– А-а, – протянула Ирса, безуспешно стараясь не выдавать радости.
– А?
– Почему ты просто не зашел внутрь? – теребя кончик косы, спросила девушка.
– Я не нравлюсь мужу Шахразады.
– Кажется, ему вообще мало кто нравится.
– Ты нравишься, – улыбка Рахима стала натянутой.
– Думаешь?
– Уверен, – кивнул он. – Халиф к тебе прислушался. Вряд ли он часто так поступает.
Собеседник открыл было рот, чтобы сказать что-то еще, но снова закрыл, видимо, решив промолчать.
Ирса больше не могла этого выносить. Ей хотелось знать, что собирался произнести Рахим. И о чем он думал. Чего хотел и о чем мечтал. Сейчас и в остальное время. Пусть это и выходило за рамки приличий.
По крайней мере, теперь причина столь непристойного желания была ясна.
Любовь.
Тогда, в пустыне Ирса практически призналась в своих чувствах. И Рахим, кажется, разделял их, хотя бы отчасти. Либо как минимум, она была ему небезразлична.
Однако он так ничего и не предпринял по этому поводу.
Ирса облизнула внезапно пересохшие губы, проглотила ком в горле и робко спросила:
– Ты… что-то хотел сказать?
– Хотел… Но забыл, – признался Рахим.
– Что ты имеешь в виду?
– Именно в этом и дело, – вздохнул он. – Когда я нахожусь рядом с тобой, то обо всем забываю.
– Забываешь? – переспросила Ирса, ощущая нарастающее раздражение.
– Но в то же время и вспоминаю о том, что важно.
– Ты совсем меня запутал, Рахим аль-Дин Валад. – Она скрестила руки на груди, точно могла этим жестом скрыть внезапно участившееся сердцебиение.
– Мне хотелось бы тебе сказать очень многое, Ирса аль-Хайзуран, – с усмешкой проговорил Рахим и запустил пятерню в свои тугие завитки волос, вытряхивая песчинки. – И в первую очередь поблагодарить за спасение жизни: как моей, так и моего лучшего друга. Но, – он медленно сделал шаг ближе к девушке, – сделать мне хотелось бы совсем другое.
– И что же? – выдохнула она.
– Хочу спросить кое-что. – Еще один шаг: они стояли слишком близко, и все же слишком далеко.
– Так спрашивай. – Теплый аромат льняного масла и апельсинов обволакивал Ирсу, притягивая ее, маня подойти еще ближе.
Маня остаться.
Рахим судорожно сглотнул, отчего кадык дернулся.
– Можно тебя поцеловать?
– Зачем спрашивать? – пробормотала Ирса. – Разве это не портит момент?
– Нет, – Рахим улыбнулся, но краешки губ дрожали, говоря о более важном значении произнесенных слов. – Потому что это не просто поцелуй.
– Почему это?
– Потому что я хочу, чтобы твои губы стали первыми… и последними, которые я когда-либо поцелую.
– А-а, – снова протянула Ирса, сразу и выигрывая время подумать, и обозначая понимание.
– Итак, – Рахим поднял руку и отвел волосы от ее лица, – можно тебя поцеловать?
Сердце остановилось, а потом забилось сильнее и быстрее, чем когда-нибудь раньше.
– Да.
Сохраняя серьезное выражение лица, Рахим наклонился и запечатлел на губах Ирсы осторожный, мягкий поцелуй, который постепенно становился все глубже. И тогда она наконец поняла.
Поняла, каково это: чувствовать себя как дома, где бы ни находился. Чувствовать себя нужным и важным в любом месте и в любое время.
Потому что в это мгновение, когда от прикосновений дрожащих рук Рахима, его губ, его языка кровь бушующим племенем бурлила в жилах, Ирса знала, что всегда будет чувствовать себя как дома.
В объятиях этого юноши. В этом месте и в это время.
И что ее сердце никогда больше не будет биться в одиночестве.
Тарик дважды обошел поселение бедуинов из конца в конец и оба раза надолго застывал без движения, достигнув границы, по пути же не мог отделаться от целого шквала эмоций, захлестывавших с головой: от раскаяния и ненависти, от злости и страдания.
Тарик не знал, что делать дальше. Последнее, чего он хотел, – видеть, как девушка, которую любил больше всего в жизни, падет от его стрелы. Падет жертвой его слепого гнева.
Однако именно это зрелище предстало перед глазами совсем недавно. Тарик не мог отвести взгляд.
Потому что все произошло по его вине.
Это стало ясно в ту же секунду, как стрела сорвалась с тетивы.
Как же хотелось вернуть то мгновение и принять другое решение!
Конечно же, Шахразада попыталась спасти своего халифа. Она была готова на все ради тех, кого любила. Как была готова рискнуть жизнью, чтобы отомстить за Шиву. Тарику следовало догадаться, что и в этот раз упрямая девчонка первым делом ринется защищать мужа. Удивляло, что и тот поступил подобным образом – без колебаний попытался заслонить своим телом, поставив жизнь Шази выше собственной.
Так сделал бы и сам Тарик.
Именно тогда он и понял – как понял, увидев выпавшую записку Шахразады, – что их связывает настоящая любовь, а не просто мимолетное увлечение. И если честно признаться самому себе – понимал это еще раньше. Понимал, что в этой битве ему не победить. Что речь даже не идет о сражении.
Только глупец упорствовал бы в своем невежестве после столь неоспоримых свидетельств.
И все же Тарик решил ничего не замечать.
Однако теперь осознание обрушилось на него всем своим холодным и тяжким весом, не оставляя места сомнениям. Это же озарение снизошло при виде Шахразады и юнца-халифа в главной галерее дворца, но Тарик проигнорировал истину, которая нагнала его сейчас и пробилась сквозь безумные мечты и отчаянные надежды, что однажды, если разлука Шахразады с мужем продлится достаточно долго… Сегодня стало предельно ясно, что всем этим чаяниям не суждено сбыться.
Та, кого Тарик любил, никогда не вернется с ним в Талекан.
Потому что она нашла новый дом.
Им стал дворец из мрамора и камня. А сама Шахразада заняла законное место правительницы Хорасана рядом с мальчишкой-халифом, который любил ее, как она любила его. И именно к нему она потянулась сегодня: сначала когда ее пронзила стрела, затем когда испытывала невыносимую боль при извлечении наконечника, и еще раз – когда возник вопрос о необходимости прижигания раны раскаленным кинжалом.
Шахразада обращалась за утешением и поддержкой вовсе не к Тарику.
От этого осознания было безмерно горько. Оно заставляло разрываться между эгоистическими надеждами и желанием счастья возлюбленной. Оно превращало в пепел воспоминания о двух проведенных вместе годах. О каждом дне ожидания, что Шахразада вернется. Оно уничтожало мечты, что она снова упадет в объятия Тарика и объявит о мимолетности чувств к халифу.
В конце концов, они провели вместе всего несколько месяцев, из них последние несколько недель – порознь. Однако до сих пор были готовы пожертвовать друг ради друга жизнями.
В то время, как Тарик собирался убить соперника за один только брошенный взгляд.
Как же дошло до такого?
От любви до ненависти в мгновение ока.
Перед глазами снова встала ужасная картина, как Шахразада падает, пронзенная стрелой. Тарик вздрогнул, вспоминая, как в тот момент вознес тысячи горячих молитв тысяче безликих богов, обещая все что угодно в обмен на жизнь возлюбленной.
После этого неосторожного обещания он отбросил лук и помчался к ней, не заботясь больше ни о чем, кроме девушки, сраженной его стрелой.
Позабыв даже о ненависти к сопернику.
Тарик помедлил перед входом в шатер, сомневаясь в принятом решении: побеседовать с халифом и постараться понять, что именно видела в нем Шахразада. Понять то, что она поняла уже давно. Потому что чудовище, убийца, безумец не мог любить жену так, как любил Халид ибн аль-Рашид. Не мог испытывать к ней той нежности, какой сегодня стал свидетелем Тарик.
В этом он был уверен.
А потому собрался с силами и вошел в шатер.
Ирса сидела рядом с неподвижно лежащей сестрой. Тусклое золотистое мерцание единственной восковой свечи едва обрисовывало силуэты обеих девушек на фоне зияющей тьмы.
Халиф отсутствовал.
– Тарик, – кивнула Ирса, бросив на вошедшего юношу встревоженный взгляд.
– Где он?
– Отправился умыться несколько минут назад, – тихо отозвалась она, поднимаясь на ноги. – Я только что напоила Шахразаду успокоительным отваром, чтобы она могла поспать. – Ирса нервно посматривала на вход в шатер, смущенно потирая плечо. – Не следует ее тревожить, оставаясь здесь. Кроме того, Халид… то есть халиф скоро вернется… – она осеклась, но скрытое за невысказанными словами послание было ясно.
– Значит, она спит? – уточнил Тарик, проигнорировав предупреждение, хотя и знал, что Ирса сделала его из лучших побуждений.
Та кивнула.
Подавив утомленный вздох, Тарик сел рядом с собственной постелью, которую сейчас занимала Шахразада. Она лежала на животе, щекой на его подушке. Рану покрывала лечебная припарка.
Ирса опустилась на колени с другой стороны и бросила на сына эмира отчасти сочувственный, отчасти раздраженный взгляд.
Лишь спустя несколько минут Тарик нашел в себе силы посмотреть на нее прямо.
– Я очень сожалею о случившемся, Сверчок. Пожалуйста, поверь – мне бы и в голову не пришло ранить Шахразаду.
– Мне прекрасно это известно. Но извиняться следует не передо мной, – тихо отозвалась Ирса.
– Я знаю.
– Раз так, думаю, мудрее всего сделать выводы из совершенного и в будущем поступать осмотрительнее, – с этими словами она собрала в мешочек травы, из которых заваривала сестре чай, и отошла от ее постели.
Тарик взял Шахразаду за руку и переплел их пальцы, как делал много раз до того. Кожа ее ладоней казалась мягкой, не считая образовавшихся за годы тренировок мозолей. За годы, которые он провел рядом, подбадривая и поддерживая в желании бросить вызов судьбе. В желании стать не просто чьей-то женой, как ожидалось, а требовать всеобщего внимания, куда бы ни пошла, как умела только Шахразада. С того дня, как Тарик осознал, что для него в мире существует только одна девушка – и так будет всегда.
Только она одна. Навечно.
Даже понимая, что поступает неправильно, Тарик не удержался и нежно провел большим пальцем по коже Шахразады, так как знал: вряд ли когда-то еще выпадет шанс до нее дотронуться, что так отчаянно хотелось сделать.