Вспоминаю голос профессора Илери.
То, что мы называем ксеносферой, больше, чем нам кажется. То, что мы используем, – крохотная периферия, соединяющая нас и людей в нашем окружении. Вы слышали, что фотосинтез задействует квантовую физику? Эта структура ксеноформ подключается к атмосфере Земли, но не только сейчас. Она и в прошлом, и в будущем, и в альтернативных версиях нашей планеты. В таком месте нетрудно заблудиться.
Я готов сделать шаг в джунгли, в открытое море, в люк самолета, в полную ксеносферу.
Сначала я вижу зелень. Это ожидаемо. Я в лабиринте со стенами из кустарника, высокого и хорошо ухоженного. Небо надо мной голубое и чистое, ни облачка. Стены лабиринта всегда будут такой высоты. Я грифон. Если взмахну крыльями, то взлечу, но никогда не выше стены. Такой я ее создал. Вход – это выход. Если нечто сможет пройти этот лабиринт, я стану уязвим для него. Разгадка лабиринта не только в направлении движения. Важны и осязание, и температура, и звуки природы, которые меняются каждые девяносто секунд. Есть запах, варьирующийся в особом порядке от цветочного до скошенной травы и навоза, а потом обратно. Через определенные промежутки времени я произношу определенные фразы, которые кажутся случайными.
Andare in gondola fa bene alla salute. Плавать на каноэ полезно для здоровья.
Ошибись хоть в чем-то – и все окружающее прекратится в алмазную клетку.
В конце лабиринта – страж, устрашающая восемнадцатиметровая копия гавайского идола, который стоит у меня дома. Темно-коричневый, с огромной головой, большими глазами, ртом, полным зубов, и относительно маленькими мускулистыми конечностями. Это скорее путевая отметка, мильный столб. Дальше начинаются дикие земли. Здесь водятся чудовища. Сначала я вижу зеркала, слишком много, чтобы сосчитать, и в каждом – отражение другого меня, настоящего меня, а не грифона. Каждое представляет иной мысленный образ, доведенный до логического завершения. Есть я-толстяк, я-коротышка, я-китаец, я-супермен на стероидах и так далее. А может, это символы иных квантовых реальностей, иных миров.
Я должен быть осторожнее и со своими мыслями. Это психополе, мыслепространство, нестабильное по определению. Хотя большинство людей представляет себе мышление как что-то простое и линейное, я вижу идеи, которые расходятся пучком альтернатив, прежде чем выбирается какая-то одна. В этом месте любая мысль потенциально может стать реальностью. Оно опасно по своей природе, и лишь величайшая нужда приводит меня сюда на этот раз.
Миновав стража, я встречаю многие сотни, тысячи неподвижных людей, словно зависших в янтаре, лишь глаза движутся туда-сюда, да и то не у всех. Это все, кто мыслит неряшливо или вовсе не думает. Они существуют здесь в беззащитном состоянии, пассивная, сонливая публика, некритичная, наивная. Ориентироваться здесь бывает сложно, но я расправляю крылья и взмываю. Лечу через косяк человеческих душ, пытаясь их не потревожить. Может быть, кому-то из них сегодня приснится гибрид орла и льва. Они располагаются хаотично. Кучка там, кучка здесь, потом пустое пространство с математическими формулами, знаками бесконечности, каталогом ценников.
Я взлетаю выше самого высокого из парящих людей. Замечаю несколько выпавших перьев позади себя. Я не линяю, и мне странно, что это происходит. Раньше я перьев не терял.
Я совершаю ошибку новичка и ненадолго вспоминаю Аминат, и меня относит к ней, омывает ее неразборчивыми воспоминаниями. Странно, что она окружена огнем, черным огнем с темными обжигающими языками пламени. Я улетаю прочь в замешательстве. Не хочу знать, о чем думает Аминат, пока она сама не захочет мне рассказать.
Мне приходится лавировать между обломками межобщинного сознания. Кровь и пот рабов в супе из их отчаяния при расставании с родиной, вина рабовладельцев, долгая боль колонизации, восстания, вмешательство ЦРУ, гражданская война, геноцид игбо, племенные погромы, терроризм, убийства невинных, кровавые перевороты, безудержная алчность, нефть, темная кровь страны, изнасилования, исход образованного класса… Если бы я не был обучен, то увяз бы здесь.
Я вижу нескольких линчеванных политиков, сожженных при Операции Ветиэ [37], и вспоминаю, как сам едва спасся. Я вижу казнь вооруженных грабителей на Бар-Бич, мужчины привязаны к бочкам с цементом, расстреляны, истекают кровью, мочой и дерьмом, принимая в момент смерти странные позы. Я вижу диктаторов, по вине которых нашу жизнь захлестывают жадность, бедность и отчаяние. Я вижу…
– Куда ты направляешься?
Я оглядываюсь. В воздухе передо мной стоит белый мужчина в темно-синей сутане. Его я-образ высок и мускулист, и мне интересно, таков ли он в жизни или компенсирует недостатки.
– Я задал тебе вопрос, чудовище, – говорит он снова.
– Я заблудился, – говорю я. В ксеносфере не стоит быть слишком откровенным. Никогда не знаешь, с кем ты говоришь. К тому же, он кажется слишком самоуверенным.
