Соратники дю Ги быстро исчезли.
– Чего ждете? Хватайте этих мерзавцев! – крикнул Лавердьер своим людям.
В то время, пока Лорис удерживал Лавердьера, полицейские пробрались было к импровизированной баррикаде, но, получив несколько здоровых тумаков, должны были отступить. Лавердьер с обнаженной шпагой кинулся на Лориса.
– А! Это ты, чертова кукла! – промычал он. – Береги свою шкуру!
– Подлец! – прошептал Лорис. – На этот раз твоя кираса тебя не спасет.
Лавердьер, чтобы поскорее покончить, вытащил из кармана пистолет и выстрелил из него в Лориса. Но Лорис отвел его руку шпагой.
– Спасайтесь! – крикнул он Картаму.
Но оба республиканца, заперев дверь за последним товарищем, бросились на полицейских.
На этот раз завязалась отчаянная борьба в этой полутемной зале, борьба неравная.
Силач Картам схватил скамейку и сделал себе из нее грозное орудие против противников.
Двое других, искусно владея шпагами, отстраняли полицейских, непривычных к такой отчаянной борьбе. Спрятавшись в углу, закрывая собой Марсель, которая прислонилась к стене, они довольно успешно защищались.
– Сюда, солдаты! – крикнул Лавердьер.
Одной рукой он раздвинул часть импровизированной баррикады, которая служила защитой трех людей, и снова очутился перед Лорисом с твердым намерением покончить с ним.
Возобновилась утрешняя борьба, но еще более отчаянная, потому что Лорис от волнения потерял все хладнокровие, хотя и не утратил умения.
Но вот несколько солдат, повинуясь призыву Лавердьера, приблизились с направленными штыками.
На этот раз всякое сопротивление становилось немыслимым.
Жан Шен крикнул:
– Сержант, разве подобное деяние достойно солдат, разве вы на содержании мушаров[14] Фуше?
– Довольно! – погремел Лавердьер. – Хватайте эту каналью!
– За это слово ты заплатишь дорого! – воскликнул Лорис.
И он хватил шпагой по лицу негодяя.
Во время драки Марсель нагнулась к Жан Шену и сказала ему несколько слов на ухо, затем она пробралась к маленькой двери, совсем не заметной в темноте.
Шен и Картам, все еще отбиваясь, незаметно держались в направлении этой двери.
Марсель крикнула:
– Месье Лорис, еще одну минуту!
И пока молодой человек держал полицейских, – многие из них попробовали его шпаги, – она внезапно раскрыла дверь, за которой оба исчезли.
– Сюда! Сюда, месье Лорис! – крикнула снова Марсель.
Он понял.
Солдаты почти овладели им. Он отскочил назад, Марсель схватила его за руку:
– Идите…
Можно было еще бежать. В эту минуту раздался крик отчаянья. В одно мгновение агенты окружили дом и захватили беглецов.
Полицейские схватили Лориса.
Девушку чьи-то грубые руки отбросили внутрь комнаты.
– Пусть лучше они убьют меня, – воскликнула она, обезумев oт ужаса, – но издалека, издалека!
– Наконец-то попались! – воскликнул Лавердьер.
Негодяй, почти ослепший от крови, которая струилась из раны, взбешенный до неистовства, бросился на Лориса с обнаженной шпагой.
– Здесь не убивают, – проговорил сержант, поднимая оружие, которое было выбито из рук. – А главное, мы не особенно любим такого рода дела.
И, обращаясь к арестованным, сказал:
– Не бойтесь, господа, я отвечаю за вашу безопасность. Товарищи, если вот этот вздумает оскорблять этих людей, на штык его.
– Что касается вас, мадемуазель, – обратился он к Марсель, – мне кажется, нам нечего вас арестовывать.
– Отчего нет! – воскликнул Лавердьер, который узнал ее. – Самка-заговорщица, чем не добыча!
– Разбойник, – крикнул ему Лорис, – мне придется тебя убить!
Марсель проговорила тихо:
– Я арестована, это честь для меня, и я от нее не отказываюсь.
Картам и Жан Шен дрожали от гнева. Их так окружили, что всякая попытка к бегству была бесполезна. Марсель улыбалась им, чтобы их успокоить.
– В дорогу, – скомандовал сержант, который спешил избавиться от этих хлопот.
Четырех пленников окружили солдаты. Случай разделил их на группы: впереди шли Лорис и Марсель, за ними два ряда солдат и затем Картам и Жан Шен. Полицейские следовали за ними.
Выступили. Пока все это совершалось, разразилась гроза; шел теплый, мелкий дождь.
– Куда вы нас ведете? – спросил Лорис сержанта.
– В Консьержери.
– Далеко?
– Не более получаса ходьбы.
Пленники так и шлепали по лужам.
– Смею ли я вам предложить руку? – спросил Лорис Марсель.
– Не знаю, принять ли мне ваше предложение, – ответила смеясь Марсель. – Ведь вы из наших врагов.
– Который защищал вас не хуже лучшего друга.
– И дважды в один день, – прибавила она, опираясь на его руку.
– Вы промокли, – заметил он.
Он снял с себя плащ и накинул его на плечи Марсель.
Она не противилась.
Они шли рядом; она опиралась на его руку: она была так легка.
Оба молчали.
Свежесть ночи понемногу успокоила и отрезвила молодого человека; сознание действительности вернулось к нему. С самого начала этого вечера ему казалось, что он живет в каком-то фантастическом мире.
Только теперь он понял, что он, виконт Жорж де Лорис, за полночь шел пешком по улицам Парижа, окруженный солдатами, под конвоем полицейских, что он был арестован среди якобинцев, которых защищал со всей отвагой.
Он был причастен к заговору, целью которого было торжество республики над королем, над всеми принципами, ярым защитником которых он был.
Как могло все это случиться? Он с трудом собрался с мыслями. Но у него сжималось сердце от боли.
Действительно, он начал с роли шпиона. Как могла мадам де Люсьен, – Регина, которая была половиной его души, его совести, – как могла она вовлечь его в интригу, которая возмущала его.
И это отвращение, презрение в себе усилилось, превратилось в острую боль, когда он вспомнил, что в ту минуту, когда в эту залу проникли полицейские, их начальник, негодяй, предатель, подлец, поклонился ей, приказав ее пропустить.
Значит, правда! Значит, Регина выдала полиции тайну этого собрания! Когда она вела туда Лориса, она знала, что эти люди будут арестованы. Нет! Быть этого не может! Как бы ни была мадам Люсьен во власти тех страстей, которые царили в ее душе, быть не может, чтобы она ни во что не ставила тех требований чести, какие он, Лорис, привык уважать.
Борьба! Пусть будет так! Но с открытым лицом, с обнаженной грудью, со шпагой в руке, открытую борьбу я понимаю, но эти скрытые козни, эти предательские хитрости!
И он чувствовал на своей руке маленькую ручку Марсели, которая, быть может, думала, что он выдал ее вместе со всеми ее близкими!
Но она казалась такой доверчивой, так же доверчивы были и все те, которые не оттолкнули его, которые не отнеслись, как к оскорблению, к его общему с ними участию в борьбе и аресту.
Говоря правду, Лорис не мог решительно разобраться во всех этих событиях, они казались ему до того противоречивыми, точно все они были плодом горячечного бреда.
Он до того был поглощен всеми этими мыслями, что совсем не заметил дороги; он с грустью увидел, что перед ним раскрылись двери и что он четвертым вошел в грязную комнату, подошел к деревянной решетке, за которой сидел господин, безобразный с виду, который, уткнув нос в протокол, бормотал вопросы.
Спрашивались имена, фамилии.
Картам проговорил своим звучным голосом:
– Мы отвечать не намерены. Тебя это не касается. Те, кто нас арестовал, должны знать, кого они арестовали.
Жан Шен настаивал:
– Раз вы не знаете наших имен, значит, против нас не сделано никаких заявлений. И тогда наш арест незаконный. Я протестую.
– Хорошо. «Отказались отвечать», – записал господин. – Мне безразлично. Ну а вы что скажете, малютка? – обратился он к Марсель.
– Скажу, что вы невежа, – ответила она, гордо выпрямляясь.
– Прекрасно, – повторил он. – Якобинцы и якобинки – всех вас в один мешок.
Затем он с насмешкой обратился к Лорису.
– Что касается вас, гражданин…
Он нарочно сделал ударение на слове, вышедшем из употребления.
Лорис прервал его резко:
– Милостивый государь, мое ими – виконт Жорж де Лорис, и я предупреждаю вас, что если не сегодня, то в первый день моей свадьбы я расплачусь с вами палкой за ваши дерзости.
У виконта был весьма внушительный вид, и чиновник, который умел различать людей, приподнял на него свои вооруженные очками глаза.
– Вы сказали, виконт…
– Де Лорис… И даже если бы я не был дворянином, я все-таки не позволил бы вам выражаться как извозчику.
На этот раз чиновник вскочил, он колебался между сохранением достоинства своей профессии и благоразумием.
– Я ничего вам не сказал обидного, – заметил он. – Неужели оскорбление назвать кого-нибудь гражданином.
Во всякое другое время Лорис принял бы это за величайшее оскорбление, но он был уже не тот.
– Довольно разговоров, – сказал он. – Исполняйте вашу обязанность, и только вашу обязанность, но предупреждаю вас, что я рассчитаюсь с вами за вашу грубость и за себя, и за моих друзей.
Он оглянулся.
– А где же, – спросил он, – поставщик тюрьм, которому я имел удовольствие дать пощечину моей шпагой?
– Не знаю, о ком вы говорите, – ответил полицейский. – Мне некогда с вами разговаривать.
Он сделал знак тюремщикам, которые терпеливо ожидали окончания формальностей предварительной переписи.
– Отдайте все, что вы имеете при себе, – сказал он арестованным, – избавьте этих господ от труда вас обыскивать.
Картам и Жан Шен побросали на пол пустяшные предметы, которые были у них в карманах. Марсель последовала их примеру.
Что касается Лориса, которого еще не обезоружили, он вынул пшату и сказал:
– Первый, кто поднимет на меня руку, будет проткнут мной, как курица.
У него был такой решительный вид, что полицейские, растерявшись, расступились.
– Однако, – воскликнул выведенный из себя чиновник, – правила должны быть соблюдены.