[11] и захватывающим описанием жизни Гобсона в Индии[12]. Мечтательной девочке пошли на пользу серьезные книги, а любознательный мальчик был тронут ее терпением; и оба впоследствии оценили, как многое почерпнули во время этих долгих и трудных часов.
Однажды Роза готовилась открыть толстый том под названием «История французской революции» и с тоской представляла, как будет путаться в длинных иностранных именах, а Мак бродил по комнате, сшибая вещи, словно медведь. Внезапно он остановился и спросил:
– Какое сегодня число?
– Седьмое августа, по-моему.
– Прошла половина каникул, а я застал всего одну неделю! Вот досада! – в отчаянии простонал он.
– Конечно, обидно. Но ведь каникулы не закончились, может быть, ты успеешь выздороветь…
– Может быть?! Обязательно успею! Сколько этот старый олух планирует держать меня взаперти?
– Наверное, пока глаза не восстановятся.
– Это он сказал?
– Знаешь, я его не видела. Ну что, читать? Книга, кажется, интересная…
– Как хочешь. Мне все равно.
Мак рухнул в старое кресло и уронил голову на руки.
Роза вдохновенно прочла целых две главы, с неожиданной сноровкой справляясь с непроизносимыми именами. Придирчивый слушатель ни разу ее не поправил и лежал совершенно неподвижно, как думала Роза – увлеченный сюжетом. Вдруг он со стуком опустил обе ноги на пол, рывком поднялся и прервал Розу на полуслове, резко и взволнованно воскликнув:
– Хватит! Я не слышал ни слова! Лучше побереги голос и ответь мне на вопрос.
– Что ты хочешь знать? – спросила Роза, хотя и сама догадывалась.
Ее опасения оправдались, Мак начал так:
– Мне важно знать правду. Ты мне скажешь?
– Пожалуйста, не надо… – умоляюще сказала Роза.
– Или скажешь, или я сдерну повязку и уставлюсь прямо на солнце! – Мак даже привстал, словно готовясь исполнить угрозу.
– Скажу! Ну то есть – если знаю… Только не делай, пожалуйста, глупостей! – в отчаянии воскликнула Роза.
– Хорошо. Тогда говори и не увиливай, как все остальные! Мое зрение ухудшилось с прошлого визита? Что доктор сказал?
– Кажется, да… – запинаясь, пробормотала Роза.
– Так я и думал! Смогу ли я пойти в школу по окончании каникул?
– Нет, Мак… – очень тихо ответила Роза.
– Ох…
Больше Мак ничего не сказал, только сжал губы и резко вдохнул, словно от удара под дых. Он мужественно принял плохую весть, помолчал с минуту, а затем спокойно спросил:
– Как скоро я смогу учиться?
Как же трудно было ответить! Однако Роза понимала – больше некому. Тетушка Джейн сразу заявила, что у нее не хватит духу расстроить сына, и дядя Мак давно упрашивал Розу открыть бедняге горькую правду.
– Не скоро… через несколько месяцев.
– Сколько месяцев? – мрачно уточнил Мак.
– Вероятно, около года…
– Целый год?! Я думал, что за это время подготовлюсь к поступлению в колледж!
Мак сдернул повязку и потрясенно уставился на сестру, однако вскоре болезненно заморгал и зажмурился.
– Успеешь подготовиться! Потерпи и побереги глаза, чтобы потом напрягать их, сколько вздумается, когда будет нужно, – проговорила Роза со слезами.
– Ну уж нет! Начну готовиться сейчас, как-нибудь справлюсь! Вздор! Зачем беречь глаза так долго? Этим докторишкам только попади в руки! Хватит с меня! Надоело!
Мак ударил кулаком по ни в чем не повинной подушке, словно перед ним был один из представителей презренной профессии.
– Послушай, Мак… – начала Роза как можно убедительней, хотя голос ее дрожал, а сердце разрывалось, – ты сам знаешь, что испортил зрение, потому что читал при свете камина, и в сумерках, и даже ночью, а теперь за это расплачиваешься – так доктор говорит. Тебе надо быть осторожным и соблюдать все рекомендации, иначе ты… ослепнешь.
– Нет!
– Это правда! Доктор только сегодня говорил, что глаза можно спасти, только если совсем не напрягать! Я понимаю, как тебе тяжело, но мы поможем; я буду читать вслух целыми днями, и водить тебя за руку, и ухаживать…
Роза замолчала, заметив, что Мак ее не слушает. Слово «ослепнешь» настолько его потрясло, что он зарылся лицом в подушку и лежал пугающе неподвижно. Роза долго сидела, не шевелясь, ей очень хотелось утешить брата, но она не могла найти слов и желала, чтобы поскорей пришел дядя Алек. Жаль, не он открыл Маку правду, а ведь собирался…
Раздалось сдавленное рыдание, настолько горестное, что сердце Розы сжалось. Бедный больной был лишен даже простой человеческой радости – поплакать вволю, потому что слезы тоже вредили глазам. «История французской революции» со стуком упала на пол, Роза подбежала к дивану и опустилась на колени, полная материнской нежности, которую легко возбуждает в девочках чужое страдание.
