Пестель. А вы верите в мое честолюбие?
Сергей Муравьев. Нет. Мы уйдем, Пестель, когда будем не нужны нашей Республике. Вы в монахи, я в бегуны.
Пестель. Вы любите человека, Муравьев. Революция поставит перед вами выбор: человек или человечество. Их нельзя любить вместе.
(Входят: Бестужев, кн. Трубецкой, Матвей Муравьев, Кузьмин, Суханов, кн. Волконский и др. За ними Степан приносит ящик с бумагами и лопаты.)
Кн. Волконский. Господа, здесь все дышет заговором. Если б мы уже не были заговорщиками, то непременно сделались бы ими среди этой сырости и отвратительного освещения.
Степан. Вот свечи, ваше сиятельство.
Сергей Муравьев(Степану). Ящик оставь здесь. А сам пойди сядь у дверей снаружи и, если кто придет, скажи нам.
Степан. Слушаюсь. (Уходит.)
Бестужев. В какой темноте рождается свобода.
Матвей Муравьев. К делу, господа.
Кн. Трубецкой. Изложите мне ваши намерения, и, как представитель Северного Общества, я изложу свои.
Пестель. Наши предложения кратки, князь, потому что не имеют оговорок. Республика, равенство политических прав, переход частных земель в государственный земельный фонд без уплаты помещикам.
Кн. Волконский. И мы очень мало склонны уступить что-нибудь из них.
Пестель. Я знаю программу Никиты Муравьева, принятую у вас. Вместо феодальной аристократии вы хотите создать денежную. Вырвав крестьянина из рук помещика, отдать его купцу, из раба закрепощенного сделать рабом свободным. Если нужно для этого писать конституции и восставать, то лучше бросить в огонь перья, а самим поступить в школу прапорщиков, которые из Дон-Кихотов сделают, по крайней мере, приличных фельдфебелей. Освободить крестьян без достаточного количества земли, значит приготовить им участь английского пролетария. Вы видели, князь, горящие огнями здания английских фабрик, которые ночью смотрят миллионами желтых жадных глаз? А внутри и снаружи бесконечное движение черных липких фигур, в которых уже нет ничего человеческого. Длинная вереница их у ворот в ожидании работы, на которую родители посылают детей с пяти лет, потому что не могут не посылать. Труд бессменный, которому нет конца. Фабрика и барак, работа, короткий сон и разврат, — больше ничего не дано свободным. Поэтому мы и говорим: или все или ничего. Закон или голод будут держать в рабстве — тут нет выбора. Мы же предлагаем разделить землю, и нашу с вами в том числе, князь. Пусть Россия первая даст свободу, а не покрывало лицемерия на лысую голову ростовщика.
Кн. Трубецкой. Ваша реформа расшатает все хозяйство, не говоря о том, что сведет на-нет культуру, выдвинув вперед полудикарей.
Пестель. Русский народ останется дикарем, пока не выйдет вперед. Нет, князь, у нас не будет овец, которым уготована вольность и место в парламенте, и козлищ, для которых останется пустырь и лопух. Впрочем, кажется, Рылеев предложил некий компромисс: учредить республику с царем вместо президента. Но это ему простительно. Он поэт, а поэтам свойственна некоторая вольность мысли.
Кн. Волконский. Да, у него мысли довольно еретические, но его вдохновение увлекательно.
Матвей Муравьев. Все же он не вождь, он не знает, куда вести. К вольности: но где посох, чтоб перейти Чермное море?
Пестель. Революцию делают поэты, правда, не пишущие стихов. Я тоже не пишу стихов и потому не понимаю, что можно делать мороженое на огне. Как думаете вы, князь?
Кн. Трубецкой. Ваши предложения неприемлемы, господа. Россия не готова для республики.
Кузьмин. Мы здесь не затем, чтоб просить разрешения быть республиканцами.
Сергей Муравьев. Когда взбираешься на гору, нельзя на каждом шагу приседать и смотреть вниз.
Матвей Муравьев. Мы азиаты, у нас не может быть свободы. Нам нужен деспот в лице царя или президента, все равно.
Кн. Трубецкой. Вы правы, нам еще нужно учиться у Запада. И сама революция невозможна ранее десяти лет.
Сергей Муравьев. Почему же не тысячи?
Бестужев. Как вы благоразумны, князь. Вы и не догадываетесь, что революция начнется через две недели. Государь приедет на смотр, а мы, переодевшись в солдатские мундиры, займем караулы и ночью убьем его. Мы снимем голову, и тело будет бессильно.
Пестель. Мы истребим всю царскую фамилию.
Кузьмин. Всех до одного!
Сухинов. Пятнадцать членов Общества Соединенных Славян готовы на цареубийство.
Сергей Муравьев. Да, мы начнем. Полки готовы. Может быть, вы не откажетесь притти на помощь победителям, если мы победим, и умереть с нами, если мы будем разбиты. Россия — страна чудес, где живут вместе Христос и дьявол, академик и знахарь, азиатский деспот и человек, безграничный в свободе. Она даст миру счастье, она первая уничтожит власть. Если наша кровь будет незаметной каплей в потоке революции, — для этого стоило жить. Пусть мы погибнем, и история будет лгать о нас, как старая гадалка, пусть у побежденных ищут ошибок те, кто не испытал неудачи. Мы будем приветствовать грядущее, если оно вспомнит нас, и, если забудет, все равно привет ему!
