— Сатана где?
— А кто его знает? Не то на завод ушел, не то на охоте.
Сзади крикнули:
— На охоте! Сам видал, как он с ружьем по выгону шел.
Гурда:
— Как придет, немедленно арестовать его и привести ко мне. Семеныч, собери моих. Ты отвечаешь.
Семеныч думал было спрятаться за чью-то спину, но было уже поздно, и он нерешительно протянул.
— Оно, конешно, Сатану обязательно арестовать надо. Сделаем, товарищ Гурда, за первый сорт.
А солнце разжигало хмурые лица и путалось в лохматом чубе Гурды. И как-то не вязался с весенним плясом капели и запахом прелой земли едкий запах гари от догоравшей избы. На соседнем дворе горланил петух. Было время обедать. Но мужики боялись звать Гурду к себе: как бы не проведали бандиты и не отомстили. Только секретарь ломался перед ним.
— Ввиду того, что у вас нарушено местожительство, милости прошу к нашему шалашу. Уплотнимся. А бабу к чер-р-ртям пошлю. Чем богаты, тем и рады.
Но Гурда ушел к школьной сторожихе.
Солнце смеялось весь день. Весна горланила птичьим гомоном. Мокрые голые ветки тянулись навстречу солнцу, томясь по зелени и набирая соки в еще незаметные для глаза почки. Смеху солнца вторили ручьи, грязными извивами стремглаво летящие к оврагу, мимо избы Сатаны, прямо в речонку.
Любо Сатане вдохнуть прелые запахи чернозема после лесной сыри и теми, где глаз сторожит дичь, а ухо прислушивается к потайным шорохам.
Сатана шагал к заводу продать настрелянное заводским инженерам.
Черными свечками воткнулись в синеву заводские трубы. Подойдешь ближе, — охватит лязгом и грохотом, и угольная пыль вымажет разрумяненные щеки.
В инженерских квартирах на окнах занавесочки и цветут герани. Сатана с устатку присел на крыльце свернуть крючок. Инженерша, покупая дичь, растревожила Сатану.
— Вы откуда?
— Из Среднина.
— Правда, что у вас сегодня ночью бандитский налет был?
— Ничего не знаю. А разве што слышно?
— Да говорят, будто бандиты за вашим председателем исполкома охотились, сожгли исполком и, кажется, убили председателя и еще кого-то.
— Исполком, говорите, сожгли?
А в груди тревога, и мысль ножом в голову: «С Настасьей не приключилось ли чего?.. Исполком сожгли. А она на задах»… Скорей получил бумажки, засунул в карман и зашагал к Среднину.
А солнце смеялось. Дорога таяла, и сапоги то-и-дело проваливались в рыхлый снег или скользили по грязи. Сатане неймется. Был бы ветром, — в единый дух отмахал бы шесть верст до Среднина. Был бы птицей, — кажется, знал бы, куда лететь. Не радовала весна, и прелый запах земли не будоражил. Одна дума острым ножом резала покой: «Настасья… Настасья… Настасья»…
В это время в Среднине Семеныч и три парня засели в развалившейся амбарушке рядом с избой Сатаны и поджидали его. Но Андрюшка, как завидел знакомую церковь, свернул с дороги и пошел малой тропинкой на зады, к исполкому.
Над Срединным стоял еще запах горелого, и по улицам сновал народ. Андрюшка зашагал быстрее. На задах у колодца он встретил старика Наумыча, который доставал воду. Сатана к нему:
— Старина, чего нового?
— Ой, много, паре, много. Ночью бандиты были. Не видишь, что ли, исполкомский сарай сожгли?
— А Гурда?
— Живой. Чего ему сдеется? В колодце от бандитов схоронился.
Сатана огляделся. Изба Настасьи целешенька, и дверь настеж. Значит дома, по хозяйству на дворе работает.
— Многих порешили?
— Ой, многих, паре. Троих аль четверых парней, да учительшу, да Настасью-вдову.
Разом помутнело в глазах.