– Это неправда, – говорит он. – Ты адепт. Это ясно как день. Пожалуй, пойду-ка я по твоему следу и займу твое тело. Пожалуй, я убью тебя здесь.
Я не ожидал так скоро ввязаться в драку. Может, это он виноват в смерти остальных сенситивов?
– Мне не нравятся оба варианта, – говорю я. Стараюсь не взмахивать крыльями слишком рьяно, чтобы не насторожить его. В ксеносфере лгать трудно. Ты еще более обнажен, чем в своем физическом теле, где можешь контролировать дыхание и поддерживать зрительный контакт. К счастью, кривить душой меня научили. Воры должны врать, чтобы выжить. Правительственные агенты должны врать еще лучше.
– От тебя тянутся нити, словно паутина, но не из прядильного органа над анусом. От тебя всего. Я бы сказал, что ты искатель, а значит, тебе известны все пути.
– Кто вы? – Мне не нравится, как легко он раскусил меня, и то, как он смотрит на меня, словно на ломтик бекона.
– Меня зовут Райан Миллер. Или звали. Как меня только не называли. Иногда Монахом-невидимкой. Иногда отцом Маринементусом.
– Вы бессмертный, – говорю я. – Я изучал вас. Я был на одном из ваших погребений. В Эшо.
– Как там Эшо?
– Много лет прошло, но они все еще рисуют время на часах.
Эта новость не внушает оптимизма. Райан Миллер – первый человек, столкнувшийся с инопланетными микроорганизмами, и первый, вошедший в ксеносферу. Он родился в семнадцатом веке. Его естественное тело умерло давным-давно, но личность и воспоминания застряли здесь. Он призрак, но также и своего рода демон, потому что может вселяться в людей и делает это. Никто не может манипулировать полем так, как он. О его норове среди сенситивов ходят легенды. Многие думают, что он служит ксеноформам или повинуется им. Мне страшно.
Он высок, мускулист, и в том неопределенном возрасте старше шестидесяти, который никто не может точно назвать. У него чуть кустистые брови, а под кожей вокруг его глаз играют маленькие зеленые вены. Рассматривая друг друга, мы дрейфуем в группу парящих душ, и он небрежно отмахивается от них. Они отскакивают друг от друга и, вращаясь, исчезают в странном свете, который освещает это место.
– Куда лежит твой путь, маленький искатель? Зачем ты здесь? – Он обнюхивает мою голову, действительно обнюхивает. Потом тянется, выдергивает перо из моего крыла и съедает его, все это – с озадаченным выражением лица. Тело его расщепляется надвое, и более новая версия улетает прочь, не оглянувшись. Я не знаю, сколько продержится моя защита против такого, как он.
– Я хочу помочь подруге, – говорю я.
– Безусловно. Думаю, я пойду с тобой, – говорит он.
– Вы… поможете мне?
– Этого я не говорил. – Он устремляется ввысь, и меня тащит за собой.
Я говорю себе, что никогда не вернусь сюда, но я и раньше это говорил, и вот он я. Никогда не знаешь, что жизнь швырнет тебе в лицо. Мы летим мимо утеса, от которого откалываются куски и падают на невидимую мне землю. Время от времени от Райана Миллера отделяются двойники, выцветшие версии его самого, которые отплывают в сторону, становясь непрозрачными, как ядовитые зубы новорожденной змеи. Нас окружают цвета, в основном лиловый и немножко желтого.
– Мы на месте, – говорит Миллер. – Твоя подруга.
Только это совсем не моя подруга. Это не Бола.
Мы приземляемся на свободно плавающий островок земли, покрытый асфальтом, с двумя телефонными столбами, между которыми как попало натянуты провода. Это кусок улицы. Я даже знаю какой. Миллер приземляется передо мной и раскидывает руки, словно приветствуя. В центре островка находится нечто, когда-то бывшее человеком. Это обожженная масса почти обугленной плоти в сидячем положении, со сдвинутыми ногами, череп ухмыляется, нижняя челюсть отвалилась. Бедренная кость торчит вверх, потому что отделилась от колена. Вокруг шеи трупа примерно десяток металлических колец. Стоит вонь, летают мухи, у меня мурашки бегут по коже.
– Ты знаешь, откуда взялись кольца? – спрашивает Райан Миллер.
– Когда кого-то сжигают живьем в покрышке, металлические кольца остаются после того, как сгорит резина.
– А знаешь, кто это?
– Нет.
– Это Фадеке.
Моя бывшая девушка, которую я обрек на смерть своим бегством.
– Нет.
– Да. Это интересно. До этого момента мне казалось, что ты не способен чувствовать вину.
– Я не виноват.
– Разве? Если бы ты не воровал деньги у родителей и соседей, была бы она мертва?
Я хочу заплакать, но у грифона, кажется, нет слезных протоков. Где-то глубоко внутри зреет желание напасть на Миллера. Я знаю, что он это чувствует, потому что смотрит на меня и говорит:
– Нет.
Потом снова взмывает в сиреневый взрыв, и меня засасывает следом. Тело Фадеке уменьшается до точки, но не та тяжесть, которую она оставила в моем сердце.
– Зачем вы это делаете? – спрашиваю я.
Он разворачивается в полете и смотрит на меня.
– Может быть, мне скучно, Кааро. А может быть, я твой Волшебный негр