Горячая волна заставила Розалинду покраснеть до корней волос: она словно вновь ощущала, как он прикасался к ней и как он проник внутрь…
— Пресвятая Дева Мария, что же я наделала? — шептала она, поистине устрашенная собственным непростительным поведением. Она отдалась человеку, о котором почти ничего не знала и от которого рассчитывала вскоре избавиться. К вящему ее позору, после всего этого она смогла заснуть в объятиях грабителя, которого еще вчера ждала виселица! Да если она всю свою жизнь простоит на коленях, посылая к небесам молитвы, — ей и тогда нельзя надеяться, что столь постыдные действия могут быть прощены.
В панике она оглянулась вокруг, пытаясь отыскать хоть какой-то выход из ужасного положения, в которое завела ее судьба. Они лежали на ложе из густых мягких трав под сенью ив, обступивших полукругом крошечную лужайку. Где-то поблизости, должно быть, располагалась их стоянка… а там — Клив, испуганно подумала она. Она должна убраться подальше от этого человека, от этого Черного Меча… пока Клив не увидел их! Прежде чем Черный Меч проснется, они с Кливом должны унести отсюда ноги и как-нибудь — любой ценой! — добраться до Стенвуда, чтобы только он их не настиг!
Впрочем, ей с самого начала было ясно, что все ее планы никуда не годятся. У них с Кливом не было ни единого шанса ускользнуть от грозного попутчика, а уж о том, что он не станет их преследовать, нечего было и мечтать. Но она не могла тратить время на бесполезные размышления. Если ей придется встретиться с ним снова — когда это случится, — вот тогда она и решит, как с ним управляться. Если он хоть что-нибудь сболтнет ее отцу — она будет лгать и от всего отпираться. Будет! Но прежде всего нужно уносить отсюда ноги.
Она чуть-чуть отодвинулась от него, как будто во сне, и ей удалось высвободить ногу из-под его тяжелого бедра. В течение нескольких мгновений она лежала неподвижно, прислушиваясь к его ровному дыханию и пытаясь решить, разбудила она его или нет. Потом со всей осторожностью она приподняла его руку, которая обнимала ее, и переложила ее на его собственное бедро. Его запястье было широким и твердым, в чем она могла лишний раз убедиться за те мучительно долгие секунды, которые понадобились ей, чтобы справиться с этой задачей. Какой же он сильный, думала она со страхом. Если бы он схватил ее… он с легкостью мог бы просто раздавить ее голыми руками.
…Но это были те самые руки, которые так неотразимо искусно ласкали ее, невольно вспомнила она. Эти руки открыли ей всю нежность и страсть. Неужели он мог бы обратить силу этих рук против нее? Она осторожно выпустила мускулистое запястье, задумавшись, как обескураживающе многолик этот странный человек. Да, он может обратить против нее силу своих рук, убежденно сказала она себе самой. Если будет вынужден. В этом она не сомневалась. Но она не собиралась оставлять ему такую возможность.
С этой главенствующей мыслью она медленно-медленно отодвинулась от его горячего тела. Когда наконец ей удалось совсем не касаться его, она почувствовала, как ее охватила дрожь. Это от страха, поспешила она отметить, но едва слышный голосок сомнения, зазвучавший у нее в душе, не позволил ей удовольствоваться подобным объяснением. Она находила наслаждение в урагане страсти, накатившей на них обоих, твердил голосок, как ни хотелось бы ей сделать вид, что ничего такого не было. Она наслаждалась… а теперь с этим покончено.
Но Розалинда не желала прислушиваться к коварному голоску. Она не желала смотреть на мужчину, который спал так спокойно, не испытывая ни малейшей неловкости от своей наготы. И уж менее всего она желала задумываться о последствиях своих действий. Она просто поднялась на ноги, схватила свою сорочку и поспешила укрыться за стволом одной из ив.
Надев сорочку, она осмотрелась вокруг в поисках платья. К немалой своей досаде, она обнаружила, что оно лежит за спиной у Черного Меча — жалкий комок темно-зеленой шерсти. Замирая от страха, что в любую секунду он может проснуться, она со всеми мыслимыми предосторожностями обошла вокруг полянки, прячась за деревьями. Стоило ему шевельнуться, как она застывала на месте, боясь даже вздохнуть и опасаясь, что ее выдаст слишком громкий стук беспокойного сердца. Но в следующий момент, отбросив всякие колебания, она уже прокрадывалась поближе к своей цели.
Казалось, этому конца не будет. Каждый звук — крик ястреба в небе, верещание пары белок — громом отдавался в ушах Розалинды. Вот сейчас, сейчас он наверняка проснется! Но он спал, словно опоенный сонным зельем, и, добравшись наконец до платья, она готова была закричать от облегчения.
К Розалинде была обращена его спина, вся в кровоподтеках и ссадинах — отметинах заточения, подумала она. Спина равномерно поднималась и опускалась, свидетельствуя о непотревоженном сне, и, несмотря на все свои страхи, Розалинда в последний раз окинула его медленным, пристальным взглядом. Его широкие плечи покрывая загар, как будто ему часто случалось проводить время на солнце без туники и рубашки. Но, при всей их ширине, при всем богатстве мускулов, его спина благородным изгибом сужалась к стройным бедрам, словно выкованным из железа. Она смотрела на него во все глаза, и у нее просто в голове не укладывалось, что именно с ним она провела вместе такие невероятные часы. Тем не менее, когда ее взгляд упал на эти бедра, в памяти живо воскресло ощущение, которое она испытала, когда между ее ногами оказалась его нога, опушенная жесткими волосками.