— Кого?
— Троих аль четверых парней, учительшу да Настасью вдову.
Сатана бегом в избу Настасьи. Пусто. Окно выломано. В избе беспорядок. На полу черные пятна. И лишь на печке, зажмурясь, сидела кошка. Он назад. Наумыч уже понес от колодца воду. Сатана за ним. Закричал, как раненый:
— Старина, куда ж ее дели?
— Кого?
— Настасью.
— Настасью? Всех, паре, в школу снесли. Вместе хоронить будут.
Сатана не дослышал и так же задами, перепрыгивая через заборы, побежал к школе. Перед школой толпился народ. Завидев Сатану, расступились. Он, не глядя ни на кого, каким-то инстинктом почуял, где покойники, — пробежал в класс и увидел на полу лежащие в ряд тела. Стал искать глазами знакомое лицо. И только по одежде догадался, где Настасья. Она посинела, скорчилась, волосы слиплись в кровавый комок, и нижняя губа была прокушена. Сатана не долго пробыл в классе. Подумал: «К Гурде». И не зная — зачем, вышел вон. А Гурда как раз навстречу. Столкнулись в сенях. Сатана поднял голову и угрюмо сказал:
— Гурда, я к тебе.
Тот на минуту обрадовался, а потом спокойно:
— Ладно, пойдем к сторожихе.
Сторожиху выслали, и Сатана начал:
— Послушай, Гурда. Обидели. За живое хватили. Понимаешь. Настасью-то ведь они убили!
Гурда что-то почуял.
— Ну?
— Убили ведь Настасью-то… Дьяволы!
И вдруг неожиданно нагнул голову и начал тереть глаза оборотной стороной ладони. Гурда удивился: плачет.
— Убили… дьяволы… отомщу… видит бог… на дне моря найду… в самой чаще достану… по одному сволочей перестреляю…
— Не плачь. Слезами горю не поможешь. Меня ведь тоже не обошли. Избу с маткой спалили. Сам в колодце всю ночь просидел, руки чуть не отморозил.
Об учительнице Гурда смолчал. Сатана поднял голову:
— И тебя?
— И меня.
Оба задумались. А потом первым начал Сатана:
— Слышь, Гурда, каюсь — я с ними, с бандитами-то, водился. Помнишь про Романо́вских сказывал? Так от них письма Свистунову носил. Что хошь делай со мной… Только дозволь прежде разделаться с ними. Не дозволишь, — из острога сбегу, сторожей зарежу, а всё же подстрелю Свистунова. Не уйти теперь ему от меня.
— Давно бы так, Сатана. За что, скажем, Настасью сгубили, замучили? Здря. А ты работал на них. По правилам, тебя сейчас к стенке надо бы, да ладно, успеется. Вот что, посиди здесь, а я схожу тут по дельцу по одному. Да заодно скажу, чтоб сторожиха тебе самоварчик вздула. А ружье, пока что, мне отдай.
Сатана машинально отдал Гурде ружье и крепко задумался. Гурда же, выйдя из школы, постоял, подумал и зашагал потом по направлению к избе Сатаны. Навстречу ему попался парень и закричал еще издалека:
— Эй, Гурда, сказывают — Сатана на селе, а в избу не кажется.
— Ладно, пойдем обратно. Только, какой же ты часовой? Я тебе секретный приказ отдаю, а ты орешь во всю глотку.
Парень смутился.
У избы Сатаны Гурда сказал сторожившему Семенычу:
— Вот что, Семеныч. Хочешь поработать на славу Советской власти?
Тот неуверенно протянул:
— Хочу.
— Так слушай. Сатану у меня не трогать ни единым пальцем. Кто к нему в избу будет приходить — пропускать, а выпускать можно только меня да Сатану. Понял?
— Понял. Значит, стрелять по им?
— Нет. Арестуй. Назначь сам себе помощников и действуй. Будете дежурить по трое. Смену скоро пришлю. Всех на селе дежурить заставлю. Потому Среднино объявляю на военном и осадном положении. Понял?
