ьно посмотрел на Огдена и повел свой рассказ:
— Однажды утром жители деревни Рин проснулись и увидели, что Река, которая спускалась с Горы и, куда-то спеша, бежала через деревню, превратилась в жалкий ручеек. К вечеру он совсем обмелел…
Вокруг костра воцарилась тишина. Роуэн видел, как взрослые бродники останавливались, прислушивались и подходили поближе к Аллуну. Он увидел Зеел, самую главную из предвестников, потому что она протиснулась в середину толпы. Бродникам было известно, что для жителей Рина и для их букшахов Река — это сама жизнь. Даже в глазах у Огдена потухли насмешливые огоньки.
Пока Аллун рассказывал, Роуэн прикрыл глаза. Ему ведь не обязательно было слушать эту историю, он и так ее знал. Она случилась с ним самим, с Силачом Джоном, садовником, хлебопеком Аллуном, ткачихой Марли, Бронден, которая мастерила столы, скамейки и всякую прочую мебель, и мельниками Вэл и Эллисом.
Полгода назад они все вместе отправились на Запретную Гору, чтобы узнать, почему пересохла Река, и сделать так, чтобы ее вкусная вода вновь весело зажурчала в долине Рина. Путь сумел завершить, как и предсказывала Шеба, один Роуэн, самый маленький и слабый из всех, но именно ему и суждено было исполнить то, за чем они шли.
Сам-то Роуэн, конечно, знал, что никакой он не храбрец. Шеба правильно сказала: каким он был, таким и остался — обыкновенным трусливым мальчишкой.
Но теперь он понял, что храбрость бывает разной. Он знал, что если тем, кого он любит, понадобится помощь, — пусть ему будет страшно, но он сумеет победить себя и сделать все, что нужно.
Так что храбрецом он не был. Ну просто совсем не был. И даже не любил, когда его так называли. Он сидел сейчас на траве, но ему хотелось сжаться в комочек, а еще лучше — убежать отсюда, разыскать маму и Силача Джона и все-все им рассказать. Однако он не мог этого сделать: уйти от костра, не дослушав рассказ, было бы очень невежливо. Значит, надо было подождать.
Аннад дернула его за рукав.
— Они слушают, — прошептала она. — Смотри! Сейчас они все узнают, что ты сделал, Роуэн, какой ты храбрый и как тебе было трудно, но ты спас нашу деревню. — Она гордо выпрямилась и важно добавила: — Надеюсь, они все знают, что я твоя сестра! — Обведя взглядом детей-бродников, которые, широко раскрыв глаза, сидели на корточках у огня, она довольно сказала: — Пусть попробуют теперь шутить над нами!
Роуэн тихонько похлопал ее по руке:
— Не говори так, Аннад. Бродники это любят. Они кого хочешь на смех поднимут.
Аллун замолчал. Над янтарными углями гаснущего костра повисла тишина. А потом бродники вместе с жителями Рина громко забили в ладоши и радостно закричали.
Аллун широко улыбнулся и кивнул Роуэну, приглашая его подойти к огню. Он хотел, чтобы Роуэна увидели все. Но мальчик, наоборот, отодвинулся в тень — под любопытными взглядами бродников ему было не очень-то по себе.
— Вот и ладно! — прервал молчание Огден. — Молодец, Аллун. Теперь у меня в запасе будет еще один рассказ — о Роуэне из Рина. — Он задумчиво помешал угли. — Отличный, просто отличный! И ты, Аллун, здорово рассказываешь. Но сдается мне, я получше сумею. — И он довольно улыбнулся.
Среди общего смеха громче всех раздавался голос Аллуна.
Огден отбросил палку, которую держал в руке, наклонился вперед и сказал:
— Слушай, Аллун, давай поговорим о вашем путешествии поподробнее.
Аллун посмотрел на него с недоумением, а Огден настойчиво произнес:
— Мне надо кое о чем тебя расспросить. — Он ненадолго умолк, затем пояснил: — Гора — это сплошная загадка. Говорят, что жители Золотой долины ходили на нее еще до того, как великаны Инспрея схватились друг с другом и долина навсегда спряталась от наших глаз. Давно я ждал, чтобы нашелся человек, который видел ее чудеса своими глазами. Так что уважь меня, Аллун.
Вокруг костра снова стало тихо. Роуэну показалось, что все жители Рина замерли.
— Наверное, не получится, Огден, — ответил Аллун. — Моя мать устала, пора вести ее обратно в деревню.
Роуэн видел, что Аллун колеблется и ему очень трудно улыбаться. По лицу Сары тоже было заметно, как сильно она переживает, хотя старается не подавать виду и крепко держит сына за руку.
— Мы просим, чтобы в этом году никто из твоего племени в деревню не приходил, Огден, — выступила вперед Ланн. Она сказала это громко и твердо, глядя Огдену прямо в глаза. — К сожалению, когда вы здесь появляетесь, наши дети приходят в страшное возбуждение. Зима была долгой и трудной, они ослаблены, и им эти волнения вредны. Поэтому просим вас считаться с нашими пожеланиями и оставаться в своем лагере.
Лицо Огдена не дрогнуло. Ни за что нельзя было догадаться, о чем он думает. Но Роуэн заметил, как помрачнели Зеел и другие бродники, собравшиеся у огня. Понятно было, что им эти слова пришлись не по душе.
— Может, ты кого другого расспросишь из тех, кто еще ходил на Гору, а, Огден? — сказала вдруг Сара, желая, видимо, предотвратить ссору. — Вот Силач Джон здесь. И ткачиха Марли тоже.
