– Нет, меня никто ничего не заставлял делать. Потому что ничего и не произошло.
– Не лги мне, дочка. – Взгляд отца вновь заледенел.
– Где Ирса, баба́? – готовясь к худшему, спросила Шахразада, но получила в ответ лишь неловкое молчание и неуверенный вздох. – Баба́?
Джахандар уже открыл рот, но на секунду заколебался. Эта многозначительная пауза заставила сердце Шахразады сжаться от дурного предчувствия.
– Тебе требуется время, чтобы оправиться от ран и долгого путешествия, – с добродушной улыбкой сказал отец. – Позволь слугам позаботиться обо всем, а потом присоединяйся к нам за вечерней трапезой. Дочь султана сильно волновалась насчет твоего состояния. Обещаю, за ужином мы все обсудим.
– Пожалуйста, не надо… – взмолилась Шахразада, более не способная скрыть свой страх, и протянула руку к отцу.
– Я предоставлял тебе много свободы, дочка. Возможно, слишком много, – решительно отрезал он и выпрямился так, как уже давно не делал. Наверное, с самой смерти матери Шахразады. – И это привело к тому, что ты пошла против меня и заигралась с вещами, которых не понимаешь. Опасными вещами. И очень важными. Достаточно. Я больше не позволю тебе себя обманывать. Отдыхай. А дела обсудим позднее. – Джахандар повернулся к дверям.
– Пожалуйста, просто скажи, где Ирса…
– Отдыхай. Дела обсудим позднее… когда ты будешь готова поведать мне правду.
С этими словами отец стремительно вышел из будуара, взметнув шелковыми одеждами.
Шахразада без сил опустилась на подушки рядом с осколками разбитой тарелки, по-прежнему сжимая в ладони импровизированное оружие.
Всем весом навалилась паника, которая зародилась при первом подозрении о местонахождении и лишь усилилась при виде отца.
Война, которую Шахразада собиралась остановить, теперь вышла из-под ее контроля. Вышла далеко за грань худших ее страхов.
Как только Халид узнает, что его жену держат в Амардхе заложницей, гостьей султана и его пешкой, то наверняка тут же двинется в Парфию со всем войском.
А еще Шахразада не сомневалась, что книга уже уничтожена, пусть это и привело к утрате доверия отца. Значит, в обмен больше нечего предложить. Нечего использовать как козырь.
Кроме самой Шахразады.
Но она не станет робеть перед султаном Парфии. Или умолять его проявить милосердие. Как не станет и ждать спасения, подобно беспомощному ребенку.
А сама сделает все, что потребуется: найдет Ирсу и способ выбраться из вражеской столицы. Любой ценой.
Тревога за младшую сестру заставила Шахразаду уступить требованиям отца. Вряд ли он позволит причинить дочери вред, но теперь уже неизвестно, как повлиял фолиант и какие мысли теперь бродили в мозгу когда-то мягкого смотрителя библиотеки. Его холодный, расчетливый взгляд намекал, что нужно готовиться к худшему.
Поэтому Шахразада не стала противиться, когда в будуар вошли слуги и помогли ей принять ванну и облачиться в роскошный наряд.
Все это служило странным эхом первого дня во дворце Рея, когда будущую жену халифа готовили к обряду венчания. Когда ей втерли в кожу порошок из сандалового дерева и присыпали золотой пудрой, после чего одели и опустили на плечи тяжелую мантию.
В этот раз облачение почти ничем не уступало в изысканности тому судьбоносному дню.
Киноварь. Матово-красный цвет, напоминавший закатное летнее солнце.
Или свежую кровь, текущую из открытой раны.
Широкие шаровары из тончайшего шелка украшала вышивка золотой нитью. Облегающий топ имел куда больший вырез, чем привыкла Шахразада. Мантия из тонкой переливчато-янтарной материи была не из дамаска, а скорее напоминала паутину и на свету обрисовывала все, что скрывалось под ней.
Шахразада чувствовала себя едва ли не обнаженной. Уязвимой. И понимала, что так и задумывалось.
Служанки заплели ее черные волосы в свободную косу, перевив пряди нитями жемчуга. Такие же перламутровые бусины вкупе с крошечными бриллиантами переливались и на браслетах с серьгами из золотых пластин.
Как и пообещал отец, слуги султана позаботились о Шахразаде. Одели в соответствии со статусом.
Вот только она вовсе не чувствовала себя важной персоной.
Потому что на самом деле являлась пленницей.
Однако жену халифа можно пленить, лишь если она сама того пожелает.
С этой мыслью Шахразада расправила плечи, поджала пальцы в своих туфлях с заостренными носами и, высоко вскинув подбородок, прошествовала за служанками в коридор, где уже ждали охранники, чтобы сопроводить ценную заложницу дальше.
И снова ее поразило чрезмерно раздутое великолепие здания из песчаника. Да, дворец в Рее тоже был из мрамора и красовался богатой отделкой, но с некоей отстраненностью, будто не желая подчеркивать и принимать роскошь. И исследовавшая все уголки Шахразада втайне радовалась, что Халид не приказал расставить позолоченные статуи во всех коридорах и не повелел завесить гобеленами все стены. В Амардхе же казалось, что каждую нишу украшает золотое или серебряное дерево, каждый выступ обрамляет резьба или инкрустация драгоценностями. Шахразаду это кричащее и безвкусное великолепие лишь заставляло испытывать неприязнь.