— Понял.
— Если же ты да кого-нибудь упустишь или хоть одним словом бандитам донесешь, — знай, все равно расстреляю. Ночью сюда войска придут, с пулеметами да с пушками, — соврал Гурда для острастки.
— Ну зачем упустить? Што мы — в первый раз, што ли? Нам не привыкать, — утешал Гурду Семеныч и нервно щипал свою бороденку.
Гурда вернулся в комнату сторожихи, где, не шелохнувшись, мрачно грустил Сатана. Гурда неслышно вошел в комнату и долго стоял, разглядывая Сатану, который сидел, наклонив голову, и думал, думал… Молчанье нависло угрозой. Но пришел конец настороженной приглядке Гурды, и тот разбудил Сатану от его цепенеющих дум тихим голосом:
— Сатана, а Сатана. Пришло время и мне до тебя дело иметь.
Сатана очнулся.
— Не наврал? Не сменил свое слово отомстить за Настю?
Сатана удивился мягкому голосу Гурды.
— Нет покамест. Раз сказал, — сделаю. Всех по одиночке перестреляю, и Свистунова тоже.
— То-то же. Смотри у меня.
Помолчали. Молчанье прервал Гурда.
— А у меня план есть.
— Сказывай, — равнодушно и тихо буркнул Сатана.
Гурда начал:
— Слушай, друг. Можешь ты дойти до Свистунова?
— Могу.
— Хочешь банду изничтожить?
— Хочу.
— Ну, так вот, как приедут Романо́вские, мы облаву устроим. Романо́вских схватим, а тебя отпустим. Ты бежи прямо к Свистунову, донеси ему, что Романо́вских схватили, а тебя чуть не подстрелили. Понял?
— Понял.
— Свистунов тебе поверит. А ты ему еще и письмо от Романо́вских представь. А это сможешь сделать?
— Смогу. Они завсегда, как приезжают, мне письмо для Свистунова оставляют.
— А потом будешь приходить ко мне и рассказывать, что и как. Встречаться будем за погорелым местом.
— Понял.
Романо́вские приехали через два дня. Дежурил Семеныч и еще двое. Как увидели, что к Сатане прошли двое незнакомых, обрадели, и дрожь по телу прошла, как после свадьбы перед молодой женой. Зарядили ружья и ждали. Ждали долго, чуть не всю ночь. Уже под утро распахнулась дверь, и кто-то вышел на крыльцо, попыхивая папироской. Из темноты выпрыгнуло:
— Кто такой?
— А тебе что?
Голос не Сатаны, и Семеныч взялся за дело. Тупо стукнул приклад об голову, и огонек от папиросы покатился под крыльцо. Одного не стало. Другой — в избе. За этим зашли просто туда. Когда тот выдернул из штанов револьвер, Сатана схватил его за руку, и он только успел злобно проскрипеть:
— Засада… Ладно… Ответите…
Ночью же доставили связанных проезжих Гурде, а на утро через завод он переправил их в город. После немного постреляли, напугав баб, которые подумали, что опять пришли бандиты.
Как уговорились, Сатана выбежал из избы и помчался к Стрижевским лесам. Отбежав сажен сто, он вернулся назад и для хитрости разбил окно в своей избе. А после зашагал сначала по перелеску, потом по лесорубной дороге, а потом еле видными тропками, которыми раньше бродил за дичью. Шел наугад. Ночь тихая. Небо — шатер из звезд, и голубые светляки их трепетали в просветы между деревьев. Сатана шел и шел, похрустывая сапогами по снежной корке. Ему все равно. Не удастся, — плохо. Но только, зачем не удастся? Про Сатану там знали. Не впервой письма переправлял… И если придет, встретят, как своего. А страху нет. Суметь бы все следы замести. Романовские пока что не докажут. Крепко скрутили их. Наверное, по железной дороге в город отправят. А ему что? Бабы нету, робят тоже. Сам, как перст. Сумеет отплатить за Настасью.