Она подняла голову, и священник заметил ее.
Интересно, откуда у грешницы было в нужный момент столько мира? А может, она пошла и купила его?
Жанна почти не слушала песнопения, сопровождавшие окончание мессы. Ее внимание привлекли две фигуры за колоннадой справа от нее. Это были женщины с развязной походкой, на головах которых красовались необычные рогатые шляпы, прикрытые расшитыми золотом вуалями. Мужчины, как по команде, повернули к ним головы.
— Непотребные девки! — проворчала суконщица.
Какая-то матрона встала со своего места, чтобы выпроводить незнакомок через ведущую на кладбище боковую дверь. Те пытались воспротивиться, но добродетель восторжествовала, и женщина вернулась, злобно сверкая глазами. Как же, у этих грешниц уж точно не было при себе драгоценного мира!
Отец Мартино не обратил внимания на эту сцену, ибо в тот момент как раз спускался с кафедры. Он вернулся к алтарю и завершил богослужение словами Ite missa est.[16] Прихожане встали и, подобрав свои одежды, направились к выходу. Церковный сторож начал тушить свечи. Жанна незаметно вытащила из сумки пять ливров и держала их наготове. Отец Мартино стоял у дверей и вглядывался в уходящих. Когда Жанна поравнялась с ним, священник спросил, отчего это он не видел ее у причастия. Жанна отговорилась тем, что ей вдруг стало дурно.
— Причастие облегчило бы ваши страдания, дитя мое, завтра утром вы примете его из моих рук. Приходите в девятом часу.
— Вот мой дар церкви, — пробормотала Жанна, вкладывая в руку отца Мартино пять ливров.
Священник принял деньги, быстро пересчитал их и без особой радости кивнул. Конечно же он ждал большего.
Оказавшись снаружи, Жанна поискала взглядом госпожу Контривель, но той не оказалось поблизости. Девушка в одиночестве вернулась в лавку. Две мысли терзали ее: о завтрашнем причастии и о том, как она станет управляться с делами, когда окажется на сносях.
Единственное, что утешало, это вечерний визит Франсуа.
Спокойствие не приходило, и душой Жанны прочно завладела причудливая и беспорядочная смесь земных забот и помыслов о небе. Она не знала, на что решиться. Слишком много довелось испытать безыскусному сердцу крестьянской девочки после расставания с родными местами, полной мерой познать тоску, соблазн и причудливые повороты судьбы. Вдобавок ко всему еще и эта новая жизнь, созревавшая в ней. Она чувствовала усталость и даже думать не могла о завтрашнем причастии, одна мысль о котором приводила ее в ужас.
Как и накануне, Франсуа явился с розой в руке. Он посмотрел на девушку и спросил:
— Отчего ты такая грустная?
Жанна не знала, что ответить, не знала, откуда эта тоска, переполнявшая ее сердце и сквозившая во взгляде. Она поставила вторую розу к первой.
Франсуа быстро повторил с Жанной выученное накануне и перешел к новым объяснением. Когда он упомянул слово «звезда», Жанна вспомнила об Исааке Штерне и разрыдалась.
— Жанна! — воскликнул взволнованный Франсуа. — Ты и правда не хочешь мне объяснить, в чем дело?
Она помотала головой и вытерла рукавом слезы. Вид у Франсуа был потрясенный. Жанна выбежала, чтобы умыть лицо и насухо вытереться.
— Чем я могу тебе помочь? — спросил Франсуа, когда Жанна снова уселась за стол.
— Будь со мной.
Впервые она дала понять, что Франсуа занимает какое-то место в ее жизни.
Они вернулись к занятиям. Франсуа объявил, что на очереди у них грамматика и искусство строить фразы, дабы точнее выразить свою мысль.
— А разве это не происходит само собой? — спросила Жанна.
— Происходит. Именно поэтому большинство людей говорят так коряво.
— И я тоже?
— Ты говоришь на удивление складно для крестьянки, каковой ты себя называешь. Но знание правил тебе не повредит.
— Отчего это мы должны писать по правилам, если, к примеру, говорим как хотим?
Франсуа переварил эту мысль и расхохотался.
— Я что, сказала какую-то глупость?
— Нет, совсем напротив. Просто все, что ложится на бумагу, должно быть написано правильно. Бумаге суждена долгая жизнь. На латыни говорится scripta manent.[17]
— Я и латынь должна буду выучить?
— Если когда-нибудь захочешь читать ученые книги, я научу тебя самому главному.
— А среди ученых людей есть женщины?
— Нет, — ответил Франсуа с улыбкой. — Университет полагает, что им не нужны знания, ибо женщины подвержены дьявольским соблазнам и могут употребить ученость во зло.
— И это правда? — нахмурилась Жанна.
Франсуа от души рассмеялся.
— Не думаю, что мужчины в этом смысле благонадежней женщин, — сказал он наконец.
Франсуа открыл чернильницу и подал Жанне перо. Потом он стал диктовать ей строки, которые знал наизусть:
Ты дал мне щит спасения Твоего, и десница Твоя поддерживает меня, и милость Твоя возвеличивает меня. Ты расширяешь шаг мой подо мною, и не колеблются ноги мои.[18]
Закончив, он взял бумагу, прочел написанное и исправил ошибки.
— Красиво, — сказала Жанна. — Это кто сочинил?
— Давид.
Жанне ничего не говорило это имя, и Франсуа объяснил:
— Жил когда-то давно такой еврейский царь.
— А как ты узнал эти стихи?
— Они есть в Библии.
— В Библии есть сочинения евреев?
Франсуа снова не смог сдержать смех.
— Да там только они и есть!
— Если всю Библию написали евреи, отчего мы тогда их не любим?
— Потому, что они смышленей нас, — сказал, смеясь, Франсуа.
Жанна снова вспомнила Исаака.
— Пошли за твоим заработком, — сказала она.
Они спустились вниз, и Франсуа спросил:
— Ты хочешь, чтобы я остался с тобой?
— Не сегодня, — ответила Жанна.
Она едва не согласилась, но эта завтрашняя исповедь…
— Жанна, если я тебе понадоблюсь днем, пошли твоего мальчугана в гостиницу «Красная дверь», это недалеко от улицы Сорбонны. Пусть спросит Франсуа де Монкорбье.
— Кто это?
— Я.
— Но ты же назвался иначе?
— Да, Вийон. Это имя моего приемного отца. Не забудешь?
Франсуа повторил адрес и откланялся.
Надо бы расспросить его об этих именах. И еще кое о чем любопытном: его тяге к мальчикам.
17Истина и гордыня
Жанна сказала на исповеди лишь неизбежную, да и то тщательно приглаженную правду. Да, до недавнего времени она была девственницей, но месяца два назад стала жертвой насилия.
— Это не грех, дочь моя, если вы не получили удовольствия. А что, если ее заставили получать это самое удовольствие?
— Вам было приятно?
— Я совсем не могла сопротивляться.
— Это случилось с вами впервые?
— Да, отец мой, — не дрогнув, сказала Жанна.
Если бы она рассказала все как было, отец Мартино счел бы ее мало что уличной потаскушкой, но еще и матерью без мужа. Но он не стал расспрашивать дальше и прошелся по остальным смертным грехам. Нет, она не завистлива. Не чревоугодница. Не гневлива. Не желает добра ближнего. Она не убийца. Отец Мартино особенно упирал на сребролюбие.
— У меня почти ничего нет, — сказала Жанна, — я всего лишь несколько недель зарабатываю себе на жизнь.
— Не забывайте, дитя мое, что добрые дела зачтутся вам на небесах.
— Не забуду, отец мой.
Отец Мартино велел ей трижды прочитать «Pater», но Жанна не сумела вспомнить ничего кроме Pater Noster qui es in caelis.[19]
— Вы не хотите поговорить со мной, Жанна? — спросил священник.
Жанна кивнула. Священник пошел вперед, и вскоре они оказались на кладбище.
— Вы знаете отца ребенка, Жанна?
Он пристально смотрел на нее, но Жанна выдержала его взгляд, не покраснев.
— Какой-то незнакомец на улице Дез-Англэ. Было совсем темно.
— Что вы там делали в такой поздний час?
— Искала своего помощника, который отправился за припасами.
— Никогда больше не ходите туда вечером. У площади Мобер дурная слава.
Жанна опять кивнула.
— Есть ли человек, который настолько вас любит, что согласится взять в жены, прежде чем ваше положение станет заметно и разразится скандал?
Жанна подумала о Бартелеми. Захочет ли он жениться на ней?
Отец Мартино заметил, что Жанна колеблется.
— Жанна, — сказал он, — всем известно, что вы пользуетесь покровительством самого короля. Вы с ним встречались?
— Да, — осторожно ответила Жанна.
— Вы уверены, что отец ребенка не он?
Жанна улыбнулась:
— Простите меня, отец мой, но я не думаю, что он частенько прогуливается по улице Дез-Англэ. Да и сил у него на меня недостанет!
— Кроме Агнессы Сорель и короля, есть ли в королевском окружении человек, интересующийся вами настолько, что делает роскошные подарки, о которых знает весь квартал?
— Да, — ответила Жанна.
Отец Мартино вздохнул и поднял склоненную голову:
— Жанна, я говорю это ради вашего же блага. Вы пришли из вашей глухомани, не имея ни имущества, ни жизненного опыта. Искусная стряпня и хорошенькое личико открыли перед вами некоторые возможности — умейте же ими воспользоваться, иначе вся ваша жизнь превратится в цепь злоключений, из которых нечаянное материнство станет далеко не худшим. Помните, помните, Жанна, что на утехи в нашей жизни отведено гораздо меньше времени, чем на воспоминания и сожаления.
Жанна шла рядом со священником и, не зная, что последует дальше, настороженно поглядывала на него.
— Если этот человек согласится взять вас в жены, вы сможете не беспокоиться за свое будущее и будущее вашего ребенка. Вы прикоснетесь к источнику власти и сможете сделать немало добра.
Они остановились у старинной могилы с расколотым каменным надгробием.
— Мне что, сказать ему правду? — спросила Жанна и вдруг поняла, что проговорилась.
Священник сделал вид, что ничего не заметил, и лишь слегка улыбнулся: