Это просто руки, которые лежат на одеяле. Его – изящные, с длинными пальцами, и мои – с облупленным лаком и колечком на мизинце.
Дождь утихает, но я всё еще слышу, как он слегка барабанит по крыше. Справа от меня потрескивает и дымит очаг. А еще я слышу звук собственного дыхания, которое немного учащается. Майлз вздыхает, и мы продолжаем разглядывать наши руки, между которыми крохотный промежуток…
Мы бывали ближе друг к другу. Например, на балу, когда мы танцевали, расстояние между нашими телами было намного меньше, чем теперь. Черт возьми, в парке я вообще сидела у него на коленях.
Но там всё делалось напоказ, а сейчас…
Сейчас всё по-настоящему.
Рука Майлза немного приближается, и наши мизинцы соприкасаются – и от одного легкого прикосновения по моему телу проскакивают искры.
Втянув воздух сквозь зубы, я тоже придвигаю руку ближе.
Дверь с грохотом распахивается, и мы с Майлзом таким драматичным движением шарахаемся друг от друга, словно нас застали голыми. Майлз даже издает какой-то странный звук, нечто вроде испуганного взвизга – я бы непременно поддразнила его за это, если бы сама не вскрикнула: «Ничего не было! Ничего не было!»
На пороге стоят Элли и Алекс, по-прежнему в твидовых костюмах. Дождь капает с зонтика, который Алекс держит над головой.
Он хмурится, а Элли смотрит то на меня, то на Майлза, скрестив руки на груди.
– Мы увидели вашу машину на обратном пути и догадались, что вы здесь, – говорит Алекс, и Майлз быстро кивает, вытирая ладони о штаны.
– Да-да, хорошо, что мы не забрались далеко.
Алекс с улыбкой оглядывается.
– А здесь уютней, чем мне казалось, – произносит он. – Молодец, что развел огонь.
Откашлявшись – в десятитысячный раз за сегодня, – Майлз поворачивается к очагу, берет кочергу и тушит пламя, засыпая дымящийся торф пеплом. Огонь гаснет, и одновременно пропадает всё обаяние этого места. Я поднимаюсь и подхожу к сестре, пытаясь выкинуть из головы последние несколько минут.
– Ты спасла нас! – говорю я бодро, и Элли слегка прищуривается.
– Спасла или помешала? – негромко уточняет она.
Закатив глаза, я забираю сырую куртку и шагаю мимо Элли к машине Алекса, в которой, слава богу, есть крыша.
Майлз садится рядом. Мы не произносим ни слова, пока катим к Бэрд-хаусу.
И держим руки на коленях.
Глава 30
Я никогда не привыкну к такому количеству чая.
Мы вернулись в Эдинбург и провели тут уже пару дней, но в последнее время, куда бы мы ни пошли, нас все поят чаем. Вечер во дворце? Чаю. Встреча с Глиннис по поводу свадьбы? Выпейте чаю. И даже в ателье нам предлагают чай.
Я беру у улыбающейся ассистентки фарфоровую чашечку, стараясь не звякнуть ею о блюдце, иначе Эл услышит и снова меня выбранит. В последнее время она только так себя и ведет – вечно злится, если я в чем-то небезупречна. Мне всегда хочется огрызнуться в ответ, но, с другой стороны, я понимаю, что, наверное, именно так сестра себя чувствует каждый день. Ее оценивают, придирчиво осматривают, выискивают в ней недостатки. Наверное, Эл становится легче, если она сама может на кого-нибудь сорваться. Не знаю.
Во всяком случае, мне удается не зазвенеть чашкой, и я даже не морщусь, сделав глоток, хотя чай слишком крепкий, слишком горячий и слишком несладкий, на мой вкус.
Мы с мамой сидим в специальной примерочной, в дальней части ателье. Разумеется, невеста будущего короля не пойдет в магазин. Мы купим платье непосредственно у мастера, и примерки обставлены, как шпионские миссии. От дворца утром отъехали две подставные машины – одна от парадной двери, другая от черного хода, возле кухни. Но нас там не было; мы вышли через пятнадцать минут через еще один потайной ход для прислуги и сели в самое обычное такси. Ничего изысканного.
Все мы в головных уборах и солнечных очках. Мы с Элли в простых бейсболках, а мама в ярко-розовой соломенной шляпке с цветами, которая просто обязана привлечь к ней максимум внимания. Но такая уж моя мама по жизни.
Мы еще не видели платья Эл, потому что она хочет сделать сюрприз. Зато на стенах висят эскизы различных свадебных платьев, и все они достаточно изысканные, чтобы подойти будущей королеве. Я прищуриваюсь, разглядывая одно из них поверх края чашки.
– У тебя будет закрытое платье? – спрашиваю я. – Или в церкви допустимо декольте?
Откуда-то из недр студии Эл отзывается:
– Это сюрприз!
– Это платье, – буркаю я, радуясь, что она меня не слышит.
Зато мама слышит – и вытягивает ногу, чтобы коснуться моей голени мыском туфли.
– Не ворчи, – просит она.
Поставив чашку на маленький мраморный столик, я говорю:
– Я не ворчу. Вот, смотри.
И демонстрирую широкую улыбку, которая выглядит так, словно в меня выстрелили шприцем с успокоительным. Мама смеется и качает головой.
– Вы с отцом – два сапога пара.
– Принимаю это как комплимент.
– Да уж.
Мама наклоняется и похлопывает меня по коленке, балансируя чашкой на блюдечке.
– Ты молодчина, детка. Я знаю, что тебе нелегко. Газеты, фотографии, бал… и этот мальчик.
Ага.
Этот мальчик.
Мы с Майлзом почти не виделись с тех пор, как вернулись в город. Мы разок прогулялись по Роял-Майл – ради Глиннис, – но оба держали руки в карманах и почти не разговаривали, только отпускали случайные комментарии про погоду и магазины. Абсолютно нейтрально и очень скучно.
Заголовок в итоге гласил «ОНИ НЕ ДЕРЖАТСЯ ЗА РУКИ?», поэтому Глиннис осталась не вполне довольна. Но после того вечера в убежище мне было как-то неприятно изображать влюбленность. И в любом случае я скоро еду домой. Фотки с конной прогулки и с бала сделали свое дело: больше никто не говорит про меня и про младшего принца. А не далее чем вчера появились размытые снимки целующихся Себа и Тэмсин. Статья называлась: «Где Себ, там Тэм!» (и я решила, что это как-то надуманно).
К счастью, разговор об «этом мальчике» обрывается, потому что в комнату вплывает Элли.
Улыбаясь, сестра жестом велит мне подняться.
– Твоя очередь! – бодро провозглашает она, и я хлопаю глазами.
– Мерить платье? – спрашиваю я и вижу проблеск прежней Эл. Сестра подмигивает и говорит:
– А ты как думаешь?
Признаю, что задала глупый вопрос. Но я совершенно не готова. Я думала, сегодня все будут суетиться вокруг Элли, а не вокруг меня.
– Надо же! – восклицает мама и хлопает в ладоши.
Я слабо улыбаюсь и встаю, стараясь не ломать пальцы и не теребить край юбки. Сегодня я достаточно нарядна, поскольку сообразила, что не стоит надевать для визита к кутюрье джинсы и футболку, и выбрала один из комплектов, составленных для меня Глиннис: серую юбку с высокой талией, черную блузку без рукавов и серо-белый кардиган. Яркие цвета слишком бросались бы в глаза. И поверьте, когда я осознала, что выбираю наименее броский наряд, то на мгновение задумалась, когда это скрытность успела стать моей второй натурой. Я ведь пробыла в Шотландии всего месяц.
– Ангус, – говорит Элли, ведя меня в заднюю часть комнаты, к тяжелой бархатной занавеске. – Она готова!
– Я не уверена… – начинаю я, но мужчина, к которому мы подходим, широко улыбается.
У него ярко-рыжие волосы – ярче, чем были у меня до приезда в Эдинбург. В черной рубашке с оборками и килте неоновой расцветки, в обалденных черных кожаных сапогах, он выглядит именно так, как, по моему мнению, и должен выглядеть знаменитый шотландский дизайнер. Я не думала, что Элли выберет именно его. Но улыбка у Ангуса заразительная, и когда он разводит мои руки в стороны, оглядывая меня с головы до ног, я даже не чувствую смущения.
– Это будет просто песня, – говорит он с ощутимым акцентом, раскатывая букву «р».
Помещение в задней части студии просторное и светлое. Старинный паркет истерт, стены – голый кирпич. У дальней стены стоит длинный стол, заваленный грудами тканей. Я замечаю несколько блокнотов с набросками. Есть и несколько манекенов, один из которых укутан тартаном в цветах Бэрдов. Возможно, это часть платья Элли.
Интересно, каким получится мой наряд?
К сожалению, сегодня я не слышу ни слова даже о цветах, в которые меня оденут. Ангус только снимает мерки. И не единожды. Он прикладывает ко мне рулетку минимум пять раз, проверяя и перепроверяя, и делает пометки в маленьком блокноте. Время от времени он что-то бормочет под нос, но из-за его акцента и музыки, которая гремит из динамиков, я не могу ничего разобрать.
Когда Ангус заканчивает, я чувствую себя манекеном, но тут он вновь озаряет меня широкой улыбкой.
– Волнуешься? – спрашивает он, и я не знаю, что он имеет в виду – платье или саму свадьбу.
Поэтому я типично американским жестом показываю ему два оттопыренных больших пальца.
– Просто с ума схожу.
Он смеется, а затем тянется ко мне и чмокает в щеку.
– Просто песня, – повторяет Ангус. – Как у твоей сестры.
Никто и никогда, кажется, не говорил, что я хоть в чем-то похожа на сестру. Я понятия не имею, комплимент это или нет, а потому просто пожимаю плечами и отвечаю:
– Нет, у Элли волосы красивее.
Ангус хохочет, как будто услышал уморительно смешную шутку, и его ассистентка – дама, которая приносила чай, – тоже фыркает.
Не зная, как на это реагировать, я вновь смущенно улыбаюсь, а затем выхожу к маме и Элли.
Мама болтает с одной из помощниц, а сестра допивает чай, сидя на кушетке напротив моего стула. Она очень красива – вся в белом, светлые волосы собраны в низкий хвост и переброшены через плечо. Даже чашечку Эл держит безупречно.
Мы втроем покидаем студию после массы дружеских поцелуев и шагаем к машине, которая ждет в переулке за студией.
Машина на месте, где мы ее и оставили… но мы замираем, когда видим, кто стоит рядом с ней. Прислонившись к дверце, нас ждет Себ.
– Себастьян! – говорит Элли, перебросив сумочку с одного плеча на другое. – А что ты здесь делаешь?
Себ лучисто улыбается и отталкивается от машины.