Огден задумчиво взглянул на нее.
— Пожалуй, в следующий раз я так и сделаю, — вежливо сказал он. — А сейчас… — он вгляделся в лица собравшихся, — поговорю-ка я с Роуэном. Ведь он у вас больше всех отличился.
Роуэн почувствовал, что у него покраснели уши. Взволнованная Аннад подтолкнула его вперед. Он понимал, что надо вставать и идти к тому человеку, что сидел сейчас у костра, но ему не хотелось. Очень-очень не хотелось.
И все-таки он поднялся и нехотя сделал несколько шагов. Все взгляды были прикованы к нему, а он видел только глаза Огдена: глубокие, темные, буквально впившиеся в него.
8. Лютики
— Ну, пастушок Роуэн, — сказал Огден и махнул смуглой худой рукой, приглашая его подойти поближе, — нам есть о чем потолковать. Сегодня я уже второй раз слышу о тебе. Мне сказали, что ты вместе с теми, кто нас встречал, побывал на Горе. Так?
Роуэн кивнул. Он вспомнил, с каким любопытством разглядывали его предвестники. Значит, они запомнили его имя и сообщили его Огдену. «Зачем? — подумал он. — Что во мне такого особенного? Ведь я самый обыкновенный».
Огден склонил голову набок.
— Ты о многом раздумываешь и многому удивляешься, правда? — начал он. — И притом гораздо чаще, чем люди твоего племени. Из-за этого тебе с ними не всегда хорошо. Тебе гораздо спокойнее рядом со своими огромными зверями. Правильно я говорю, а, пастушок?
Роуэн растерянно застыл. Неужели этот человек умеет читать мысли? Или умеет заглядывать в душу? Он в испуге осмотрелся. Где мама и Аннад? Где Силач Джон?
А они стояли и любовались фокусником-бродником, в руках которого то появлялся, то исчезал крошечный серебряный колокольчик. Руки порхали, точно две большие птицы, подбрасывали колокольчик то так, то этак, а он блестел в свете костра и то пропадал, то вновь откуда-то появлялся. Аннад смотрела на это чудо, открыв рот.
— Не бойся меня, — так же тихо и вкрадчиво сказал Огден. — Я тебе дурного не сделаю. Спрошу кое о чем, вот и все. Так, ерунда. Хочется понять, что ты за человек.
Роуэн чувствовал, что теперь у него запылали и щеки. Он выпрямился и на всякий случай приготовился к любой неожиданности. Было понятно, что этому человеку не соврешь, — вон какие у него глазищи, все видят. Вот только Роуэн не знал, как отвечать, если сказочник Огден вдруг спросит прямо, а не принес ли кто чего с Горы.
Но, к его радости и удивлению, этого не произошло. Огден расспрашивал Роуэна о матери и об отце, о букшахах и о его жизни пастуха. Закончив расспросы, Огден взял Роуэна за подбородок и пристально посмотрел ему прямо в глаза.
— Честен и прям, — сказал он наконец и опустил руку. Еще раз взглянув на озадаченного Роуэна, он слегка улыбнулся. — Закончилось твое испытание, пастушок, — объявил он. — Иди себе с миром.
Роуэн пригнул голову и быстро отступил в темноту. Когда он набрался храбрости и все-таки посмотрел на Огдена, то увидел, что тот заложил руки за голову и сидит, внимательно глядя в усыпанное звездами небо. Брови его сурово сдвинулись, словно тяжкая забота вдруг опустилась на его плечи.
Роуэн припустил что было сил.
Вскоре Роуэн, Аннад, Джиллер и Силач Джон отправились домой. Было уже поздно, и Аннад ужасно хотелось спать. Но она без умолку болтала о том, что рассказал Аллун, — ее распирало от гордости за брата.
Роуэн взглянул на свою высокую, стройную маму, которая шла рядом с ним. Хоть ей и не понравилось, что бродникам запретили входить в деревню, вид у нее был веселее, чем раньше. Хорошо все-таки, что они побывали у бродников.
Может, прямо сейчас рассказать маме и Джону о Шебе? Но говорить об этом при Аннад, пожалуй, не стоит. Наверное, лучше будет подождать до дома, когда сестренка уляжется спать. Несколько лишних мгновений ничего не изменят.
И вообще здесь, под звездным небом, рядом с мамой, его страхи стали казаться какими-то детскими. Чем больше он думал о том, что случилось под деревьями, тем больше сказанное Шебой походило на ее новую злую шутку.
Джиллер обернулась и заметила взгляд сына.
— Молодец, Роуэн, — негромко сказала она. — Я видела, как ты разговаривал со сказочником Огденом. Ты был спокоен и держался с достоинством. Я горжусь тобой.
Роуэн ничего не ответил. После беседы с Огденом его все еще трясло. Понятно же, что ерундовые вроде вопросы, на которые он отвечал, сказочник задавал не просто так. Но от маминых слов на душе у него потеплело. Она не часто говорила такое, считая, что сын должен быть сильным и не ждать похвал за то, что следует делать как само собой разумеющееся.
— Вот Роуэн им показал! — воскликнула Аннад и зевнула. — Вот уж он показал этим лютикам!
— Аннад! Разве можно так называть бродников? — укоризненно произнесла Джиллер, с трудом сдержав улыбку.
Аннад снова зевнула.
— А что тут такого? Их все так называют. Все называют их лютиками.