Врач. Простите, я взял вас за раненую руку.
Сергей Муравьев. Зачем он здесь? Неужели он не может умереть?
Врач. Здесь никого нет. Это все от лихорадки. Государь прислал меня к вам. Он очень озабочен вашим здоровьем.
Сергей Муравьев. Он хочет сохранить меня для казни?
Врач. Бог с вами. Вы больны. (Тихо.) Государь изволил сказать, что не прольет крови.
Сергей Муравьев. Тогда бескровно. Дайте. Мне все равно. (Врач подает ему лекарство.) Я буду спать от него?
Врач. Это от лихорадки. Мне не приказано…
Сергей Муравьев. Вылечить меня, пока я не дам показаний?
Врач. Ради бога, тише. Я должен итти. Семен, поправь свечу, она нагорела. (Врач уходит. Часовой подходит к столу.)
Часовой. Ишь, как полыхает. Как бы стена не загорелась.
Сергей Муравьев. Она каменная.
Часовой. Решетка расплавится.
Сергей Муравьев. Но я не могу бежать. Почему ты отворачиваешься? Почему не смотришь прямо?
Часовой. Ты обманул меня.
Сергей Муравьев. В чем? Я не знаю тебя.
Часовой. Не знаешь? Я был постоянно около тебя, но ты говорил на чужом языке.
Сергей Муравьев. Это ты, Гульбин?
Часовой. Я. Признал? Посмотри.
Сергей Муравьев. Что это?
Часовой. Сумочка.
Сергей Муравьев. Зачем?
Часовой. Я ее тебе на шею повешу. Вот так.
Сергей Муравьев. Как тяжела она! Как будто меч входит в сердце. Мне нечем дышать.
Часовой. Ты пойдешь со мной… со мной… (Он делается все меньше и меньше и как будто уплывает, не двигаясь, вглубь каземата.)
Марина(за сценой). Я хочу войти.
Пашков(за сценой). Окно узко.
Марина. Это дверь. Помоги мне. Какая тяжелая.
(Решетка окна раздвигается и достигает пола. За окном показываются деревья с огромными лиловыми вишнями, которые горят и покачиваются с металлическим звоном.)
Марина. Как тепло. Вишни большие, как лиловые мячики. Едва качаются. (Входят Марина и Пашков.) Мой друг, вы тоже осудите меня?
Сергей Муравьев. Нет, моя дорогая, нет, моя любимая. Ты забыла?
Марина. Я ничего не помню и не хочу помнить. Ты не знаешь любви.
Пашков. Я ребят собрал здесь, у крепости. Пойдем. Вот и котомку принес вам.
Сергей Муравьев. Что в ней?
Марина. Подожди. Когда я шла после смерти брата к пруду… я хотела взглянуть туда вглубь. Все бело, лед горит, а вода синяя, темная. Я подошла, а Пашков у края сидел. Там, в глубине, звезды плавали и вдруг хлынули с неба, как ручей серебра. Пашков подставил котомку, а я руки. Они теплые, серебряные, падали, цеплялись за платье. Вот посмотри — у меня на рукаве, а у него в шапке.
Сергей Муравьев. Дай мне руки, наклонись, здесь темно, я не вижу тебя.
Пашков. В ворота стучат.
Сергей Муравьев. Это семеновцы. Мертвые встают!
Пашков. Разбивают ворота. Мир бунтует! Воля пришла, Сергей Иванович!
(Шум и удары.)
Сергей Муравьев. Я не увижу ее, Марина. Мои руки скованы. Я не могу подняться.
Марина. Я люблю, люблю тебя. Ты не увидишь, но ты уснешь. (Марина целует Сергея Муравьева и опускает его голову на изголовье. Свеча гаснет, а когда она вспыхивает, один часовой стоит у дверей. Входит Левашев.)
Левашев. На очную ставку. Что это за стук?
Часовой. Новую тюрьму строят, ваше превосходительство.
Каземат С. Муравьева и рядом каземат Суханова. Сергей Муравьев сидит у стола и пишет. Суханов стучит ему в стену из своего каземата.
Сухинов. Как странно, нам сегодня не запрещают разговаривать. Что вы делаете?
Сергей Муравьев. Подвожу итоги.
Сухинов. Чему?
Сергей Муравьев. Прошлому.
Сухинов. На это у нас будет достаточно времени. Говорят, нас сошлют в Благодатский рудник.
Сергей Муравьев. Я еду ближе.
Сухинов. Может быть, мы никогда больше не встретимся с вами. Спойте, Сергей Иванович, как тогда в лагере, после заседания?
Сергей Муравьев. Что же спеть вам?
Сухинов. Что хотите?
Сергей Муравьев. Я мало пою по-русски. Может быть, о «Летучем Голландце»? (Поет.)
Когда бежит за валом вал,
И паруса летят, как птицы,
И мачты гнет, седея, шквал, —
Я слышу в буре звон цевницы.
Когда средь пены промелькнет
Тень корабля чернее ночи, —
Я знаю, нашей жизни лёт
С минутой каждой все короче.
Свободе не было границ
Средь водной шири океана, —
Что ж, если в круг веселых лиц
Смерть заглянула слишком рано.
Плохие слова, но я люблю их за воспоминания.
