— Марли! Скажи что-нибудь! Марли!
— Он всю деревню перебудит, — заволновался Тимон.
Но никто не ответил Аллуну. Когда наконец Роуэн, Силач Джон и другие сумели догнать перепуганного Аллуна, они увидели, как он что есть сил трясет Марли, а она стоит спокойно, точно статуя, и глаза ее смотрят в одну точку.
— Дышит, — сказала Джиллер, склонившись над негнущимся телом Марли, которую они положили у костра. — Да только…
— Не проснется она, — пробурчала Ланн. — Нас по одному заколдовывать будут. Так задумано. Все заснем — и уж тогда…
Она не успела договорить, как откинулась в своем кресле.
Засел он во тьме — берегись, дурак!
Вскрикнув, Джиллер вскочила и потрогала рукой лоб старой женщины. Та даже не пошевелилась. Крепко сжав губы, Джиллер отвернулась и пошла посмотреть, как там Аннад.
— А почему это никто не пришел узнать, что у нас здесь творится? — вдруг заволновался Тимон. — Аллун орал так, что сюда с десяток человек должны были бы прибежать. Бронден ведь рядом живет. Да и другие тоже.
— Может, не слышали, — мрачно сказал Силач Джон. — Может, заснули крепко. Вот как дети Бри и Ханы. Как сами Бри и Хана. Или как Марли. Или вот как теперь Ланн.
Из угла раздался тихий, сдавленный стон Джиллер. Все оглянулись к ней. Она облизала сухие губы.
— И Аннад, Джон, — прошептала она. — Аннад тоже… как все…
Роуэн почувствовал, как внутри у него все сжалось. Он подбежал к сестре и как следует тряхнул ее. Но малышка не двигалась. Роуэн, сверкая глазами от гнева, обернулся к Аллуну и воскликнул:
— Аллун! Аллун, скажи бродникам, чтобы прекратили свое гнусное колдовство!
Бледный Аллун отступил.
— Этого не может быть… — растерянно сказал он. — Не может…
Он переводил взгляд то на лежащую на полу Марли, то на Ланн, которая дремала в кресле, то на Джиллер, склонившуюся над спящей Аннад.
— Пойду к ним, — тихо сказал он. — Если это делишки моего племени, я остановлю их. Клянусь, остановлю! — Он схватил Силача Джона за руку. — Беги звони в колокол. Да посильнее, чтобы хоть кто-нибудь пришел. Не может быть, чтобы из всей деревни одни мы не заснули этим странным сном.
— Я пойду звонить, — сказал Тимон. — Джиллер и Силач Джон пусть останутся здесь, с теми, кто заснул, чтобы с ними не приключилось чего-нибудь еще. Ты, Аллун, отправляйся в лагерь на холме. Не теряй времени и возьми Роуэна с собой.
— Нет! — воскликнула Джиллер. — Зачем Роуэна?
— Огден познакомился с ним и уважает его за то, что он один одолел Гору, — объяснил Тимон. — Сегодня вечером он увидел в мальчике что-то особенное, и это показалось ему любопытным и даже понравилось. После Аллуна лучше Роуэна с этим не справится никто.
— Да, — согласился Силач Джон. — Роуэн должен пойти. Шеба сказала, что он появляется в ее видениях. Наверное, для него вновь настала пора помочь разгадать эту загадку.
Джиллер кивнула и без сил опустилась на кровать, положив себе на колени голову Аннад. На ней лица не было от усталости. Синие круги под глазами стали черными.
— Мама! Смотри не засни! — осторожно предупредил ее Роуэн.
Аллун потянул его за руку:
— Пойдем. Времени мало!
Они вышли из дома и побежали через деревню. На небе занималась заря. Когда они были уже у деревьев, там, где Роуэну встретилась Шеба, послышался призывный звон набата.
Роуэн представил себе, как Тимон один-одинешенек стоит на площади, сжимает в длинной руке веревку от колокола и звонит, звонит… От этого звона он, должно быть, совсем оглох. Он, наверное, упрямо глядит в темноту и ждет, что кто-нибудь проснется, выберется из постели и придет на его зов.
Роуэн с Аллуном миновали рощицу и двинулись вверх по холму. Роуэн шел, опустив голову, тяжело и часто дыша.
Он услышал, как идущий за ним Аллун вдруг охнул и замедлил шаги.
— Что такое? — еле выговорил Роуэн. — Что, Аллун?
Аллун остановился.
— Видишь? — выдохнул он и протянул вперед руку.
Холм, на котором накануне разбили свой лагерь бродники, стоял голый и пустой. Они ушли.
12. Колесо начинает вертеться
Аллун наклонился и потрогал угли костра, у которого сидел Огден.
— Еще не остыли, — сказал он. — Значит, они не так давно снялись с места.
— Зачем? — воскликнул Роуэн. — Втихаря, ни с кем не попрощавшись!
Аллун ответил, едва разжимая губы:
— Видно, рассердились: думали, что в деревне живут их друзья, а им запретили в нее входить.
Роуэн посмотрел на его лицо. Сейчас, с взъерошенными волосами и черными глазами, которые хранили какую-то тайну, Аллун был гораздо больше похож на бродника, чем на человека из деревни Рин.
— А может, — ровным голосом продолжил Аллун, — они смылись потому, что сделали то, зачем пришли. Может, старуха Ланн и права.
У Роуэна перехватило дыхание.
— Надо возвращаться в деревню, — решил Аллун и пошел вниз.
— Аллун! — позвал его Роуэн. — Что же нам делать?
