Старуха положила ладонь на грудь: она пыталась нащупать что-то, что было спрятано под ветхой шалью. Найдя наконец, Шеба поднесла странный предмет к свету, и Роуэн узнал старинный медальон, который колдунья вручила ему, когда он отправлялся в страну зибаков. Медальон был на том же самом обтрепанном шелковом шнурке.
Роуэн с изумлением смотрел на талисман. Он совсем забыл о нем. К тому же он никак не мог припомнить, чтобы по возвращении в деревню отдавал его Шебе.
Мудрейшая развязала шнурок и протянула медальон мальчику.
— Возьми его и носи, — прошептала она. — Когда узнаешь, что это, станешь таким, как я.
Роуэн медлил. Ему почему-то не хотелось брать талисман. Но, вопреки его воле, руки сами потянулись к медальону, и не успел он даже понять, что происходит, как пальцы уже завязывали на шее шнурок. Медальон оказался неожиданно тяжелым — тяжелее, чем раньше. Он как будто гнул Роуэна к земле.
Шеба снова уселась в кресло. Казалось, тяжкое бремя спало с ее души.
— Вот… я сделала все, что нужно, — еле слышно пробормотала она. — Теперь ступай от меня. Мне и Уносу нужно больше тепла, ведь мы должны взять от огня все, что он может нам дать.
Старуха бросила еще одну палочку в огонь. Затрещали дрова, и над очагом заплясали теперь уже голубые искорки. Шеба закрыла глаза.
— Но скажи, что же мне делать? — в отчаянии взмолился Роуэн.
— Наблюдай и жди, — не открывая глаз, отвечала старуха. — Когда придет время, ты сам все поймешь.
Отсветы пламени плясали на впалых щеках колдуньи. Старуха дышала медленно и глубоко. Роуэн понял, что больше она ему ничего не скажет.
Будто в беспамятстве, он вышел из хижины. Дверь захлопнулась. Роуэн глубоко вздохнул, и морозный воздух ожег ему горло. Искрящийся снег резал глаза. Как во сне, мальчик двинулся прочь от хижины Шебы. Он с трудом попадал в свои собственные следы. Медальон оттягивал шею.
Когда Роуэн поравнялся с заснеженными деревьями, до его слуха донесся голос Шебы: старуха вновь принялась твердить свои монотонные заклинания.
4. Зловещие сновидения
Роуэн знал, что мама, Силач Джон и Аннад с нетерпением ждут его возвращения, однако домой не торопился.
Мальчик был потрясен и напуган. Он собирался подробно рассказать о своем разговоре с колдуньей, но был уверен в том, что о ее ужасном пророчестве не следует говорить ни слова.
Все четверо вместе пойдете туда,
Чтоб стать добычей огня и льда.
Если Силач Джон и Джиллер услышат эти стихи, где говорится о букшахах, огне и смерти, они откажутся завтра утром уйти из деревни. Роуэну и так стоило больших трудов убедить их отправиться к побережью вместе со всеми, в то время как он останется в Рине. Они согласились — и то с явной неохотой — лишь тогда, когда сама Ланн поддержала Роуэна.
«Нет, этого ни в коем случае нельзя допустить, — в отчаянии повторял Роуэн. — Я должен точно знать, что люди, которых я люблю, — в безопасности. Уверенность в этом — единственное, что поможет мне пережить то, чему суждено свершиться».
Миновав сады, Роуэн двинулся через заснеженные огороды. Он уже различал людей, что толпились около амбаров. Ланн делила между жителями деревни остатки провизии. Роуэн вгляделся и увидел, что узелки с едой ничтожно малы!
Сердце его сжалось, когда он подумал о тех, кто с рассветом должен покинуть Рин. Он сразу же представил себе все то, что с ними будет в пути… Жители деревни идут к побережью, то и дело увязая в глубоких сугробах… Женщины и старики еле переставляют ноги, прислушиваясь к шуму текущей подо льдом Реки.
А до страны водяного народа и при хорошей погоде доберешься не меньше чем за неделю. Сколько ж придется идти его родным и друзьям, когда каждый шаг дается с огромным трудом? Дойдут ли они за три недели? За месяц? Или же путь займет еще больше времени? Постепенно истощатся запасы еды, и волки начнут нападать на обессиленных голодом и стужей людей.
Ужас сковал душу Роуэна. Прочь эти страхи, нельзя им поддаваться! Нужно стереть из памяти те страшные картины, что породило его воображение! Он опустил голову и поспешил к дому, надеясь, что никто из собравшихся у амбара его не заметит. К счастью, на него действительно никто не обратил внимания. Роуэн направился к деревенской площади.
Когда он проходил мимо мастерской Бронден, до слуха его донесся стук молотка. Бронден, по обыкновению, плотничала. Со свойственным ей упрямством она отказывалась понимать, что скоро в деревне не останется людей, у которых могла бы возникнуть нужда в ее товаре, никого, кроме нее самой, Ланн и Роуэна.
Один будет грезить, другой — рыдать,
Третий — сражаться, четвертый — летать.
Роуэн подумал: «Бронден и впрямь из тех, кто будет сражаться до последнего. А я, если верить Шебе, тот самый мечтатель, от которого не будет пользы. Ланн, наверное, от бессилия будет плакать. Кто же четвертый? Кто будет летать?»
