В маленький — мы полезли вместе, я должна везде следовать за ним. Вода пахла травами. Даже приятно, пожалуй. Мыло, мочалка…
Только немного неловко мыться, когда на тебя смотрит мужчина, но выбора у меня не было. Впрочем, и он не особо смотрел.
Не разговаривал со мной, словно меня не было.
Так, что мне начинало казаться — я в чем-то виновата.
Я должна молчать… но это невыносимо. Я так переживала ночью, совсем не спала, что сейчас от молчания у меня сдают нервы. Пусть лучше наорет на меня, сделает хоть что-нибудь… Иначе я сама накручу и напридумываю себе такого… Я знаю, что айнар смотрит, но он до этого смотрел.
Мне все казалось, кроме непрошенной откровенности есть что-то еще, другой повод для злости.
— Я сделала что-то не так, Эле-энке? — собравшись с духом, спросила я.
— Нет, — коротко бросил он через плечо.
— Я очень волновалась…
— Не стоит, — сказал он. — Если бы айнар хотел убить меня, он бы давно это сделал. Но пока я нужен ему живым.
— Пока?
— Ты должна молчать, барга, если твой господин не велит тебе говорить.
Я хотела отвернуться и больше не поднимать глаза, но вот где-то тут меня окончательно понесло, силы закончились. Я понимаю, что ему пришлось еще тяжелее, но…
Не могу молчать сейчас, меня разорвет!
— Нет! Что произошло? Я хочу знать!
Он резко развернулся ко мне, шагнул ближе, сжав зубы. Эта купальня совсем маленькая, здесь и шагать-то не надо, все почти на расстоянии вытянутой руки.
Меня несло, да.
— Ну, ударь меня! — почти вскрикнула я. — Ты ведь хозяин, а я рабыня. Ты можешь сделать со мной все, что хочешь. Ударь! Или объясни!
— Не ори, — холодно сказал он.
— А то что?
Что-то дернулось в его лице. И руки тоже, словно он действительно хотел ударить, но в последний момент справился с собой.
Вот только теперь Халид, наконец, смотрел мне в глаза. И в его глазах металось синее пламя.
— Ты ведь понимаешь, барга, что ты за подарок? И что я должен делать с тобой? А то айнар считает, ты недостаточно мне нравишься.
Я — живая камера слежения, средство давления на него, и еще — постельная игрушка?
И еще, вдруг внезапно — его это задевает сильнее, чем меня. Да, там во дворце, в первый раз, я ужасно боялась, я не могла так… почти готова была умереть. Но сейчас, наедине, узнав его чуть лучше — я не боюсь. Я, как минимум, не боюсь его. Не его… Сегодня ночью, когда я сидела с ним, когда трогала его горячий лоб, когда гладила его волосы… что-то произошло… Конечно, я бы хотела, чтобы все было иначе, и до сих пор не могу вспоминать без дрожи, но…
Ему, внезапно, тяжелее переступить через мои слезы, чем мне самой.
Потому, что я готова потерпеть. Потому, что для меня это пока самый выгодный и безопасный вариант, и Халид не сделает мне больно, не станет унижать. А вот что будет со мной, если айнар действительно решит, что я не достаточно нравлюсь ему, и решит забрать? Я даже думать боюсь.
Сейчас я могу поплакать, и пройдет, зато останусь жива… еще хоть какое-то время.
А у Халида — гордость. И он скорее сдохнет сам, а там — хоть трава не расти. Я не хочу так.
— И что же мешает тебе делать то, что ты должен? — со всем вызовом, на какой только способна, говорю я, так, что горло перехватывает. — Не встает, если я не ласкаю тебя так горячо, как Ильса?
Он дергается. Рывком хватает меня за плечи, прижимает к стенке.
И я отлично чувствую, что очень даже встает, Халид слишком близко.
Но, стиснув зубы, он только глядит мне в глаза.
— Ну, и? — говорю я. — Нет? Если совсем никак, то Ильса права, есть много других способов и игр с женщинами.
Он вдруг глухо, зло и почти отчаянно рычит сквозь зубы, подхватывает меня, заставляя раздвинуть ноги. Я даже испугаться не успеваю, как чувствую, что он уже во мне, так быстро, одним движением…
Запоздало пугаюсь и тихо всхлипываю.
Он замирает, неподвижно, мне даже кажется — еще один мой вздох и он вовсе отпустит меня, отвернется, уйдет и…
Я обхватываю его ногами, повиснув на нем. И руками — за шею. Только зажмурившись. Нет, сейчас я не могу смотреть ему в глаза. Закусив губу, чувствуя его дыхание на своем лице.
Он чуть-чуть, осторожно, толкается во мне. Я вздрагиваю. Но только еще больше, еще крепче прижимаюсь к нему.
Не отпускай!
— Да что же ты делаешь? — шепотом говорит он.
— Почему бы и нет? — так же, шепотом, говорю я.
Он толкается во мне чуть сильнее. И еще. Резче.
Бортик купальни царапает мне спину, он слишком низкий… я пытаюсь опереться хоть одной рукой…
Халид обхватывает меня, прикрывая спину ладонями, защищая. И держит крепко.
И я не знаю, хорошо мне или плохо. Хочется плакать от обиды… не знаю, на что… на себя? Его горячие губы у моего виска… Так, что… совсем рядом. Я пытаюсь потянуться и сама коснуться его губами. Я…
Это было ошибкой.
Я уж не знаю, что там у Халида в голове, какие обстоятельства, какие мысли…
Он резко отвернулся. И так же резко вжал меня в стену, что я вскрикнула, и так глубоко во мне, что почти больно. И еще раз. А потом резко отпустил. Бросил. Дернулся назад.
Несколько секунд стоял, опираясь ладонями о бортик, на вытянутых руках, навалившись, почти мучительно. Словно пытаясь отдышаться, хотя почти совсем не дыша… Потом выскочил. Два шага и нырнул в бассейн с холодной водой.
9. Ехать в одном седле
Сидеть в седле вдвоем было неудобно, я постоянно сползала, без стремян опереться не на что. Особенно, когда за городом Халид пустил лошадь легкой рысью — так трясло, что заболели ноги и спина. Я бы упала, если бы Халид не держал меня. Отодвинуться некуда, и я сидела, прижавшись к нему спиной.
Он обнимал одной рукой и сердито дышал мне в ухо. Одновременно было обидно и немного смешно. Я понимала, что ему очень нелегко и у него свои причины…
И он не обязан мне ничего объяснять. Я могу желать и думать что угодно, но законы этого мира слишком отличаются от привычных.
Всю дорогу мы не разговаривали.
Здесь красиво, на самом деле! Город почти в предгорье, но дальше невысокие холмы, долина заросшая высокой травой, чуть подсохшей на солнце… Река в низине.
Лагерь у реки. Как жаль, что телефона нет под рукой — заснять такие шикарные виды!
Жарко. Солнце пекло.
В дорогу мне выдали широкие штаны и шелковую сорочку с длинными рукавами, так, что я стала похожа на мальчика. Да еще косынку на голову. Я удивилась вначале, но сейчас оценила — иначе бы сгорела вся, я и так слишком быстро обгораю на солнце.
Военный лагерь — именно лагерь, ряды солдатских палаток, а не казармы. Я хотела спросить, откуда они вернулись? Или только собираются. Но после того, чтобы было утром — спрашивать не решилась. Не важно. Что за дело мне до местных войн?
Джайри Халида тут узнавали все, разом вытягивались, приветствуя. Его явно уважали и любили.
Меня он определил сразу. Халид отдал лошадь конюху, а мне тут же велел найти Гирифа, чтобы научил сидеть в седле. Гирифа нет, он уехал утром… Ну, тогда кого-то еще, не важно. И вон там, на площади, чтобы мы были на виду. А у него дела.
Отличный ход, между прочим. Потому, что я видела, как он сидит под навесом у высокого шатра и разговаривает там с какими-то людьми. Но вот о чем он разговаривает — я слышать не могла. И даже если Халид замыслит какой-то заговор (меня ведь не зря поставили следить) я об этом никогда не узнаю.
— Барга! Это тебя надо учить? — ко мне подошел высокий и чуть нескладный парень с пегой лошадкой.
— Меня.
Он улыбался, глядя прямо и просто, и ему, кажется, не было дела то того, кто я, девчонка и девчонка.
— Это Морковка, сказал он. Хочешь, погладь ее.
Я осторожно подошла, и Морковка сама потянулась ко мне, шагнула. Я чуть попятилась… как-то мало до этого имела дело с лошадьми.
Парень засмеялся. Он, наверно, моего возраста или совсем чуть-чуть старше, крупные каштановые кудри, большие глаза. Он выглядел совсем мальчишкой, но в то же время — широкие сильные плечи и крепкие руки воина.
— Не бойся, — сказал парень. — Она думает, что ты ей поесть принесла. Вот, держи, покорми ее, и вы с ней подружитесь.
У парня через плечо сумка, а в сумке — морковка, кто бы сомневался.
— Только не так держи, пальцы не подставляй, а то она случайно откусит. Видела, какие у лошадей зубы? Положи на ладонь. Да, не бойся. Смотри, вот так.
Вот «не бойся» после такого!
Парень сам скормил одну морковку ей. Теперь моя очередь. Лошадка смотрела взглядом пожилой таксы, выжидающе и чуть снисходительно. Думаю, она на своем веку повидала не мало бестолковых наездников, которых надо учить.
— Боишься? — сказал парень. — Давай вместе.
Он взял мою руку и вместе со мной протянул морковку Морковке, чтобы я не дергалась. Блин… такая простая детская радость!
— А еще можно? — спросила я.
— Давай, только не много. Мы ее лучше еще после занятий покормим.
Я кормила лошадку и гладила ее, удивительно здорово! Такая большая теплая морда, жесткая, чуть курчавая шерстка на лбу, такие удивительные умные глаза…
— Меня Маджин зовут, — сказал парень. — А тебя?
— Юля. Но можно просто Ю, меня… Эле-энке так зовет.
— Джайри? Хорошо, — легко согласился он. — Значит Ю. Ты же никогда не ездила верхом?
— Нет, — сказала я. — Сама никогда.
— Это просто, — он улыбался так открыто и весело. — Но для начала надо влезть в седло. Я буду держать, не волнуйся. Морковка очень спокойная.
К Морковке я сразу прониклась несказанным уважением, потому что она действительно стоически терпела мои неуклюжие старания. Я влезла, наверно, с десятого раза, никогда не думала, что это так сложно… или у меня просто ноги не оттуда растут? Взяться за луку седла, поставить ногу в стремя, да не правую, а левую! Оттолкнуться и запрыгнуть… На самом деле, почти как на велосипед, только огромный, даже при том, что Морковка, в общем-то, не высока. Бока у нее мягкие и теплые. Когда я толкаю ее, пытаясь залезть, она оборачивается и смотрит на меня, кажется, тяжело вздыха