— Пойдем сначала посмотрим, как там наши матери — моя и твоя, — сказал Аллун, ускоряя шаг. — Возьмем хлеба и воды, а потом отправимся искать бродников и докопаемся, в чем тут дело, пока еще не поздно. Если зибаки идут…
— Но, Аллун, — задыхаясь и стараясь не отставать, ответил Роуэн, — как же?.. Почему?..
Аллун бросил на мальчика быстрый взгляд и, смягчившись, сказал:
— Не спрашивай, Роуэн. Побереги лучше силы. Нам надо торопиться.
Когда они вернулись в деревню, там было еще тихо. Колокол больше не звонил. Роуэн облегченно вздохнул, потому что с площади раздавались негромкие голоса. Значит, люди просыпались и шли туда. И они не кричали в страхе и ужасе. Нет, они спокойно переговаривались между собой.
— Все в порядке, — возбужденно сказал он Аллуну. — Там люди. Может, Аннад уже проснулась, и Марли, и все остальные.
Но Аллун смотрел печально.
— Подожди радоваться, — сказал он.
Они завернули за угол и вышли на площадь. Тимон все еще стоял рядом с колоколом. Около него было с десяток человек. Из переулков выходили новые люди. С окраин не торопясь приближались другие.
Роуэн был потрясен, когда их увидел. Радостное возбуждение, охватившее его на минуту, сразу пропало. Совсем неправильный это был сход. А он-то возликовал, когда не услышал криков паники. Но ведь привычного гула толпы тоже не было!
И шуму было всегда больше, и жизни. Сейчас бы здесь должны были носиться дети, взбудораженные оттого, что проснулись в неурочный час. Взрослые ходили бы туда-сюда, гадали, зачем это понадобилось будить их ни свет ни заря.
Но ничего этого не было. Дети вообще не пришли на сход. А те взрослые, что появились, бродили словно в тумане. Лица у всех были пустые, а голоса — тихие. Некоторые даже ничего не набросили поверх ночных рубашек, пришли на площадь прямо босиком и стояли, дрожа от холода, лохматые, как привидения.
То ли они проснулись, то ли нет — было не понять. Казалось, их подняли среди ночи и они вот-вот снова погрузятся в сон. Роуэн увидел, как горшечник Нил прерывисто вздохнул и медленно опустился на землю. На булыжнике, которым была вымощена площадь, вряд ли было уютно спать, но горшечник свернулся калачиком, точно на мягкой перине, и закрыл глаза.
Роуэн зажал рукой рот, чтобы не закричать от ужаса.
В три прыжка Аллун подлетел к Тимону и схватил его за руку. Учитель медленно обернулся, и испуганный Роуэн увидел, что его лицо тоже стало бледным и пустым.
Аллун тряс его за руку:
— Тимон! — звал он. — Тимон, проснись! Давай звони в колокол!
Он сам схватил веревку и несколько раз сильно дернул за нее. Громовые звуки колокола понеслись над площадью. Люди поворачивались, сонно хлопали глазами и тут же отводили взгляд.
— Тимон! — кричал Аллун. — Тимон!
На какой-то миг лицо Тимона ожило. Он облизал сухие губы.
— Тяжело, Аллун, — еле слышно сказал он. — Ах, как тяжело… Не могу больше… А все…
И голова его упала на грудь.
Аллун стремительно повернулся к Роуэну.
— Иди со мной, — сказал он.
Они быстро пошли мимо людей, которые, точно в одури, бродили по площади. Никто не смотрел ни на Аллуна, ни на Роуэна. Все только клонились в сторону, как трава на ветру, и вяло пропускали их.
Дверь пекарни была закрыта. Аллун рывком распахнул ее и через темную холодную кухню прошел в дом.
— Мама! — громко позвал он. Ответа не было. — Мама! — повторил Аллун. — Ты где?
В ответ не раздалось ни звука.
Роуэн беспомощно смотрел, как Аллун бегает из комнаты в комнату, кричит, хлопает дверями. Он увидел, что задняя дверь не заперта, толкнул ее и попал в крошечный ухоженный садик, из которого несся волшебный аромат. А там…
— Аллун! — выдохнул он.
В старом деревянном кресле, которое стояло на траве, откинувшись назад, сидела Сара, сжимая в висевшей, как плеть, руке перевернутую чашку.
Аллун склонился над ней и трясущимися руками начал ее ощупывать.
— Она сидела здесь с чашкой, когда ты вечером прибежал за мной. Должно быть, ее сморило после того, как я ушел. С тех пор она здесь. Столько времени в темноте и на холоде! Вон как все на ней намокло от росы. — Он закрыл лицо руками и простонал: — Что за напасть такая? Скажи мне, Роуэн, ну что же это за напасть? Как могли бродники это сделать? И с кем — с Сарой, которая их так любила!
Ведь еще вчера она вместе с Огденом смеялась у костра! А теперь — вот…
Он сгреб в охапку обмякшее тело матери и понес его в дом.
— Иди на кухню, возьми там хлеба и воды, — велел он. — Да шевелись, Роуэн, шевелись! Надо поскорее дойти до Джона и всех остальных, а потом отправиться вслед за бродниками. Надо успеть, пока нас тоже не сморило, тогда уж во всем Рине больше никого не останется. Солнце встает. А враг…
Но Роуэн уже был на кухне. Он положил в сумку побольше хлеба и из большой бочки, что стояла у входа, налил во флягу воды. Аллун тем временем укрыл мать одеялом и что-то снимал с ее шеи.