Протиснувшись к лестнице, он легко вбежал на второй этаж и направился в учебную часть справляться о расписании.
Пока Погодин наслаждался суетными университетскими буднями, Иван Замятин думал тяжкую думу. «И что прикажете делать с этим новым знанием?» — кручинился он, размышляя над тем обстоятельством, что Погодин-старший приходил к психиатру и обсуждал нечто, связанное с его сыном, то есть с Мирославом. С какой стороны подступиться к этому факту, Замятин пока не представлял. Значит ли это, что теперь у него появилось еще два подозреваемых, один из которых — эксперт, привлеченный к расследованию самим же майором?
Мог ли Погодин-старший учудить такую расправу над психиатром и Соболь? Ливанов сказал, что за родных он «хребтину голыми руками переломит», но сломать кому-то хребет — это одно, а совершить ритуальное убийство — совсем другое. Но кто его, этого Дмитрия Погодина, знает? Может, книжек сына начитался, или еще какая-то беда с его сознанием приключилась.
С Мирославом все куда глаже складывается — это тревожило Замятина больше всего. Уж ему-то, знатоку сектантства, оккультизма и прочей мути, обставить ритуальное убийство проще простого. Он своей мудреной головой и не такую постановку на месте преступления мог бы воссоздать. Но какой у него мотив? Чисто по-человечески Мирослав майору нравился, не чувствовал в нем Замятин второго дна. Несмотря на то, что изъясняется Погодин-младший так, словно кружева плетет, парень он прямой, взгляд у него чистый. Но опять же: чужая душа — потемки. Могло ли получиться так, что Замятин, сам того не ведая, привлек к расследованию убийцу, а тот теперь водит его кругами, морочит голову белибердой и играет в свою игру? От этой мысли майору становилось не по себе.
Подобные размышления весь день рефреном крутились в его голове, но майор оттягивал момент принятия решения о том, что делать с Погодиными. Пока он активно занимался другими насущными вопросами. Начальник следственной группы свирепствовал, со вчерашнего дня было уже три планерки, он требовал результатов и нервно покручивал ус. Понять его можно, ему, поди, сверху тоже прилетало нехило. Все уже на ушах: за три дня два убийства, да не простых, а с подвывертом.
«Сколько-сколько карт?» — взревел подполковник, когда Замятин изложил версию про Таро. «Двадцать две», — виновато ответил майор, будто он сам же эту колоду придумал. «Ну, Замятин! Ну-у, Замятин! Смотри у меня», — не в состоянии полноценно выразить свою мысль от переизбытка эмоций, начальник следственной группы погрозил майору пальцем, будто малому дитю, честное слово. Предостерегающий жест майор понял без труда, означал он следующее: еще один труп — и не сносить тебе, майор, буйной головы.
А что он, Замятин, сделает? И так вся следственно-оперативная группа в мыле. Роют землю, как бешеные кроты. Объем работы о-го-го какой, а времени на разработку версий нет! Убийца подкидывает новые задачи слишком быстро. Майор не успел даже всех пациентов Заславского на предмет алиби опросить, а теперь еще и Соболь. Вдоль и поперек Москву обегать надо, чтобы переловить ее многочисленных любовников.
Версии, прорабатываемые, по Заславскому, другими членами следственной группы, похоже, были пустышками. Ни в профессиональной деятельности профессора, которую он вел до ухода на вольные хлеба, ни в его личной жизни зацепиться было не за что. А после убийства Соболь стало окончательно ясно, что разрабатывать надо, прежде всего, линию, связанную с частной практикой психиатра. Связь между двумя убийствами есть: Соболь была клиенткой Заславского. Значило ли это, что следующих жертв убийца будет выбирать среди пациентов профессора? Какая у него логика?
— Это интересный! Это очень интересный! — захлебываясь от восторга, тараторила Лис, детектив из Норвегии, присланная на Петровку месяц назад по линии Интерпола «для обмена опытом».
Это дело увлекало ее чрезвычайно. Она все рассматривала фотографии трупов и твердила: «Это как Seven, как кино „Семь“! Это ну очень интересный!» Нашла тоже, чему радоваться. «Что еще за „Семь“?» — поинтересовался майор. Честно говоря, Лис ему за последний месяц всю плешь проела: майор ее то к одному оперативнику в помощь определит, то к другому, а она все равно ему прохода не дает. Вопросу Замятина норвежка обрадовалась неимоверно и начала живо пересказывать сюжет фильма.
Из ее рассказа на языке, не вполне понятном майору, выяснилось, что фильм этот про одного маньяка, который убивал своих жертв за их грехопадения. Всего убитых было семь — по одному на каждый смертный грех. А потом вообще всем настали кранты. «Интересно», — подтвердил майор. Он положил на столе перед собой фотографии Заславского и Соболь, вперился в них взглядом. Лис, ободренная тем, что Замятин оценил ее версию, поставила рядом с ним стул, присела на него тихонечко и тоже уставилась на фотографии. Замятин на нее только молча покосился.
— Так, — выдал он после недолгих размышлений. — Положим, какой смертный грех можно повесить на Соболь, догадаться несложно — похоть. А вот в чем обвинить профессора?