— Ох! — тихо выдохнула она в шершавую ткань платья, которое сжимала в руках. Потом, укоряя себя за унизительную непристойность собственных чувств, резко отвернулась. Руки у нее дрожали, и платье никак не хотело надеваться. Оно было скручено и чуть ли не узлами завязано, и Розалинде казалось, что она задохнется, прежде чем сумеет натянуть платье через голову. Но в конце концов ей это удалось, и она поспешно всунула руки в рукава. Одернув и расправив неподатливую ткань, она уже повернулась, чтобы убежать, но два неожиданных слова пригвоздили ее к месту:
— Не уходи.
Розалинда в ужасе повернула голову: на нее был устремлен взгляд Черного Меча. Он приподнялся, опираясь на локоть, он улыбался ей, и было совершенно очевидно, что отсутствие на нем одежды нисколько его не смущает.
— Тебе совсем незачем убегать в такой спешке, — сказал он тем же хрипловатым голосом. — До темноты еще не один час. Торопиться некуда.
— Я… я… — У Розалинды словно язык отнялся, когда она взглянула на него. Он казался таким умиротворенным. Его голос звучал так завораживающе. А улыбка…
Она плотно сжала губы и заставила себя отвести от него взгляд. В этой его улыбке столько самоуверенности, столько наглого торжества, негодовала она. Чего же еще она могла ожидать? По его понятиям, он одержал победу. Он получил то, чего желал, он получил право считать ее своей женой. А самое плохое то, что каждый шаг пройденного ими пути она проделывала в полнейшем согласии с ним. Как настоящая падшая женщина, она позволяла ему творить все, что ему вздумается, и при этом чуть не кричала от наслаждения!
На мгновение она замерла в неподвижности; ее терзали страх и раскаяние и еще слишком много других чувств, чтобы она могла их понять. Потом краешком глаза она заметила, что он пошевелился, и быстро повернулась к нему лицом, готовая к худшему. Но он просто поднялся на ноги, широко раскинул руки и от души зевнул.
Забыв обо всем, Розалинда смотрела на него широко открытыми глазами, потрясенная совершенством его мужской стати, которая только сейчас вполне открылась ее взгляду. Он стоял перед ней как живое воплощение силы и соразмерности; в полуденном свете, просачивающемся сквозь листву, рельефно и красноречиво выделялся каждый мускул, каждый контур могучего тела. Несмотря на самые благие намерения Розалинды — не дать ему заметить, какое впечатление он на нее производит, — она смотрела на него как зачарованная.
На боку у него был заметен шрам от какой-то старой раны — на более темном фоне загорелой кожи этот светлый рубец так и бросался в глаза. Другой шрам — в форме неровного полумесяца — пересекал гладкую плоть плеча. Требовалось еще немало дней, чтобы побледнели багровые кровоподтеки на груди, да и свежая царапина у локтя только начинала заживать. Но все эти отпечатки нечестивой жизни не могли затмить мужественную красоту безупречного тела. Более того, они каким-то образом подчеркивали ее, придавая ему волнующую ауру мощи, уверенности и, конечно, опасности. И именно то, что должно было бы нагонять на Розалинду наибольший страх, почему-то, вопреки всем доводам рассудка, привлекало ее больше всего прочего. Только огромным усилием воли она заставила себя отвести глаза.
— Неужели тебе непременно нужно быть таким… таким… таким бесстыдным? — тихо проговорила она, чувствуя, как краска заливает ее щеки.
— А тебе непременно нужно быть такой пугливой? — парировал он с задорной усмешкой, но, к несказанному облегчению Розалинды, потянулся за штанами и надел их, прикрыв по крайней мере свои чресла.
Розалинда разрывалась на части. Она чувствовала непреодолимое желание как можно скорее сбежать отсюда — и в то же время не могла пошевелиться. Она беспомощно наблюдала за ним, когда он крепко завязал штаны на талии, а потом дважды подвернул ткань вокруг завязок. При этом ее рассудок суетливо метался в поисках выхода. Но разум явно отказывался ей служить, и никакое решение вообще не приходило в голову. Если она побежит, он ее догонит. Если он доставит ее до Стенвуда, с него станется поведать ее отцу всю правду об языческом обручении. А если она попробует отпираться — он может рассказать, что произошло между ними сегодня в лесу. Она угодила в немыслимую, недопустимую ситуацию, в ловушку, из которой невозможно выкарабкаться! О, если бы он просто убрался куда-нибудь!
— Поди сюда, моя ласковая женушка. Подойди и одари своего супруга чем-нибудь более приятным, чем эти робкие ужимки и испуганный взгляд. — Его глаза по-хозяйски окинули ее с головы до ног, а едва уловимая улыбка, казалось, выражала полнейшее удовлетворение. — Иди сюда, Роза, и поцелуй меня.