Джек указывает на лежащие слева от него бумаги:
– Верховный Комиссариат Великобритании имеет кое-что сказать насчет Алиссы Сатклифф. Ее муж поднимает пыль, и им нужны гарантии. Почему пришельцу не должно быть на нее насрать?
– Потому что она, как мне кажется, первая из…
В кабинет врывается Дахун – в правой руке самозарядный пистолет, лицо мрачное. Сначала Джек задается вопросом, не перекупил ли Дахуна президент и не пришел ли тот его убить, однако взгляд наемника направлен на Феми, и та отступает, хотя страха и не выказывает.
– Кто такой этот Кааро? Говори немедленно, иначе, клянусь Огуном[23], я нашпигую тебя свинцом.
– Я уже сказала тебе, кто он.
– Ты сказала, что он вышел в отставку.
– Это так.
– Ты сказала, что он трус.
– Это так.
– Ты сказала, что он не может причинить вреда.
– А вот этого я не говорила. Я сказала, что объясню вам, как сделать так, чтобы он не смог причинить вреда.
– Прилегающие к коже резиновые костюмы, кислородные баллоны, противогрибковая мазь.
– Да. Так он не может воспользоваться своими умениями.
– Тогда почему мои люди мертвы?
Феми впервые лишается дара речи.
– Я… он… Сколько?..
– Все. Они все мертвы, дура ты ебаная. Что ты натворила? В чем ты ошиблась? Мне придется звонить их женам и детям. Мне придется клясться, что они умерли не напрасно. Что ты за человек такой?
– Я не понимаю. Кааро не убивает. Он может причинить боль, но… И он не мог пробиться через защиту.
– Он этого и не сделал.
– Тогда кто?..
Дахун включает на плазменном проекторе видео – запись с камеры одного из погибших бойцов.
– Это реаниматы, – говорит Джек.
– Я в курсе, – отвечает Дахун.
– Я не понимаю. Почему они нападают на солдат?
– Потому что этот ваш парень – ваш безвредный трусливый парень в отставке, ага? – ими управляет.
– Это невозможно.
Раздается сигнал тревоги.
Джек никогда не видел столько реаниматов в одном месте, ни в пятьдесят пятом, когда они только появились, ни после любого из ежегодных Открытий, ни даже во время визита в специальное отделение тюрьмы. И тем не менее он вынужден поверить тому, что говорят ему собственные глаза: тому, что территория его особняка полна реаниматами, что они окружили дом и что, хоть они и умирают у воздвигнутых Дахуном охранных барьеров, новые продолжают прибывать все с той же упрямой самоотверженностью, с теми же бесстрастными выражениями лиц, с тем же вечным безразличием.
Плазменные поля на столе Джека показывают две трансляции: со спутника и с камер дронов. Спутниковой съемки у них всего несколько минут, но, бесконечно повторяясь, она демонстрирует, как у ворот и стен собираются сначала редкие крошечные фигурки, а потом – целая толпа, растущая с пугающей скоростью. Вторая трансляция идет в реальном времени, чередуя вид сверху и с камер дронов, облетающих периметр.
Издалека это похоже на протест, марш разъяренной толпы, множества мужчин и женщин, которые не отрывают взглядов от ворот и либо колотят в них, либо стоят и ждут. Из основной массы вырастают два крыла, огибающие стену и пытающиеся через нее перебраться. Сверху кажется, будто толпа пытается обнять особняк. Когда дроны подлетают ближе, камеры показывают, что, стоит турели или снайперу убить одного из реаниматов, остальные оттаскивают тело в сторону, а пустое место немедленно занимает кто-то другой. Они толкают ворота и карабкаются друг на друга.
Несколько десятков преодолевают барьеры и шквальную стрельбу из винтовок, однако пока что огнеметчикам удается не пускать их в здание, – впрочем, запасы топлива не бесконечны. Тела валятся друг на друга, образуя собственную стену.
Джек подмечает еще и то, что даже когда в них стреляют, реаниматы не останавливаются, если не разнести им голову.
Новые и новые прибывают со всех сторон – поток слабый, но непрерывный.
– Дахун прав, – говорит Джек. – Ты просчиталась, и сильно.
Феми, кажется, не может подыскать ответа – и хорошо, потому что кто знает, во что выльется скопившееся в комнате напряжение?
– Мы сумеем их сдержать? – спрашивает Джек.
– Не знаю. – Дахун убирает в кобуру пистолет, с которым вломился в кабинет, и поглаживает подбородок.
– Я тебе не за такие ответы плачу.
– Эй, я свою работу делаю. Я обороняю город с помощью большей части моих ребят и тех оборванцев, из которых состоит армия Роузуотера. Обороны этого места в планах не было.
– Прошу прощения?
– Я работаю над этим. – Дахун уходит.
Кровь и экскременты сливаются в лужи, и новые реаниматы поскальзываются на останках старых. Джек уже слышит стрельбу, а время от времени – треск закоротивших электромагнитных щитов. Смерть каждого реанимата заставляет его думать о том, что Ханна его прикончит. Не важно, как все обернется, – спора с женой ему не избежать. Возможно, «смерть» – и не самое подходящее слово, когда речь идет об уничтожении реаниматов, но Ханна любит использовать именно его.