Кузьмин. Смерть старой России!
Сухинов и Бестужев. Да здравствует республика!
Кн. Волконский. И ранее тысячелетия, князь.
Кн. Трубецкой. Энтузиазма мало для победы.
Кузьмин. У нас будут пушки в подкрепление к нему Мои солдаты ждут только приказа. Я вчера объявил им, что скоро поход. Жаль только, что я сказал об этом поручику Буслаеву.
Сухинов. Ты с ума сошел! Разве станет молчать этот дурак. Ведь он все передает своему дяде, корпусному командиру.
Кузьмин. Ты думаешь? Тогда завтра же вы найдете его мертвым.
Бестужев. Что вы хотите делать?
Сергей Муравьев. Подождите, может быть, можно обойтись и без убийства.
Кузьмин. Завтра же он умрет.
Кн. Трубецкой. Это невероятная жестокость. Он не виноват в том, что вы не умеете хранить тайн.
Кузьмин. Да, да, я виноват. Я убью его, а потом себя.
Кн. Волконский. Нельзя так бросаться жизнью.
Пестель. Можно, если нет выхода.
Сергей Муравьев. Нет, я знаю Буслаева. Его можно уверить, что это была шутка. Я или Миша возьмем на себя это. Не отчаивайтесь, Анастасий Дмитриевич. Будьте сдержаннее в следующий раз. Человеческая жизнь слишком дорога, чтоб рисковать напрасно.
Пестель. Она ничего не стоит. Придет минута, когда вы не только поймете это, но докажете своей рукой.
Кн. Трубецкой. Мы не найдем общего языка, господа.
Сергей Муравьев. Как вы боитесь ответственности, князь, даже за себя; а если придется взять ее за других?
Кн. Трубецкой. Да помилуйте, Сергей Иванович. Истребление всей царской фамилии, значит и детей и женщин. Хладнокровное убийство ни в чем неповинного человека. Мы не пойдем на это.
Кузьмин. Ну, и не надо, обойдемся и без вас.
Сухинов. Страшновато, ваше сиятельство, что и говорить. Не лучше ли подождать., пока царь сам даст республику, а помещики подарят крестьянам землю. Добродетель — дело великое, да и всем было бы спокойнее.
Кн. Трубецкой. Я нахожу излишней вашу иронию, сударь. Вы видели только сейчас, к чему приводит революционное рвение, и если на нас донесут…
Сухинов. Я также вижу, к чему ведет ваша добродетель. Вы хотите ехать на плечах мужика, а потом сказать: ведь ты добился вольности, голубчик, так и подыхай на свободе. Кукиш тебе вместо земли.
Кн. Трубецкой. Вы грубы.
Сухинов. В пансионах не обучался, ваше сиятельство. Потому, верно, и вижу, что за мыслями высокими весьма невысокие прячутся.
Кн. Трубецкой. Господа, при таких условиях я отказываюсь от переговоров.
Пестель. Я этого не думаю, князь. Мы говорили не с Трубецким, а с представителем Северного Общества. Но грубость не есть признак демократии, Сухинов, и потому умерьте ваш революционный гнев. Революция только выиграет от этого.
(Входит Степан.)
Степан. Ваше высокоблагородие, словно кто-то у плотины шмыгнул. Камешки в воде забулькали. Обошел — никого нету. Как прикажете?
Пестель. Агент генерала Рота.
Сергей Муравьев. Вы думаете — Бошняк?
Бестужев. Пойдемте, посмотрим.
(Бестужев, Сухинов, Кузьмин и Степан уходят.)
Матвей Муравьев. Скверно.
Кн. Трубецкой. Не бросить ли бумаги в реку?
Пестель. Мельница еще не горит.
Кн. Трубецкой. Эти прапорщики только губят все дело. Зачем вы принимаете их в общество?
Кн. Волконский. Армия состоит не из одних генералов, князь.
Бестужев (в окно). Никого нет, господа. Это, верно, кошка пробежала по плотине. В такую ночь зеленую, прозрачную немудрено свалиться в мечтах в реку. Но надо зарыть бумаги. Степан принес их и лопаты. Вы идите, господа, а мы с Кузьминым и Сухиновым скроем ваши мысли, Пестель, пока не придет время показать их миру. Ваша «Русская Правда» вся здесь. Отлично.
Кн. Трубецкой. Да, пора. Может быть, Юшневский…
(Кн. Трубецкой, кн. Волконский, Матвей Муравьев и др. уходят. Бестужев, Сухинов и Кузьмин берут ящик и лопаты и выходят за ними.)
Пестель. Однако он неподатлив. Страх и слабых людей делает сильными.
Сергей Муравьев. А, между тем, он не трус. Я помню его в сражении под Бородиным и под Лейпцигом. Впрочем, солдат и заговорщик — не одно и то же.
Пестель. Итак, мы не встретимся с вами больше до начала действия. Победа или поражение, Александр или мы. В России становится тесно.
(Пестель и Сергей Муравьев уходят. Входит Шервуд и осматривает стол и скамью.)
Шервуд. Ничего… а… были. Она. Записочка беленькая. Сейчас заговорит и расскажет.