— В гордыне, Иван Андреевич, — подал голос оперативник по фамилии Сусликов, сидевший на стуле в углу замятинского кабинета, молодой, смышленый парень хорошего воспитания, который мечтал стать настоящим следователем. Фамилии своей, он, понятное дело, страшно стеснялся, и понимающий майор старался всегда обращаться к нему по имени.
Сусликов по просьбе Замятина принес список организаций, расположенных в районе Китай-города. Конечно, то, что анонимный звонок на мобильный Заславского был сделан оттуда, еще ни о чем не говорит. Возможно, да и вероятней всего, убийца выбрал для совершения звонка именно тот район, который к нему как раз никакого отношения не имеет. Майор это понимал, но данные все же запросил для очистки совести, особых надежд на это не возлагая. Пока что список был отложен в сторону, а все внимание Замятина направлено на поиск логики в действиях убийцы.
— Откуда такое предположение, Володя?
— Поскольку я разрабатывал линию частной жизни профессора, то нашел в Интернете несколько телепрограмм с его участием. Могу сказать, что мания величия у Заславского налицо. К тому же в «ютьюбе» профессор зарегистрировал свой канал и выкладывал там видео. Перед любительской камерой он отвечал на вопросы своей помощницы, раскрывая различные темы из области психиатрии и квантовой психологии. Все его повадки и манеры красноречиво свидетельствуют о том, что гордыней психиатр явно грешил.
«Ну допустим», — думал Замятин. Если исходить из этой версии, получается, что убийца будет выбирать из клиентского списка профессора отъявленных греховодников. Надо поподробней расспросить бывшую секретаршу Заславского о тех пациентах, которые подпадают под эту категорию. Хотя, как известно, все не без греха. «Что относится к разряду смертных грехов? — вспоминал Замятин. — Гордыня, похоть, алчность, зависть, гнев, чревоугодие, уныние. Кажется, так… Первые два из списка, соответственно, вычеркиваем… А при чем тут карты Таро?» — вдруг осенило майора.
Сусликов пожал плечами, Лис хлопнула ресницами. «Надо будет у Мирослава спросить», — машинально подумал Замятин и тут же болезненно поморщился, вспомнив про «погодинский вопрос». Углубляться в него майору хотелось меньше всего. Но и отмахнуться от того факта, что Дмитрий Погодин у Заславского был, тоже нельзя.
Внутренние метания сыщика пресек звонок мобильного. Он взглянул на дисплей и грустно констатировал: «На ловца и зверь бежит».
— Добрый день, Иван Андреевич! Я вот подумал, а не хлопнуть ли нам по рюмашке? — раздался в трубке бодрый голос Мирослава. — Заодно поведаю вам о своем внедрении в орден.
Разобравшись с делами, Погодин понял, что желанной «простоты» хоть и было в этом дне предостаточно, а ему все равно мало. Хотелось подольше продержать чистую звенящую ноту сегодняшнего дня, которая так явно контрастировала с мрачной мелодией дня вчерашнего, звучавшей, как орган под каменными сводами. И тогда Мирослав подумал про Замятина. Майор казался ему воплощением простоты в самом хорошем смысле этого слова. Обладающему сложным внутренним устройством Мирославу особенно нравилось быть в компании таких людей, как Замятин. Во время общения с майором Погодину будто удавалось взглянуть на мир его глазами, словно через волшебное стекло, и в это время мир виделся ему понятным и ясным. Простота Замятина, точно растворитель, разбавляла густые краски, которыми было выписано погодинское мироощущение, превращая на время сложные цветовые сочетания в ровную честную лазурь.
Когда позвонил Мирослав, Замятин испытал смешанные чувства. Сначала в голове мелькнула мысль: Погодин играет с ним. Но уже через секунду он устыдился, что из-за возникших подозрений даже не удосужился поинтересоваться, все ли в порядке с экспертом, внедрившимся ради его расследования в сатанинскую шайку. Увидеться с Мирославом обязательно надо, быстро решил Замятин. Внимательней присмотреться, прощупать, разобраться — он и сам толком не понимал, как собирается действовать.
Встретиться решено было вечером в «Гоголе» — шумном веселом кафе в одном из внутренних двориков Столешникова переулка. Незамысловатый выбор сделал майор, Мирослав с радостью поддержал его.
Замятин прибыл на место встречи первым и чудом отыскал свободный столик на уютном пятачке под открытым небом. Вечерний «Гоголь» был полон — все хотели насладиться последними теплыми вечерами перед наступлением промозглой московской осени.
Со всех сторон майора окружали люди самых разных возрастов и социальных уровней. Здесь можно было различить студентов, офисных работников, так называемых представителей креативного класса, иностранцев. Кое-где сидели чисто женские компании, московские барышни держали в загорелых руках бокалы с вином, что-то весело обсуждая или проникновенно рассказывая друг другу. Меж тесно стоящих столиков лавировали официанты с подносами, их постоянно окликали или манили жестами. Вечер был в разгаре. Гвалт голосов тонул в музыке из советских фильмов: «Есть в графском парке старый пруд, там лилии цветут. Там лилии цветут. Цве-етут…» — раздавалось из динамиков.