Иэ-х, сердцу стало прискорбно. Уцепил Максим Ваську за рукав, давай молить-просить:
— Васёк, товарищ подсердечный… За что мы скомлели, терхались? Долой золотую шкурку. И зачем нам кисла меньшевицка власть? В контрах вся Кубань — тридцать тысяч казаков. Што тут делать и как тут быть!
— Успокой ты свое солдатское сердце.
— Будь уверен, оружья достанем.
— Слово олово.
— Диствительно, долой кислу меньшевицку власть…
— А Совет. Совет — чхи! — будь здоров — погремушка…
— Вся власть в наших руках… Хоромы, дворцы и так далее.
Обрадовался Максим. Так-то ли обрадовался — сало и хлеба краюху на подоконнике забыл.
Табуном притопали в гостиницу «Россия». Картинки, диваны эти самые и занавески чистый шелк. Барахла понавалено, барахла: сюда повернешься — чемодан, туда — узел, двоим не поднять. Расстегнули бутылочку, другую. Вспоминали с Васькой, как на ахтомобиле мимо дороги чесали, — выпили. Про трубу вспомнили, — еще выпили. За поповский сапог на-ново выпили. Опосля того вывел Васька гостечка дорогого через стеклянную дверь на терраску. Вывел да и показывает:
— Вон немцы в Крыму. Вон Украина, страна хлебородная, всю ее покорили стервозы, а флот наш сюда отсунули.
— Немцы?
— Немцы, Максим, немцы, хлесть иху мать… Шёлм-блём даешь флот по брест-литовскому. Шалишь. Распустили мы дымок — сюда уплитовали. Выпьем вино до последнего ведра, дальше поедем, разгромим все берега и с честью умрем.
— Вася, зачем умирать. Умереть не хитро…
— Я? Мы? Никогда сроду. Все прошли с боем, с огнем: гайдамаков били, Раду били, под Белградом Корнила шарахнули, с Калединым цапались, в Крыму с татарами дрались, офицеров топили в пучине морской… Раз офицер — фактически контрик…
— Бей с тычка. Бей с навесу. Бей наотмашь. Хрули гадов. Ни давай курвам пощады…
— Справедливо, дядя. Полный оборот саботажа. Весь путь под саботажем. Мокроусовский отряд: слыхал. Наш отряд… Черный флот… И кругом теперь судовые комитеты — наша бражка: чумазая, нечесаная, ни одного в очках нет. Дни и ночи у нас собранья и митинги, митинги и собранья. На дню выталкиваем по тыще резолюций — клянемся, клянемся и клянемся: бей контру. Баста…
Правильно, от Новороссейска море начинается. Корабли гуськом. Весь черный флот. Пушечки, дымок, флаги праздничные. По утрам с дредноута «Воля» малым током радио по всей эскадре:
В
сем
всемв
семсего
днявечеро
мвгорсадуот
крытаясценана
вольномвоздухек
онцертмитингшампа
нскоебалдоутравходс
вободныйвоенморыпригл
ашаютсябезисключениядаз
дравствуетдаздравствуетдо
лойдолойдолойдаздравствуетсв
ободныйчерноморскийфлот Тройка.
Команды на берегу. Двенадцать тысяч матросов на берегу.
Сколько это шуму!
Гостиницы и дома буржуйские ломятся. Хоромы, дворцы и так далее. Совет, што Совет! Лучше об нем и не говорить и слов ни тратить. Даешь шампанского, — и кислый Совет из бездонных подвалов Абрау-Дюрсо перекачивал на корабли шампанское. В неделю по два ведра на рыло. И цена подходящая — двенадцать рублей бутылка — твердая цена. Хватало и водки, николаевской, белоголовой. Слезу вышибала, за сердце брала старорежимная, злая водка. Совет — чхи! — будь здоров — погремушка с горохом. И такое бывало. Ночью, загнав всех рысаков и смеху ради перетопив лихачей в вине и керенках, подваливалась к Совету буйная ватажка, обвешенная бомбами, кольтами…
Даешь авто!
— Тыл штатска провинция.
— Душу вынем.
— Го-го-го…
— Даешь авто!..
Высунется в окошечко дежурный член, в шинель одетый.
— Товарищи, я сам четыре года кровь проливал, но автомобилей в Совете нет… Вы, как сознательные, должны…
— Ботай.
— Куда подевали?
— Пропили?
— Немцам берегут.
— Душу выдерем…
— Товарищи…
Из толпы для забавы стреляли. Можбыть, кверху. Можбыть, в члена промахивались. Ни всякий, скажем, понятие о прицеле имеет. Да.
А член мечет:
— Я ни против… Я сам фронтовик… Вместо авто Совет выставит пятьдесят бутылок шампанского.
— Мало…
— Ни заливай нам.
— Тоже фронтовик — нажевал рыло-то…
— Мало.
— Двести…
Сходились на сотне.
Всяко бывало.
Девочки-мармуленочки до одной за моряками. Вихрем свадьбы. Сплошная гульня. Свадебные поезда кишками. Через весь город. Сквозь. Свадьбы каждый час, кажду минуту. Пьянка-гулянка. Дым-ураган. Жизня на полный ход. Хриплые женишки. Невесты первый сорт карамельки. Шафера, подруженьки, тетушки — честь честью. Колец ураган: с пальцами нарубили у корнил-офицеров. Венчанье, лохмачи осипли. Музыка крышу рвет. Денег много. Все пляшут. Все поют. Дым в небо.
