— Живо, молодчики!
— Бегай, бегай!
— Е-ей! поторапливайся… Брыкин, бегооом!..
— Глядеть тошно, когда это в самую горячку какой-нибудь раззява шагом идет и брюхо распустит, ровно на прогулке: башку оторвать сукиному сыну — службу не любит.
— Бегаааааай!
Такое у Федотыча занятие; никому из команды ни минуты спокою не дать, всем дело найти. Гонять и гонять, чтоб из рыхлого людского месива настоящих моряков сделать — на то он и старший боцман. Старпом говаривал частенько, что не худо бы моряку все слова забыть и запомнить только одно: ЕСТЬ.
— Ходи веселей!..
Пищат аппараты в радио-рубке: принимают Париж — Лондон. На мостике в проворных руках плещутся пестрые сигнальные флажки. А в машинном отделении под присмотром спецов ребята моторы перебирают…
Шлюпки на рейде, в голубом плеске — гребное ученье. Размеренно падают весла, откидываются гребцы.
— Обе табань!
— Суши весла!
— Шабаш!
— Весла!
— По разделеньям. Не спеши.
— На во-ду! Раз. Два!
— Раз. Два!..
— На-вались!..
— Обе табань! Запевай…
Загребные заводят:
Во тече течет река а а а а
С речки дооо по то ка
А за де е е евицей матрос
Гонится аааа да ле ко
И все одной глоткой:
Ии! Эй! матросы удальцы.
Живо веселее!
Жив! Живо! Веселей!
Живо! Живо! Живо!
Морг качелится. Песня качелется. Качелятся блесткие крики чаек.
Год прошел и дочь иде о о оот
К матери и и и уныло
На рука а а ах у ней лежит
Матросе е е е енок милый… Иии! Эй!
Зу! зу! зу! зу!.. Зу! зу! зуу!..…
На купанье. Команда по борту. Федотыч бодрит левофланговых.
— Гляди ни робей. Воды не бояться — не огонь. Казенное брюхо береги: снорови головой руками вперед.
— Знаем.
— Есть, товарищ боцман.
Боцман руку на отлет.
— Сми и и ир р р на!
Шеренга замерла.
— Делай — раз!
Рубахи на палубу.
— Два!
На палубе штаны.
— Три!
Пятки за борт. В пене, в брызгах сбитые загаром тела. Горячие брызги глаз. Пеной, брызгами крики.
— Го го го го го го о о!..
На борту Федотыч смешно и кургузо машет руками, кричит: его никто не слушает.
— Го го го го го о о о о о!
Обед. В супу редкая дробь круп, ребра селедочьи. На второе по ложке пшена. Выручают все те же ржаные сухари.
— Ладно.
— Ладит да не дудит.
— Уу, в бога мать.
— Закроев, ты же в комиссии по борьбе с руганью.
— Ха ха ха.
— А ну их туды растуды.
Поговорят так-то да и ладно. А в послеобеденный час отдыха, или вечером набьются в красный уголок: потрошат газеты, библиотекаря и буржуазию всего мира. На полуюте кольца, гантели, русско-французская. Заливаются балалайки. Ревет хоровой… Динь-ом… Динь-ом… Зацветают корабли огнями. Спать полагается семь часов и ни минуты больше. Завтра ровно в шесть боцман всех поднимет. Ночью в кубриках и по палубе молодые моряки мечутся во сне, сонно бормочут:
— Эжектора… Трубопроводы… Клапаны… Товарищи градусы… Магнитное поле… Моторы… Контр-гайка…
Ходовые, деловые Мишка с Ванькой: не шпана какая-нибудь. Широкой программы ребятки. Оторвыши разинские: верно. И ОТЧАЯННОСТЬ обожают — тоже верно. Матрос. Слово одно чего стоит — надо фасон держать. Да и то сказать — бывало, отчаянность не ставилась в укор: все прикрывал НАГАН и СЛОВО простое, как буханка хлеба, и горячее, как язык огня. Это в наше рас…… времячко ТЕЛЯЧЬЯ КРОТОСТЬ в почете. В почете АРШИН, РУБЬ, ДА ЯЗЫК С ЛОКОТЬ: никогда, никогда не понять этого Мишке с Ванькой — не на тех дрожжах они заквашены. Бывало… Эх, говорено-говорено, да и брошено. Бывало и в Мишке с Ванькой ревели ураганы. И через них хлестали взмыленные дни. Не жизня — клюковка, по муслу сусло — язык проглонишь.
Леса роняли.
Реки огненные перемахывали.
Горы гайбали.
Грома ломали.
Облака топтали.
Вот они какие: не подумать плохова. Не теперь, давно — в Мишкиной груди, в Ванькиной груди, как цепная собака по двору, метался баальшущий бог… Клыкастый бог — красногвардейский. С ним и авралить любо. Никакие страхи не страшны. ДАЕШЬ и: гвоздь.
Гайдамака в штыки.
Буржуй? Душа с тебя вон.
Петлюру в петлю.
На Оренбург бурей.
По Заказанью грозой.
Волгой волком.
Урал на ура.
Ураган на рога.
Дворцы на ветер.
Шумели, плескались реки огненные. Шумела сила тягловая. Дымились сердца косматые. Цвела земля волнами гудливыми. Забрало язычок… В те разы да ежли бы на все вожжи пустить. Наскрозь бы весь белый свет прошли. Табунами пожаров моря сожгли ба, горы посрывали. А тут на беды да на горе: стоп, забуксовала машина. Хвать-по-хвать, дыра в горста. Измочалился бог — ни кожи, ни рожи. Так званье одно — бог да бог, а поглядеть не на што: зачах, завял… Слов нет, в огневых-то переплетах и ребятки в мызг уездились. От жары волосы на башке трещали, глаза лопались. На шкуре места живого не осталось — все в синяках да ссадинах. В уголь ужглись. Укачало. Утрепапо… Ну да все-таки не валились: руки делали, ноги бегали. Одним сплетом глотки гремели: д а е о о о о ошь… В бога, в боженят, в святых угодников. Не вытерпел бог удали матросской — околел! Вонь, чад, смрад, вносу верт. Ни хомута, ни лошади. Кнут в руках — погонять некого…
Тоска
Смертный час
Тошнехонько…
Нынче теплушка. Завтра теплушка. На одной станции недельку. На другую перебросятся — там недельку. Винтовочки заржавели. Люисы и Максы зеленью подернуло. Девочек развели. Девочки подобрались на ять. И не подумать, чтобы насильно или там за глотку. Ни-ни. Избави и не приведи. Никогда моряк на такую программу не пойдет. Ну, а как это срисует девочку грубую[18], сейчас к ней подвалится, сармачком тряхнет, начнет американские слова сыпать — апсолютно, вероятно и т. д. А той известно чево надо — поломается трохи да и:
— Ах, мое сердце любовью ошпарено.
Тут и бери ее на прихват. — Птички… В теплушках печки чугунные. Нары. Мешки вещевые. Узлы с барахлом. Белье на растянутых бечевках. Днем на базарных столиках счастье вертели. Скандалы запаливали. Пожирали жареную колбасу. Оладьи пекли. Били бутылки. Через всю ночь на легких катерах: пых пых пых пых. Грох трудфронт.
Хха!
Ххы!
Ну и пиньжак перед глазами, рукавами машет чучело.
— Которы, гыт, товарищи, поддерживай разруху…
Братки в скуку.
— С чего такое?
— Што мы вам фразера?..
— Сучий потрох.
— Топор курве в темячко.
— Товарищи, разобраться надо.
Голоса в разнобой. В глазах у всех черно, ровно в угольных ямах. Голоса в россыпь: никогда такого не бывало. Братки кто куда. Мишка с Ванькой в лёт……………………………………………
……………………………………………………………………………………………………………………………
Юрки ключи вешние — тёклые сливачи. Сильна, жгуча вешняя вода: заревет, не удержишь. Вволю тешься, сердце партизанское. Кровью плещись по морям, по пыльным дорогам. Полощись в крутых азиятских ветрах. Жри, полным ртом жри радость. Хлебай гремучие, кипящие просторы. Хлебай медовые зерна дней.
Широки степя. Неуемны озорные ветра. Кровь сладка. Пляско вино. Буй огонь. Кипуч огонь. Хлюпки росы. Говорлючи журчьи. Девчоночки алый цвет. Голубушки мяхки, хоть в узел вяжи.
Я на бочке сижу
Ножки свесила,
Матрос в гости придет,
Будет весело
Аааааах
Матрос в гости приде,
Буде весело…
— Сади!
— Гвозди!
— Рвись в лоскутья! Колись в куски!
— Шире круг!
— Давай давай!
Раскаленную до красна печку пинком за дверь.
— Сыпь!
Ноги пляшут. Теплушки пляшут. Степя пляшут… В болотах тихой зелени стоячие полустанки, затканные садочками. В окошечках цветочки, занавесочки марлевые (чтоб комары не кусали), пухлые, сытые рожи в окошечках.
— Почему такое?
— В кровь в гроб с перевэртом!
— Бей!
Бух Бух Знь зянь Бух Длянь — длянь — нь — длянь-нь… Машина: Ду дуду у у ду. Поехали, запылили машинисту браунинг в пузо.
— Гони без останову.
— Куда?
— Куда глаза глядят.
— Гони и гони: только в тупик не залети.
— Слушаюсь.
— Полный ход.
— Котлы полопаются.
— Крой, чего на сколько хватит.
— Подшипники перегреются.
— Полный ход: душа вон и лапти кверху.
— Есть.
— Рви! Полный!
Та та та… Та та та… Та та та…
Та та та… Та та та… Та та та…
Ш пш ш пш ш пш шш ш ш…
Та та та… Та та та… Та та та…
Да да да… Да да да… Да да да…
Паровоз в храпе. Паровоз в мыле. Пыль пылом.
— Гони. Бабу дадим. Напоим.
Тяжелые ветра пылали, густо плескались. Пылали, плескались зноем травы. Поезда бежали, зарывались в горы. С разбегу пробивали туннели. Табунами бродили пожары. Бежали сизые, полынные степя. Дороги половодьем шумели. Вытаптывая города и села, крестами бежали красные, белые, серые, черные, зеленые. Кованные горы бежали, дыбились, клещились. Бежали, как звери густошерстые, тучи, хвостами мутили игравшие реки. Партизаны бежали, падали, бежали. Плевались тресками, громами, бухами, хохом, ругом. Залпами расстреливали, бросками бросали наливные зерна дней. Всяко бывало и гожее и негожее — всего по коробу. Жизня сказать: ни дна, ни берегов… Сдыхал бог и каждому по два тавра выжег.
ОТЧАЯННОСТЬ и НЕ ЗЕВАЙ.
Все бывалошное-то уплыло, сгинуло, будто и не было ничего. Мишка с Ванькой, приплясывая, своим шляхом бежали, одним крестом крестились, одной молитовкой молились:
— Не зевай —
— а больше и не было ничего. Не взвидать красного солнышка — не было и не было…