– Дорогой мой, не плачь! – уговаривала она. – Тебе вредно! Убери подушку от лица, а то задохнешься! Дай я тебя охлажу! Я понимаю, как тебе сейчас плохо, но все же не плачь! Давай я поплачу за тебя, мне-то можно!
Роза с мягкой настойчивостью отняла от лица брата подушку, зеленая повязка измялась, а по щекам текли горькие слезы разочарования. Мак повел себя по-мальчишечьи: сочувствию не обрадовался, резко поднялся, торопливо утер предательские слезинки рукавом и буркнул:
– Не надо меня утешать! Просто глаза слезятся…
Роза перехватила его руку, воскликнув:
– Не три рукавом! Он же шерстяной и колючий! Будь умницей – ложись, а я промою глаза, и все будет хорошо.
– Да, болят ужасно… – признался Мак, отдаваясь на милость сиделки, и добавил: – Только не рассказывай остальным, что я распустил нюни, как маленький, ладно?
Роза побежала за губкой и батистовым носовым платком.
– Не расскажу! – горячо пообещала она. – Но любой бы расстроился… ну, от таких новостей. Ты великолепно держишься! Нужно просто привыкнуть, и будет легче… К тому же рано или поздно зрение вернется, а пока не учишься, можно вволю развлекаться. Вдруг тебе пропишут носить черные очки, разве не забавно?
Бормоча утешения, какие только приходили в голову, Роза бережно промывала своему пациенту глаза и отирала горячий лоб лавандовым маслом.
Мак лежал тихо, и выражение его лица огорчало Розу до глубины души. Даже упоминание о черных очках не вызвало улыбку; наконец он печально произнес, будто разговаривал сам с собой:
– Гомер был слеп, и Мильтон тоже, и несмотря на это, оба оставили о себе память.
– У папы была картина, где изображен Мильтон и его дочки, которые пишут под его диктовку. Очень милая картина! – поддержала несчастного друга Роза.
– Если бы мне кто-то помогал, как Мильтону, я бы даже смог учиться… Как ты думаешь? – с надеждой в голосе спросил Мак.
– Наверняка, но сначала нужно восстановиться. Доктор говорит, что от солнечного удара пострадал мозг, и ему тоже нужно время для отдыха.
– В следующий раз расспрошу этого мучителя-доктора, что мне можно, а что нельзя, и определюсь, с чего начинать занятия. Какой же я дурак! Зачем сидел на солнцепеке, пока мозги не вскипели и буквы не поплыли перед глазами? Как сейчас помню – черные точки начали бегать по странице, сливаться в звезды и странные знаки. Интересно, все ли так слепнут?
– Довольно о слепоте! Давай я лучше почитаю дальше. Скоро дойдем до интересного места, и ты отвлечешься от грустных мыслей, – предложила Роза.
– Не отвлекусь! Отложи революцию, я слышать про нее не желаю! У меня жар, и голова раскалывается.
Мак беспокойно метался по постели, не в силах найти себе места.
– Давай я спою тебе, ты заснешь, и день покажется короче, – предложила Роза и села рядом с Маком, вооружившись веером.
– Отдохнуть, наверное, не помешает, я почти не спал прошлой ночью, а если и спал, то столько всего снилось! Слушай Роза, передай остальным, что я все знаю и воспринял новость спокойно – не хочу, чтобы меня обсуждали и оплакивали. Хватит разговоров. Иди, а я попробую уснуть. Вот бы проспать целый год и проснуться здоровым!
– Да, было бы здорово! – участливо воскликнула Роза, и Мак даже протянул руку, словно хотел ухватиться за уголок фартука и удержать ее возле себя подольше. Но вместо этого он просто сказал:
– Ты добрая душа, Розочка! Спой мне «Березы Аберфельди», она заунывная, я быстро под нее усну.
Роза была рада выполнить просьбу и, обмахивая брата веером, затянула старинный напев:
Неизвестно, согласилась ли на предложение шотландская красавица, зато шотландский красавец отправился в царство сна уже минут через десять – он ужасно устал, ведь ему пришлось узнать горькую правду и найти в себе мужество принять ее достойно.
Глава двенадцатаяДругие мальчики
Роза рассказала остальным о том, что произошло, и никто Мака не «оплакивал» и не приставал с разговорами. Мак расспросил доктора, что, впрочем, не принесло утешения – ни о каких занятиях пока не было и речи. Бедняге ничего не оставалось, как черпать силы в слабой надежде на будущее и стойко переносить тяготы настоящего. В последнем он преуспел настолько, что все диву давались – никто и не ожидал, что в тихом Книжном Черве столько мужества.
Мальчики были глубоко тронуты несчастьем, свалившимся на брата, и тем, как стойко он его переносит. Они, конечно, стремились поддержать товарища, развеселить и позабавить, однако не всегда выбирали правильный способ, и после визитов клана Роза часто находила Мака в весьма подавленном состоянии. Она оставалась главной сиделкой и бессменным чтецом, а мальчишки забегали навестить лишь время от времени, хоть им и было за это стыдно. Они немного обижались, что Мак предпочитает Розу, и тихонько ворчали между собой, мол, «старина Мак пристрастился к телячьим нежностям». Однако ее общество явно было во благо Маку, и Роза единственная была с больным постоянно.