Сухинов. Я не спросил вас… Ваш приговор?
Сергей Муравьев. Повесить.
Сухинов. Боже мой! Простите меня. Я не знал, не подумал, что это возможно. Когда?
Сергей Муравьев. Сегодня. Не ужасайтесь, мой друг, более, чем я сам. Я подвел итоги и готов, спокоен, потому что ничего не оставляю здесь. Тяжко не умереть, а вести к смерти другого. Я не один: со мною Пестель, Рылеев, Каховский и Мишель… Если бы только не Мишель!
Сухинов. Вы не можете ни в чем упрекнуть себя. Мне было бы отрадно сопровождать вас. И Бестужев думает то же самое.
Сергей Муравьев. Июль. Звезды бледнеют. Значит близко рассвет. За мной сейчас придут. Добывайте, Сухинов, железо для нового оружия. А я спускаюсь в шахту, из которой еще никто не поднимался на поверхность.
Сухинов. Мне почему-то хочется просить у вас прощения. Простите за то, что я живу. Простите меня, Сергей Иванович.
Сергей Муравьев. Тише. Идут. Прощайте.
(Входят сторож и конвой.)
Сторож. Вот позвольте, ваше высокоблагородие.
Сергей Муравьев. Что это?
Сторож. Ремни для рук… руки связать велено.
Сергей Муравьев. Ах, да! (Сторож прикрепляет ремни и вешает ему на грудь дощечку, на которой написано: «Цареубийца».) У тебя дрожат руки, пусть кто-нибудь другой.
Сторож. Господи, господи. Дело-то какое, ваше высокоблагородие…
Сергей Муравьев. Перестань. Полно.
Голос Левашева. Чего вы глядели, чорт вас возьми! Казнь назначена в 4 часа, а ничего не готово. Дьяволы! Запорю! Заприте их пока в каземат.
(Конвой вводит Пестеля и Бестужева.)
Бестужев. Сережа, милый, они издеваются над нами, но я с тобой.
Сергей Муравьев. Мой дорогой, я не могу дать тебе руку.
Бестужев. Нет можно. Вот так.
Пестель. Несчастная Россия! В ней не умеют даже вешать.
Сергей Муравьев. А где Рылеев и Каховский?
Пестель. У них сейчас священники. Я думаю, все это несколько преждевременно.
Сергей Муравьев(указывая на Бестужева). Для него особенно. (Бестужеву.) Миша, ты слышишь меня? О чем ты думаешь? Здесь нечего жалеть, мой друг.
Бестужев. Я думал о Марине. Я надеялся, что меня сошлют в Сибирь, и она поедет со мной. Но так лучше, ей там было бы слишком тяжело. Но почему она не пришла проститься со мной? Она не могла забыть. Или ей тяжело было видеть меня? Но не пришла, не пришла.
Сергей Муравьев. Оттуда не приходят, Миша. Она там, куда мы собираемся войти.
Бестужев. Как! Марина умерла? И никто не сказал мне об этом? Она умерла, она, которая так любила жить.
Сергей Муравьев. Она не хотела жить.
Бестужев. Да, да, ее нет, моей милой богини. Так и должно было быть. Она во всем была особенной, другой… Я не жалею, нет.
Пестель. Вы счастливы, Бестужев, потому что нет человека, который не был бы забыт. Ваша возлюбленная предупредила вас, и вы счастливы. Я оставляю отца, мать, сестер и многих, кто любил меня, но все эти люди успокоятся и забудут. Я буду жить в ненависти. Меня не забудут те, кто ведет меня на казнь, меня не забудет царь и все, кому грезится призрак революции, кто боится будущего. Наше бессмертие в них.
Сергей Муравьев. Но мы, все же, не сумели облечь плотью вашу мысль, мы не научились владеть оружием.
Пестель. Побеждает не всегда тот, за кем остается поле сражения.
Сергей Муравьев. Музыка.
Пестель. Это полковой оркестр.
Бестужев. Для нас, в такую минуту!
Сергей Муравьев. Рассвет наступил.
Бестужев. Свежим воздухом потянуло через решетку.
Голос Левашева. Живей, живей!
Пестель. Значит, пора.
Левашев. Ведите их!
Пестель. Простимся здесь. Я всегда любил вас, Муравьев; как мне кажется — и вы меня, хотя мы молчали. Я говорю об этом и думаю, что не поздно.
Сергей Муравьев. Нет, Пестель, потому что я всегда верил в вас. Дай мне руку, Миша. Идем.
Бестужев. В вечную ночь, Сережа. Но я не жалею я с тобой, как всегда.
Голос Левашева. Ведите, ведите!
Сторож. Ваше высокоблагородие… Господи, помилуй.
Сухинов. Прощайте, прощайте все! О, проклятая страна в которой позорно жить!
Сергей Муравьев. Молчите, Сухинов. Нас не надо провожать отчаянием. Мы идем в вечную ночь, но мы знаем, что день наступит — не для нас, но это все равно. Помните об этом в глубине шахты, когда будете добывать железо. Помните это.
Сухинов. А теперь надо молчать, потому что смерть требует тишины.
(Все уходят.)
Н. ЧертоваНовые галоши
Учреждение большое, хозяйственное.
На дверях строгий окрик: