– Я арестован? – спрашиваю я.
– Нет. Вы на нас работаете, не забыли?
– Я могу уйти?
– Нет.
Никаких объяснений, только бесконечные тесты. Стандартные медицинские анализы. Психологические тесты. Тесты Ганцфельда – меня помещают в камеру сенсорной депривации, показывают кому-то в соседней комнате картинки и заставляют меня угадывать, что на них нарисовано. Я прав в сорока процентах случаев, что чуть ниже значения вероятности. Но это не показатель моих настоящих умений. Как только мы начинаем дышать одним воздухом, я считываю сто процентов изображений. Мужчина берет в руки игральные карты, и я вытаскиваю их у него из головы. Он садится напротив меня и рисует двести пятьдесят закорючек – а я рисую их приблизительные аналоги. А потом я устаю и отказываюсь продолжать.
Жилище мне выделяют не такое уж плохое. У меня есть спальня, гостиная и туалет; правда, все в них ослепительно-белое, даже каркас кровати. Доступа к Нимбусу нет, но мне достаточно лишь попросить – и выбранное развлечение либо звучит из колонок, если это музыка, либо появляется на плазменном голопроекторе в гостиной. Еду приносят трижды в день, а мелкие закуски – когда я захочу. Раз в два дня меня водят в спортзал для часовых занятий. Персональный тренер заставляет меня выполнять боксерские упражнения и проводит со мной учебные поединки.
Так проходит несколько недель, а месяц спустя меня навещает Феми.
– Прости, я приехала бы раньше, если бы смогла, – говорит она. С тех пор как мы виделись в последний раз, она изменилась несильно. Сегодня телохранителя с ней нет.
– Мэм, что происходит?
– Эрик, большая часть людей с теми же способностями, что у тебя, либо мертвы, либо умирают. Мы закрыли тебя здесь, чтобы понять, сумеем ли сохранить тебе жизнь.
– Кто-то пытается нас убить?
– Кто-то или что-то. Могу сказать только, что существует некая статистическая аномалия, вызывающая у нас тревогу. Мы изолировали тебя от атмосферы, поэтому у тебя не должно быть доступа к общей ксеносфере.
– Значит, мои способности не должны здесь действовать, – говорю я. – Но они действуют.
– Да, как мы поняли по тестам, ксеноформы на твоей коже отрастили наногифы, ищущие контакта со свободно летающими ксеноформами или любыми нервными тканями, до которых способны дотянуться. Вокруг тебя сформировалась локальная ксеносфера, локальная сеть нервных волокон.
– Значит, то, что за мной охотится, не сможет меня здесь достать?
Она колеблется.
– Я не знаю. Не стану тебе лгать, Эрик: я пыталась сохранить жизнь и другим, но это не сработало. А еще я не знаю, сколько времени смогу тебя здесь держать, потому что скоро меня снимают с этого проекта.
– А кто-нибудь… я хочу сказать, вы поймаете того, кто пытается?..
– Слушай, я понимаю, о чем ты спрашиваешь, но такой информации у меня нет. Другие сенситивы в основном умирают от естественных причин. Мне просто нужно, чтобы ты не высовывался и оставался в живых.
– Но сколько мне здесь сидеть? У меня в Лагосе жизнь, семья, друзья. Я скоро должен быть в Южной Африке на свадьбе сестры.
– Уверена, что твоя семья и твои друзья хотели бы, чтобы ты остался жив. Не высовывайся.
Мне интересно, мертв ли Кааро, но я не спрашиваю.
Через несколько месяцев я получаю сообщение:
«ВАС ОСТАЛОСЬ ТОЛЬКО ДВОЕ, И ВТОРОЙ УМИРАЕТ. БУДЬ ЗДОРОВ. KARA O LE. ФЕМИ».
Близится Новый год, а я до сих пор в изоляции и ежедневно сдаю анализы – даже в Рождество, но при этом хотя бы пьян.
Глава восемнадцатаяЖак
Перед самым пробуждением Джек осознает, что спит. Снимая кожу для чистки, он обнаруживает под жировой прослойкой микросхемы. Их немного – лишь несколько штук среди мышц и костей. Открыв глаза, Джек сперва пугается, что забыл снова надеть кожу. Он садится, дожидаясь, когда сон улетучится, а потом перекатывается влево и устраивается между ног спящей жены. Он лижет ее и целует, пока ее руки не начинают гладить его волосы, а потом не вцепляются в них. Когда они меняются местами, оргазм приходит довольно быстро. Джек принимает душ с гелем на основе конопли и на этот раз пользуется лосьоном для тела с продуктами плаценты. Он не бреется. Легкая щетина создаст образ усердно трудящегося мэра. У Джека есть план. Он начнет с публикаций, намекающих на то, что президент как-то связан с гибелью людей возле библиотеки в Атево. Джек уделит время поиску уязвимостей своего противника, а потом обратится к своим избирателям лично. Его немного раздражает, что, вместо того чтобы управлять Роузуотером, он вынужден будет вновь продавать себя, а если потребуется – обращаться к пропаганде. Лора говорила, что люди не забудут всего, что он сделал, однако Джеку известно то, о чем она умолчала: что люди ненадежны и легко ведутся на обман. У демократии есть свои преимущества, но честные выборы в их число не входят. Нет, Джеку придется включить политика на полную катушку, как он уже делал раньше. Когда он выходит из апартаментов, его ждут Лора, Дахун и один из телохранителей.
– Доброе утро, господин мэр. – Лора со своим ментальным планшетом уже готова к работе.
– Нам придется изменить расписание, чтобы уместить в него посещение пострадавших в больницах…
– Уже сделано, – говорит Лора.
– И я хочу, чтобы вечером прошел митинг. Только в северных районах – в южных можно и завтра.
– Сэр, а это разумно?
– Нам нужно преимущество. Пока что этим поездом управляет президент. Мне нужно время в кабине машиниста.
– Да, я понимаю. Я все организую.
– После брифинга по вопросам безопасности можно будет устроить обмен идеями.
Лора неловко мнется.
– Что такое?
– Брифинг отменен.
– В этом нет нужды. Взрыв не помешает нам его провести.
– Это не мы отменили брифинг, сэр. Команда президента заявила, что до окончания выборов информация, касающаяся вопросов национальной безопасности, нам сообщаться не будет. Они сказали, что это якобы предоставит нам несправедливое преимущество.
– Но мне же нужно ебаным городом управлять!
– Простите, сэр. Никакие мои слова их не убедили.
Джек кивает, берет себя в руки и продолжает идти по коридору.
– Расскажи мне, что нам известно о Ранти, – о том человеке, который надеется меня заместить.
– Он урод, – говорит Лора.
– Необязательно в таких выражениях.
– Я… имела в виду, с медицинской точки зрения. Он – из тех перестроенных, с которыми что-то пошло не так.
Лора проводит рукой над телефонной ладонью Джека, и вибрация оповещает его о передаче информации. Он видит молодого мужчину в костюме и тюрбане. Выглядит тот вполне обыденно.
– А что под тюрбаном?
– Смахните влево.
Лицо остается тем же, однако выше линии роста волос череп Ранти превращается в кратер. Никакого мозга, лишь холмы и долины розовой плоти.
– А чем он…
– Смахните влево.
На следующей фотографии Ранти заснят без рубашки. Вместо живота у него огромное лицо. Два глаза – по одному под каждым соском. Плоский нос и рот, протянувшийся от одного бока к другому.
– Это борода или лобковые волосы?
Лора пожимает плечами.
– Над верхним лицом у него контроль минимальный. А глаза, кажется, вообще не видят, поэтому он носит специально сшитую одежду.
– И каков в данном случае дипломатический этикет? Мне ему на голову смотреть или на живот?
– Не знаю, сэр. Это его первая проба сил в политике.
– А кем он был до вчерашнего дня?
– Продавцом автомобильных аккумуляторов.
Иисусе.
– У вас назначена встреча со специалистами по качеству воздуха, сэр.
– Зачем? У нас прекрасный воздух и низкий уровень атмосферных загрязнений.
– Да, сэр. Из-за этого они и просят о встрече. Они хотят знать почему.
– Я не могу сейчас об этом думать, но поговорю с ними потом. А пока – можно я доберусь до кабинета и усядусь в своем личном пространстве с чашечкой горячего кофе?
Но этому не суждено случиться. В его офисе, в его кресле, сидит сногсшибательная женщина. Высокомерная, опьяненная властью, которая позволяет ей застать его врасплох. Кажется, наступила неделя сюрпризов. Джек бросает на Дахуна взгляд, в котором читается: «Разве я не для того тебе деньги плачу, чтобы ты не давал случаться вот такому?»
– Господин мэр, меня зовут Феми Алаагомеджи.
Джек слышал об Алаагомеджи. Таблоиды прозвали ее ведьмой, потому что она якобы убила своего мужа. Джек знает, что это не так, – однако она осквернила его останки, сымитировав массовое захоронение. Она уже давно стала главой О45 – после того как неподалеку отсюда Полынь уничтожила всю верхушку отдела. А еще она прекрасна, точно грех. Джек недовольно стоит перед собственным столом и ждет.
Она указывает на потолок и цокает языком.
– Узор вашей лепнины содран с «Большой волны» Хокусая. Кич.
– Внутренней отделкой занимался не я. Простите, но зачем вы здесь?
– У этой встречи будет еще один участник, – говорит Алаагомеджи.
– И кто это? – спрашивает Джек.
Дверь открывается, и входит Ранти.
– Вот кто, – отвечает Алаагомеджи.
Джек взрывается.
– Вы не смеете…
– Сядьте оба. Жак, завали ебало. Тебе будет полезно это выслушать. Всем помощникам и телохранителям покинуть помещение. Сейчас же.
Лора смотрит на Джека, и тот кивает.
– Я хотел бы выразить формальный протест. Меня не поставили в известность, – говорит он, главным образом для того, чтобы дать себе время подумать.
– Ранти тоже не поставили, однако он не жалуется; впрочем, твой протест услышан.
– Я рад здесь быть, – говорит Ранти, точно послушная марионетка.
Его губы не двигаются, а голос приглушен и доносится из складок агбады[17]. Как хоть он под ней дышит? Эта… маска на его голове улыбается, показывая зубы. Они ослепительно-белые. Должно быть, для еды он верхний рот не использует.
– Вы оба здесь, потому что президент хочет, чтобы я передала вам сообщение. Считайте меня рефери в этом соревновании. Ему нужна чистая и честная борьба.