Глаза Роуэна обратились к гончарной мастерской. Ставни были закрыты, но скорее всего Нил был дома и просто не хотел никого видеть.
Роуэн как тень пробежал по пустой площади и двинулся дальше. Заглянув в окно Книжного Дома, он обнаружил, что и там никого нет. Лишь тихонько подрагивали шелка: дверь была приоткрыта, сквозняк шевелил яркие полотнища, и нарисованные люди, животные и деревья двигались, будто живые.
Роуэн глаз не мог отвести от одной из картин. Она всегда производила на него сильное впечатление. На ней было изображено одно из поселений рабов, в котором столетия назад жили его предки. Там были нарисованы и воины-зибаки — они отбирали самых сильных и храбрых, разлучали этих несчастных с семьями и сажали их в железные клетки.
Наверняка тот, кто создавал эту картину, знал, что силачей прикуют к веслам на кораблях и заставят сражаться на стороне зибаков, но кто мог предположить, что эти смельчаки повернут оружие против своих поработителей и вернут себе свободу? Конечно, никто не предвидел того, что в мирной долине Рина эти воины начнут новую жизнь. Люди, из чьих сердец зибаки стерли все воспоминания, забудут о прошлом, а те, слабые и робкие, кому было суждено остаться в рабстве, постепенно вымрут, и через триста лет от забытого племени не останется никого, кроме Шаран и Норриса…
Тут Роуэн подумал, что среди ринцев все-таки были те, кто знал о будущей судьбе своего народа. Взгляд его упал на фигуру горбатой старухи. Без сомнения, это целительница, Мудрейшая, ведь она держит в руках пучок травы и старается незаметно передать одной женщине в клетке круглый медальон.
Пальцы Роуэна потянулись к медальону, что висел у него на шее. Мысли его снова и снова возвращались к тяжелому круглому предмету. Его медальон не просто похож на тот, что нарисован на картине. Это он и есть. Та женщина взяла его с собой в долину. Из поколения в поколение мудрые целительницы передавали друг другу этот талисман, пока наконец он не очутился в руках у Шебы.
«А сейчас она отдала его мне, — подумал Роуэн. — Только теперь все не так, как тогда, когда я отправлялся в страну Зиба. В тот раз Шеба мысленно следовала за мной. Сейчас же все будет по-другому, я чувствую это».
Какой-то странный шум в ушах… На память снова и снова приходят эти слова: «Возьми его и носи. Когда узнаешь, что это, станешь таким, как я».
Оконное стекло запотело от дыхания Роуэна. Он уже с трудом различал раздуваемые ветром полотнища, но не протирал стекол. Ему не хотелось видеть суровые лица двух женщин — старой колдуньи и той, молодой, в клетке. Роуэн понимал, что момент передачи медальона был неким таинством, и старался не думать о том, почему Шеба отдала медальон именно ему.
«Когда узнаешь, что это, станешь таким, как я».
Убедившись, что медальон надежно спрятан на груди под рубашкой, Роуэн быстро зашагал прочь от Книжного Дома. Теперь он думал только об одном: как бы поскорее добраться до дома. Лицо его горело, но сердце будто превратилось в кусок льда.
Вскоре он уже был возле своего дома и открывал калитку. Сестренка Аннад ждала Роуэна и, едва он подошел к крыльцу, распахнула дверь.
Желая поскорее втащить его в дом, она схватила брата за руку, но тут же отпустила.
— Какой ты горячий! — удивленно вскрикнула она.
Роуэн заметил, что мама и Силач Джон, которые, бросив собирать вещи, вышли его встретить, тоже смотрят на него с удивлением.
— В хижине Шебы было очень тепло, — пробормотал он, снял меховую куртку и продолжил: — Мне кажется, она придумала какой-то заговор, чтобы ей и Уносу было не холодно.
— Глупо надеяться, что старуха захочет поделиться с нами этим теплом, — сухо сказала Джиллер.
— Да-да, вряд ли она захочет делиться, — согласился Роуэн. — Она сказала, что я краду ее тепло. И кажется, я, сам того не желая, действительно унес частичку его с собой.
Роуэн пошевелил пальцами. Побывав в хижине колдуньи, он перестал чувствовать холод — только сейчас он обратил на это внимание.
— А что она тебе говорила? — спросила Аннад.
Роуэн поежился:
— Она злилась. Говорила, что утром никуда не пойдет, что мы неблагодарные глупцы и что она нам еще покажет.
— Еще покажет? Что она имела в виду?! — воскликнула Джиллер.
— Не знаю.
Роуэн подошел к столу. На нем лежали сложенные стопкой одеяла и еда — все то, что его близкие собирались взять с собой в дорогу.
— Шеба сказала, что она намерена сделать кое-что еще. Что-то, за что она не ждет от нас благодарности, но так и не объяснила, о чем, собственно говоря, идет речь.
— Возможно, завтра утром она попытается помешать нам уйти, — предположил Силач Джон.
— Не исключено, — согласился Роуэн и стал развязывать шнурки.
Он решил, что ничего не скажет об ужасном пророчестве Шебы, и действительно не сказал ни слова. Ему не пришлось лгать. Просто он отвлек внимание Джиллер и Силача Джона, заставив их задуматься о том, как старуха отнесется к их уходу из деревни.