– Бензин вытекает, – предупреждаю я.
– Не паникуй. Это не бензин, – говори Жак. – Это телесный жир… да. Телесный жир. Телохранители.
Я пытаюсь сообразить, как нам выбраться, но ничего не придумываю, потому что теряю сознание. Прихожу в себя на носилках в машине скорой помощи. Параллельно мне лежит Жак.
– Отличная работа, писарь! – жизнерадостно восклицает он. Еще и большой палец поднимает. – Ты, скорее всего, спас мне жизнь.
Я чую грядущее «но». Жак его не произносит, но оно, кружась, повисает в воздухе между нами. Я ничего не говорю и не пытаюсь встать, потому что у меня до сих пор все плывет перед глазами.
– Хорошие новости: мы их всех повязали. Не сомневаюсь, что им заплатил президент.
– Ой, блядь, я тебя умоляю, – выдаю я прежде, чем успеваю себя остановить. – Я научился понимать, когда ты брешешь. Ни хрена ты никого не повязал, и никакой это был не президент. Это твой собственный народ раздобыл оружие, чтобы тебя расхерачить.
– Президент…
– Нет, нет, нет. Никакой не президент. Граждане Роузуотера, поднявшиеся против тирана. Они тебя ненавидят, Жак. Ты узнал бы об этом, если бы почитал граффити, которые твои наемники смывают перед твоим приходом. Ты прекрасен, и идеален, и охуеть как высокомерен и снисходителен, и – господи боже! – как они тебя ненавидят.
Он молчит, я тяжело дышу. Меня занесло чересчур далеко, но я все равно решил не браться за эту работу.
– Спасибо за откровенность, – говорит Жак. – Memento homo.
Он впервые подавлен и погружен в себя. Его защитный экран отключен.
– Господин мэр…
Скорая останавливается, открываются двери. Снаружи стоит Дахун, увешанный таким количеством пушек, что хватило бы вооружить целый океан осьминогов.
– Ты не мой врач, – говорит Жак. – Помогите мне встать.
Его поднимают, и простыня соскальзывает, открывая пустоту там, где должна быть правая нога. Он переводит взгляд на меня.
– Не такой уж я теперь и идеальный, а, писарь?
И, подмигнув, он исчезает.
Лора поджимает губы – она всегда так делает, когда думает, хотя я не знаю точно, как работает мышление у машин.
– Memento homo, – повторяет она. – «Помни, что ты человек». Это призыв к успешному человеку не забывать о скромности.
Я это знаю, но не перебиваю ее, хотя, как и многое, что нам якобы известно о Римской империи, значимость этой фразы была со временем преувеличена, потому что она эффектна.
– Он намеренно показал тебе свою ампутированную ногу, – говорит Лора. – Ты напал на него, и ему пришлось контратаковать, заставить тебя устыдиться.
– Простыня сама упала.
– Нет. Мэр не совершает ошибок, особенно когда дело касается чужого мнения о нем. Что ты чувствуешь?
– Вину. Стыд. Немножко злюсь на себя.
– Вот именно. А как, по-твоему, он себя чувствовал, когда ты сказал, что Роузуотер его ненавидит?
– Интересно, что он подумает, когда узнает о нас с тобой.
– О, он уже знает.
– Погоди – что?
– Я – сотрудница канцелярии мэра. И ты тоже, хоть и временно. Есть регламент. Мы обязаны докладывать о любом сближении. Я сказала ему на следующий день после того, как мы впервые вступили в интимную связь.
– Я не уверен, что мне это нравится.
– Это реальная жизнь, Уолтер, здесь недостаточно просто сидеть дома целыми днями, жить на роялти и быть тем, чем ты был раньше. В реальной жизни существуют протоколы, позволяющие избегать конфликта интересов.
Мои трусы спущены до щиколоток. Я натягиваю их, одновременно поднимаясь с кровати. Лора потеет. Вы знаете, насколько это дико – что роботы потеют?
– Почему ты одеваешься?
– Это, – говорю я, застегивая пуговицы на штанах, – знаменательный момент. Это наша первая ссора.
Бомбардировка прекращается, и люди начинают шевелиться. Это мой последний день, и в душе я уже готов вернуться в свою берлогу вдали от безопасного бункера. Я потею с тех пор, как мы с Лорой занимались сексом.
Я слышу, как передо мной останавливаются шаги, и поднимаю взгляд. Рядом стоят женщина и девочка лет восьми или девяти. У девочки завитые волосы, у женщины прическа афро. Девочка дергает женщину за руку, и та наклоняется, прислушиваясь к шепоту. Движение обнажает кожу на детском животе, и – клянусь! – татуировки на нем шевелятся.
Женщина выпрямляется и говорит мне:
– Мне жаль. Если это вас как-то утешит, ваши работы останутся в вечности. Или в том, что сходит за вечность в этом уголке пространства-времени.
– Ты о чем? Кто ты такая?
Они как будто становятся прозрачными, и я тянусь к ним, но… но моя рука горит. Обе руки, и плечи, и торс… Я поджариваюсь изнутри. Возможно, я кричу, но точно не знаю, голова у меня раскалена. Кажется, я
Интерлюдия2067Эрик
Срань господня.
Нуру ловит все шесть ботов-артроподов своими щупальцами, а еще одним обвивает меня, чтобы оттолкнуть в безопасное место, но в следующий момент взрыв разносит его на куски.