Единственным, в чем дворец Рея превзошел это место, оказались каллиграфические надписи, выполненные с огромным художественным мастерством. Изящные завитушки и узоры служили для выражения мысли и говорили о склонность халифа к поэзии.
Дворец же из песчаника намекал на склонности Селима эль-Шарифа к чрезмерной пышности.
«У того, кто не ценит поэзию, отсутствует душа», – вспомнились слова Халида.
Шахразада улыбнулась, несмотря на обстоятельства.
Охранники провели ее по нескольким роскошным коридорам и остановились перед резными дверями – выше и шире, чем все, что девушка когда-либо видела. Как и следовало ожидать, створки тоже покрывало золото, а ручки оказались из цельных сапфиров размером с кулак.
Часовые распахнули двери, и Шахразада последовала за стражей вниз по полированным ступеням из песчаника в огромный зал из розового гранита с темно-бордовыми прожилками. В центре тянулся единственный длинный стол, освещенный лампами, источавшими легкий аромат розовой воды и мирры. Скатерть выглядела шелковой: на гладкой ткани играли мягкие блики.
«Кажется, маловато золота», – язвительно подумала Шахразада, рассматривая эту демонстрацию богатства.
Все здесь было нарочитым и чрезмерным. Даже запах светильников забивал нос и казался слишком тяжелым. Навязчивым.
Избыточным.
Шахразада явилась первой.
Опять же – наверняка не случайно.
Охранник подвел ее к расшитой темно-синей подушке, лежащей на полу возле середины стола. Хотя ни один из конвоиров не проявил неучтивости, пленница заметила, что ближайший к ней молодой воин со шрамом, тянущимся поперек носа, с особым интересом таращился на ее грудь, пока Шахразада садилась.
Она кинула на наглеца испепеляющий взгляд и резко осведомилась:
– Как ты смеешь смотреть на меня? – Ее ледяной голос эхом раскатился по залу. – Желаешь быстро и болезненно окончить дни или действительно являешься таким болваном, как кажешься?
Страж слегка поклонился, стиснув зубы так, что заходили желваки.
– Это не ответ, грубиян. Да и на поклон тоже едва ли тянет, – продолжила Шахразада высокомерно, настроенная донести свою мысль.
Нельзя позволить хоть кому-то в этом проклятом городе обращаться подобным образом с женой халифа. Даже на мгновение. Если она проявит даже намек на слабость, это станет смертным приговором.
Из-за спины донесся смех, заставивший Шахразаду похолодеть.
Селим.
– Такая же красноречивая, как всегда, – прокомментировал султан и демонстративно поаплодировал.
От этого резкого звука зазвенело в ушах, однако она не оглянулась, чтобы не доставлять Селиму такого удовольствия, а только натянула на лицо легкомысленное выражение и ухмыльнулась, обращаясь к подошедшему правителю Парфии:
– Вашим охранникам не помешало бы преподать урок хороших манер, дядюшка.
– Полагаю, ты собираешься за этим проследить? – так же язвительно отозвался тот и поприветствовал собеседницу изящным поклоном, придержав блеснувший на поясе скимитар.
Этот многозначительный жест недвусмысленно напоминал Шахразаде о ее положении.
– Ну, кто-то же должен, – насмешливо фыркнула она, отвечая легким кивком.
Следом за султаном появился Джахандар, облаченный в еще более изысканные шелковые одежды, чем раньше. На его лице боролись задумчивость и тревога.
Либо отец не подозревал о натянутых отношениях дочери с правителем Парфии, либо пытался скрыть, что знает.
Шахразада опустила глаза, не желая встречаться взглядом с баба́. Предательство было слишком свежо, а Селиму не следовало видеть, насколько она уязвлена.
Насколько опечалена ссорой с Джахандаром.
Султан обошел стол и опустился напротив гостьи с плавной грацией. Покрытая богатой вышивкой мантия и изысканные предметы одежды кричали о склонности к чрезмерной пышности даже громче, чем обстановка дворца.
– Позволь выразить безмерную радость от твоего визита в Амардху, любезная Шахразада. – Селим улыбнулся, как объевшийся сметаны кот. Под идеальной полоской усов блеснули волчьи клыки. – Давно пора.
– Визита? – выгнула Шахразада бровь с деланым удивлением. – Я бы назвала это по-другому.
– Не сомневаюсь, что ты бы и сама предпочла мой дворец тому кочевому поселению, где была вынуждена влачить жалкое существование в прошедшие недели, – промурлыкал султан, откидываясь на подушки и ставя локоть на одну из них.
– Сложно ответить сразу. В том кочевом поселении мои двери никогда не запирались.
– В самом деле? – с еще одной фальшивой улыбкой протянул правитель Парфии. – А разве у шатров есть двери?
– В самом деле. Дверей не было, но была компания моей сестры. Полагаю, вы не позаботились…
– Конечно же! Прошу простить мое пренебрежение обязанностями хозяина. Ты, наверное, сильно проголодалась. – Селим рассмеялся и махнул рукой в сторону двустворчатых дверей за спиной Шахразады.