату-гримерку, в которой был холодильник с алкоголем. Я нервничал и опустошил три бутылки Blue Nan[38]. И когда мы выходили на съемочную площадку, я уже был пьян и зол.
Я думал, что Гранди собирается поговорить о нашем предстоящем туре или альбоме, но потом я понял, что его задача была в том, чтобы просто выставить нас на посмешище. Сьюзи сказала Гранди, что всегда хотела с ним встретиться и считает его искренним. Он недвусмысленно намекнул ей, что хотел бы встретиться после шоу. Он был старым мерзким ублюдком, поэтому я начал ругаться с ним. На самом деле Джон сказал херню, но его никто не услышал. Тогда я начал обкладывать его бранью. Я думал, что все это вырежут. Обычно такие моменты не выходят в эфир, но они не вырезали этот скандал. Может быть, кто-то сознательно выпустил это. Это было прекрасно. Но я не стеснялся сказать этому парню, куда идти. Помню, в каком офигенном состоянии мы оттуда ушли. Помню, что наши телефоны трезвонили без конца. Это было захватывающе.
ГОВАРД ТОМПСОН:
Когда Pistols провернули все это с EMI и А&М, уверен, что для лейблов это было потрясение, однако для нас это был хороший толчок. Все это было истерически смешно и вполне ожидаемо. Я думаю, что первым против нас выступил Рик Уэйкман. Ему не нравилось находиться на том же лейбле, что и эти неряшливые Гербертсы, которые не могли играть на своих инструментах, поэтому он поговорил с Дереком Грином, управляющим редактором. В итоге они ушли с лейбла. Это было что-то вроде «пиф-паф, ну кто следующий?»Что касается наших отношений с EMI, они прекратились сразу после того, как было продано пятьдесят пять тысяч копий сингла Anarchy in the UK. Мы расстались, и Малкольм собрал около пятнадцати тысяч фунтов стерлингов, чтобы потратить их на записи. EMI или Л ВО, что значит «Любая Возможная Ошибка», – так их и нужно называть.
Глава 9Закрой глаза рукой
«Эй, ты выглядишь подозрительно, ну-ка выверни карманы!»
И на этом все.
Двенадцатого января 1977 года меня арестовали по незначительному поводу – за то, что у меня с собой были таблетки для похудения, что в Америке тогда было нелегальным. В Штатах их называли «диетическими таблетками». При мне их было очень мало, всего лишь 138 миллиграммов – их и рассмотреть-то можно только под микроскопом. Я был арестован во время репетиции в Сохо, когда отошел, чтобы перекусить. Меня сцапали между студией и магазином сэндвичей. Там была целая машина полицейских с эмблемами на черных шлемах. Не знаю, был ли это отряд по поимке убийц или специальная группа по поимке наркоторговцев, но выглядели они серьезно. Я не могу вспомнить, в какой конкретно полицейский участок меня отправили. Я был чертовски напуган.
В участке меня раздела догола и обыскала женщина-офицер. Они проверили все мои шнурки, мои пояса, даже булавки, которыми я скреплял свою рубашку. Они прошлись также по швам.
По всему, что на мне было. Затем я был заперт в камере, и до вечера меня не выпускали. Это был первый раз, когда мой арест был спланирован. Судья распорядился, чтобы я оставался со своими родителями до следующего суда, что означало, что теперь я снова перехожу под опеку отца. Еще один кошмар, не так ли? Время, на которое они назначили мне повторное слушание, отличалось от того времени, которое значилось в документах. По бумагам я должен был явиться на слушание на неделю раньше. Как-то вечером, в районе половины седьмого, я смотрел телевизор, а в дверь внезапно постучала полиция. Бах-бах-бах!
«Это полиция! Боже, что я опять натворил?»
Я взбежал вверх по лестнице и был уже готов выпрыгнуть из окна второго этажа, но там-то полицейские меня и поджидали. Мой старик стоял возле двери, пытаясь их удержать, но они вломились в дом со своими собаками.
Меня увезли в полицейский участок в Хорнси Роуд, местное отделение, расположенное в Финсбери Парке. В этот раз Малкольм уже не мог прийти и вызволить меня из тюрьмы, поэтому решать эту проблему пришлось моему отцу.
Было примерно 12 ночи. Мои родители звонили в офис Малкольма весь вечер, но его, видите ли, нельзя беспокоить.
Рядом с Финсбери Парком было несколько отделений полиции с камерами. На стене моей камеры был список Лайдонов, которые бывали тут раньше. Джимми и Бобби написали здесь свои имена.
Все мы сидели в одной и той же камере. Я тоже надписал свое имя и теперь присоединился к группе – офигенный клуб получился.
В Лондоне людей арестовывали достаточно часто. Был закон, согласно которому любое подозрительное лицо могли держать сколько угодно. Но обычно все-таки не более двух часов. Это бесило больше, чем что-либо другое.
Я был один в своей камере размером восемь на десять футов. Там были крепкие стальные прутья, белая плитка и унитаз – как в госпитале для душевнобольных. Ужас. Родители вытащили меня в ту ночь, следующее судебное заседание было назначено через пару дней. После этого меня приговорили к штрафу в сорок пять фунтов. Малкольм, который отвечал за все наши финансы, объявился и заявил: «У меня с собой денег нет!» Судья, будучи мудрейшим человеком, отправил меня обратно домой в трущобы. Полицейские проводили меня вниз по лестнице и сообщили моим родителям, что если штраф не будет уплачен сегодня до половины четвертого пополудни, то меня снова упекут за решетку. Малкольм, наверное, тогда отправился куда-то обедать. Через десять минут он вернулся и заплатил штраф. Мой отец хотел убить Малкольма за его скандальное поведение. Я сам бы убил его. К тому моменту мы уже понимали, что он не изменится и так и останется непроходимым жмотом. Это было постоянной проблемой. Малкольм едва ли пытался хоть как-то заботиться о своих восходящих звездах.