Мне не жаль, что Нуру больше нет.
Взрывная волна швыряет меня сквозь возведенный нами фанерный барьер на соседнюю улицу. Броня поглощает большую часть кинетической энергии и останавливает осколки, но дух из меня вышибает. Когда возвращается слух, я различаю крики и рев пламени. И топот.
Вскакиваю. Щупальце Нуру, все еще обернутое вокруг меня, пульсирует.
Проверяю на бегу свой пистолет. Не знаю, получилось ли у меня убить Жака, но точно знаю, что попал в его джип, рядом с его сиденьем. Я слышал крик, значит, в кого-то я попал. Но потом – эти насекомые и взрывы… Меня злит, то что я не знаю наверняка, но времени нет. Стрельба из ручного оружия, пули проносятся мимо. Я оглядываюсь и вижу солдат-отпущенников, ближе, чем мне хотелось бы. Я не боюсь того, что они окажутся умелыми стрелками, но всегда есть элемент везения – или, в моем случае, невезения. Они могут попасть в меня случайно, и хотя в идеале броня способна остановить обычную пулю сорок пятого калибра, взрыв мог ее ослабить. Я останавливаюсь, поворачиваюсь и хладнокровно стреляю ближайшему солдату в грудь. Он падает.
Остаются трое, по-разному одетые и вооруженные. Я пытаюсь прицелиться, но тут пробуждается щупальце. Шевелится, как живое, и разматывается, освобождая мою грудь. Я хватаю его, чтобы отшвырнуть, но щупальце выбрасывается вперед и жалит одного из моих противников. Я не смог бы остановить его, даже если бы захотел, – я не знаю как. Оно резким движением убивает еще одного преследователя, а я стреляю в последнего.
Я оставляю щупальце при себе, наконец-то понимая, зачем Нуру без малого десять лет подряд резал себя, добиваясь именно той перестройки, которую хотел.
Я несусь к болотам, но меня останавливает одетая в балахон женщина. Щупальце не реагирует, по-видимому, не ощущая опасности, но я все равно перестраховываюсь и расстегиваю кобуру.
– Я знаю, куда ты бежишь: в дом на улице Ронби. Не ходи туда. Там аресты.
Я присматриваюсь и вижу в угасающем свете татуировку на ее лице. Это одна из рабынь лагеря изнасилований. Я поворачиваю следом за ней на север; щупальце ритмично шлепает меня по плечам.
Глава тридцать третьяЖак
– Теперь к списку грехов моего правления прибавилось еще и убийство Уолтера Танмолы, – говорит Жак. – Он был хорошим парнем.
– Он заразился, господин мэр. Ты его не убивал, – возражает Феми. – Разве что я тебя недооценила, и ты куда более могуществен, чем мне казалось.
– О, так ты меня все-таки оценила?
Феми пренебрежительно отмахивается.
– Что прикажешь сделать с документом, над которым он работал, и голосовыми записями?
– Мы убрали их из сети?
– Их там и не было. Он работал офлайн. Их больше ни у кого нет.
– Как называется документ?
– «Заметки о мятеже», – произносит Феми с показной торжественностью.
Джек потирает виски.
– Ужасно. Запри его в каком-нибудь сейфе. Вернемся к нему, если выиграем войну. Где Лора?
– У себя в комнате. Говорит, что у нее траур.
– И долго он продлится?
– Я не спрашивала. Она враждебно ко мне относится.
– Как и все остальные. Ты не слишком приятна, Феми.
– Я искупаю это другими достоинствами. Каков наш план?
Перед ними голограмма Роузуотера, непрерывно обновляющаяся с учетом информации, присланной артродронами. Купол занимает свое обычное место в центре, но дыры лишили его прежней величественности. Бейнон находится в паре миль к западу от него, и непрерывное движение херувимов от растения к куполу обозначается стрелками. Границы города продолжают держаться, лишь кое-где слегка колеблясь. Вспыхивают и угасают прозрачные зеленые облака беспорядков.
– Я считаю, что мы должны разобраться с Бейноном, а потом вылечить Полынь. Против нигерийцев мы держимся, так что их можно отложить на потом.
– Мы можем сосредоточить огонь на Бейноне?
– Все наши силы уходят на сдерживание противника. Когда мы стреляли в него или пытались его сжечь, Бейнон даже не воспринимал нас как угрозу. Доктор Бодар выбилась из сил, но уязвимости найти не может. Это область твоей компетенции, Феми; скажи мне, как нам использовать то, что у нас есть.
– Отправь Кааро в купол, – говорит она. – Кааро и Бодар. Он трус… нет, правда, несмотря на всех убитых им людей; сам он идти не захочет, но Аминат подчиняется приказам, и я попрошу ее сопровождать их. Куда бы она ни пошла, Кааро потащится следом. Его задачей будет найти Энтони, человеческого аватара Полыни, а Бодар сможет помочь с восстановлением купола или поиском уязвимости Бейнона.
– Там опасно?
– Кааро там уже бывал.
– Я тебя не об этом спрашиваю.
– Я не знаю. Нападения могли как угодно повлиять на… настроение пришельца. К тому же это место всегда кишело пузырниками, падунами, фонарями и беглыми гомункулами. Обычно пришелец их утихомиривал. Как сейчас – не знаю.
– А Кааро не может просто проконсультироваться с ксеносферой?