Женится Васька на буржуйской дочке. Денежки всему шапка. Васька с Маргариточкой за красным столом сидят, друг дружке эдак улыбаются. Маргариточка в форменке — женихов подарок. Куражится Васька. Уцепил ее за хребет. В миндальные губки целует. Вино пьет, стаканы бьет, похваляется:
— …в натуральном виде с подливкой…
Ах, и веселый же народ матросы. Делегат за оружием Максим среди них, ровно ржавый курган в зеленой степи. Дума грызет — и как бы оружием разжиться — ждут станичники… Хотя какое тут оружие, ежли Васька женится?.. Отгуляем, отпляшем и…
Ржет братва, на слово не верит:
— ……………………………………………………
— ……………………………………………………
— Га-га-га!
— Го-го-го!
— А-ха-ха-ха!
Васька пузырится:
— Што я вам, — говорит, — чувырло какое?
Васька из двух шпалеров на спор садит в пустые бутылки, понаставленные на рояль. Бабы визжат. Братва потешается. Чечоточку, ползунка, лягушечку как тряхнет-тряхнет Васька, локти на отлет:
— Рви ночки…
— Равняй деньки…
Папаша, то-есть буржуй ихний, безусловно пляшет. На затылке смятый котелок. Глотка буржуйская шире голенища разношенного. Рвет камаринского на демократических началах:
— Аарррара… Ааррра…
Ржут матросики. Над буржуем подтыривают:
— Нет. Спой-ка ты нам яблочку…
— Тряхни брылами…
— Повесели гостей…
— Сыпь на весь двугривенный…
— Уморушка-Татьянушка…
А матушка, то-есть буржуйка ихняя, дышит над голубками. Пылью стелется:
— Девушка она у меня чуткая, деликатная. Гимназию с золотой медалью… Уж ты, Василь Петрович, ради бога, будьте с ней понежней… Она совсем, совсем ребенок…
Ваську от умиления слеза прошибает:
— Мамаша, да рази ж мы ни понимаем… Да я в лепешку расшибусь…
Маргариточка за роялем трень-брень. Ее восковой голосок гаснет в мутном утробном реве:
Ах, ты, яблочко,
Д с боку верчено…
И на улице под окнами подхватывают с подсвистом. Ни поймешь, плачут или смеются стекла, и в раму рожа дико веселая:
— Э, да тут гулянка…
Под окошками летучий митинг:
— Свадьба.
— Ну!
— Верно дело.
— Залетим, братва…
— Вались…
— Заходи, братишки, заходи… Места хватит. Вина хватит…
— Зачем же бить окошки?
Утром с похмельки:
— Ах, ах…
— Где молодой?
— Нет молодого!
Пропал молодой.
Теща плачет. Маргариточка белугой ревет: охорашивает ягодки помятые. Шафера похмеляются, к подруженькам присватываются. Ребятишки выжимают из бутылок похмельку.
Нету Васьки.
Оказывается, на фронт махнул. А можа, и не на фронт. Вечером будто видали Ваську — в гортеатре зеркала бил. А завтра слышишь, будто влюбилась в него артиска. Зяфаловал Васька артиску францускую. Раз-раз по рукам — и в баню. Лафа этому Ваське. Куражится, подлец: артиска, прынцеса, баба свыше всяких прав.
Пришли ребята гулять и видят: артиска ни артиска, а самая заправская чеканка Клавка Бантик. Кто ж ни знает Клавку Бантика. Васька на что доброго сердца человек и то взревел:
— Ах, ты, — кудлячка…
Плеснул ей леща, другого — и в расчете: бесхитростный Васька человек.
Стонут, качаются дома.
Пляшут улицы.
Прислонился ходя к «России». По неизвестной причине плачет ходя, разливается:
— Вольгуля мольгуля…
Выкатились из «России» ребятки и навалились на ходю:
— Хам…
— Гам…
— Китаеза…
— Черепаший хвост.
— Что обозначают твои слезы?..
— Вольгуля мольгуля… Моя лаботала, лаботала, все денихи плолаботала: папилоса нету, халепа нету…
Слезы эти из него так и прут.
— Ха-ха!
— Гу-гу!..
— Бедолага, сковырни слезы, едим с нами.
— А-яй, чудачок, кругом слобода, а ты плачешь.
— Едим…
— Мая каласо, тавалиса…
Эх, развезло, размазало.
— Стой, не вались…
В дымину пьяного делегата Максима с десять рук втолкнули в реквизированную архиерейскую карету с проломленным боком. Ввалились — Галаган, Суворов, китаеза, еще кто-то. Сорвалась пара, разукрашенная красными лентами. И у лошадей праздник.
И лошадям весело.
— Пошел!
— Качай, качай!..
— Рви малину!
— Руби самородину!..
— Хха, Фьюьюьюьююю!.
Помнил Максим станицу. Фронт помнил. Гнеденького жеребчика Сокола. А слова, ровно раки, пьяные, расползаются:
— Вася… Родной… Господи… Братишки… Контра вся Кубань… Тридцать тысяч казаков…
— Погоди, и до казаков доберемся и их на луну шпилить будем.
— За што мы страдаем?..
— Ни расстраивай, солдат, ты своих нервов… Всех беломордых перебьем, и ббаассттаа — останется одна пролетария…
— Оружья тебе достанем…
— Должны мы погулять… Первый праздник в жизни…
— Вася…
Гортеатр. «Гейша». Занятная штука. Радовался китаеза, ровно малый ребенок. Смеялся китаеза, в ладоши прихлопывал:
— Уф, мая каласо…
Максим под стульями спал. Трое в карточки перекидывались на заднем плане. А Галаган с Суворовым расставили по борту ложи бутылки. Хлебали шампанское. «Гейшей» интересовались и языками причмокывали:
— Вот это нда!..
— Бравааааааааааааааааааа!..
— Вахтаналия!
Разбудил Васька Максима.
— Едим!