Какой-то мелкий говнюк по имени Адеойе Алао подал на Джека гражданский иск, утверждая, что правительство Роузуотера нелегитимно. Джек приостанавливает работу судов до окончания войны. До Дахуна долетают слухи о протестах. Местная и национальная пресса умоляют об интервью.
Это хуже, чем собрания Торговой палаты. Но вождь должен разбираться с будничным дерьмом.
Если выживает, чтобы вести.
Реанимат врезается в барьер и умирает, схлопотав пулю в мозг.
Феми пытается дозвониться до Кааро. Настроение у нее, похоже, хуже некуда.
Какой вообще сегодня день? Боже, как он устал. Ему бы просто вздремнуть несколько часиков, или деньков. Без разницы. Джек позволяет глазам закрыться – засыпать он не собирается, но надо же отдохнуть…
– Нам нужен один из них, – говорит Феми.
Джек вздрагивает и просыпается.
– Кто нужен?
– Один из реаниматов. Возможно, он смотрит их глазами – всех до единого. Мне нужно только поговорить с ним.
– Поговорить с ним? Ты уже обосралась.
– Поцелуй меня в клитор. – Она переключается на другую камеру. Активны в основном те реаниматы, что ближе к особняку. Остальные как будто ждут своей очереди, переминаясь с ноги на ногу. Джек замечает, что некоторые лежат на земле, без сознания или мертвыми.
Голос Дахуна перекрывает сигнал тревоги:
– Закройте глаза, светошумовой заряд, светошумовой заряд – три, два, один.
Взрыв успешно дезориентирует реаниматов, и на них бросаются люди Дахуна – отряд огнеметчиков под прикрытием пулеметов. Криков нет, лишь скорченные почерневшие трупы. Но преимущество оказывается недолговечным: несколько волн реаниматов перекатываются через сожженные тела и захлестывают бойцов. Взрываются головы, пули отбрасывают реаниматов назад, однако новые есть всегда. Всегда.
– Прорыв, – говорит Дахун по громкой связи. – У нас прорыв. Перейти к защитным протоколам. У нас прорыв.
Феми жестом фокусницы достает револьвер. Джек даже не утруждает себя вопросом, как он к ней вернулся.
– Попробуйте взять одного живьем, – говорит она в телефон.
Снаружи квадрокоптеры посылают в толпу снаряды с разных углов. Джек уже в красках представляет себе грядущую пиар-катастрофу, а ведь это даже не часть войны.
«Национальная пресса с меня шкуру сдерет».
Джека не заботит то, что реаниматы пробились в здание. Его кабинет для них неуязвим. Он видит, что Феми разделась и натирается кремом для рук.
– Ты совсем свихнулась? – спрашивает Джек.
Она вручает ему тюбик.
– Он противогрибковый, господин мэр. У меня нет времени объяснять, но именно поэтому он является частью защитных протоколов. Поверьте мне, когда я скажу, что им нужно намазать все тело целиком.
Джек подчиняется, хотя запах его бесит и он гадает, сколько душей придется принять, чтобы от него отмыться. Времени проверять состав крема у него нет. Он замечает, что Феми разглядывает его тело, хотя она быстро отворачивается.
Снова слышится голос Дахуна:
– У меня есть один живой. Ну, условно живой. Куда его привести?
– Я сама к тебе приду, – говорит Феми. – Скажи только, где ты.
– В твоей прежней камере.
Джек отправляется с ней, хотя его телохранителей это не радует.
Когда они идут по коридору с Ориша, к ним бросаются два реанимата. Статуи оживают, и укрытые в них роботы преграждают реаниматам дорогу и обездвиживают их. Парочка обмякает, лишившись всяких агрессивных намерений. Пока Джек и его люди проходят мимо, Феми стреляет реаниматам в головы.
Пойманный реанимат обездвижен четырьмя пластиковыми стяжками и находится под прицелом автомата и злобного взгляда Дахуна. Это мальчик, он одет в школьную форму, окровавленную и грязную, словно его выкопали из-под земли, словно он – жертва убийства. До того как входят Джек и Феми, он борется со своими путами, а потом останавливается и улыбается.
– Миссис Алаагомеджи, – говорит он. Голос у него похож на бульканье пузырей в сточной канаве, и дыхание пахнет соответствующе.
– Я думала, тебе больше нравилось звать меня Феми. Ты ведь на меня уже не работаешь, забыл?
– А вот и это беспозвоночное, Джек Жак. Вы только никуда не уходите, господин мэр. Я слышал, что под конец умирание – довольно приятная штука. Эйфория, видения и все такое прочее.
– Зачем тебе меня убивать? – спрашивает Джек. – Я тебя не знаю.
– На самом деле мы встречались, но лишь однажды; я и не надеюсь, что ты вспомнишь. Феми, если это не ты отправила тех солдат меня убить, у меня к тебе претензий нет. Я позволю тебе уйти.
– Ты убил моих людей, чудовище, – говорит Дахун. Он стреляет реанимату в левую ступню, и от нее ничего не остается.
– Отвали! – Феми на удивление убедительна, и Дахун отходит в сторону. – Кааро, ты видишь, что у меня в руке?
– Похоже на старомодный телефон.
– Это пульт. Если посмотришь на небо из своего укрытия – или можешь воспользоваться своими марионетками, мне без разницы, – то заметишь кружащий над особняком вертолет. Видишь?