– Кот в сапогах!
– Верно! – подтвердили загадывающие, и занавес закрылся.
Следующая загадка оказалась посложнее – на сцену вышел еще один зверь, на этот раз на четырех лапах, с другим хвостом и длинными ушами. Лицо актера почти полностью скрывала серая шаль, однако любопытный лучик солнца выдал его, блеснув на стеклах очков. На спине животного сидел господин в восточном одеянии, он с трудом удерживался в седле. Вдруг на пути возник ангел в белоснежных одеждах, с газетными крыльями за спиной и золотыми локонами. Животное сразу узрело небесного посланника и остановилось, однако наездник ничего не заметил и принялся немилосердно хлестать бедного зверя, впрочем, тщетно, ибо тот не двигался с места, потому что ангел стоял прямо на дороге. Далее последовала борьба, в результате которой всадник был скинут в куст комптонии, а благородное животное опустилось на землю у ног светлого духа.
Дети терялись в догадках, а мамаша Аткинсон задумчиво сказала:
– Ну если это не Валаам с ослицей[15], то я даже не знаю… А Роза-то вылитый ангел!
Догадка была верной, а ангел по-земному заулыбался от подслушанной похвалы и удалился за кулисы.
Далее последовала сценка из всем известной сказки «Дети в лесу»[16]. Джейми с Носишкой появились вприпрыжку, крепко держась за руки. Им уже приходилось играть эту роль ранее, поэтому они легко справлялись, ощущали себя совершенно свободно и изредка громко давали друг другу указания. Пособирали ягоды, потерялись, пролили горькие слезы, затем успокоились и отошли в мир иной, глядя в небо широко открытыми глазами – лишь трогательно торчали среди ромашек две пары маленьких сапожек.
– Где же волобьи? Ты лежи мелтвый, Дзимми, а я подгляжу! – громким шепотом произнес один из погибших.
– Надеюсь, они поторопятся, а то подо мной острый камень и муравейник! – ответил второй.
На сцену, хлопая крыльями, влетели воробьи с красными платками на груди. В клювах они несли листья, которые возложили на детей, не слишком заботясь о том, куда именно возлагают. Колючий ежевичный листик упал на лицо Носишке, и она так яростно чихнула, что ее сапожки подпрыгнули, а Джейми тем временем воскликнул «Ай!», после чего добросердечные пернатые, хихикая, покинули сцену.
В следующей сценке появилась Анетт Сноу в постели, явно тяжело больная; мисс Дженни изображала обеспокоенную мать, которая пыталась развлечь больную веселыми разговорами. Затем появился Мак в образе доктора – он смешил зрителей огромными часами на цепочке, напыщенными манерами и дурацкими вопросами. Он прописал пилюлю с непроизносимым названием, потребовал за краткий визит двадцать долларов и откланялся.
Больная приняла лекарство, последовала ужасная агония, встревоженная мать послала добрую соседку за мудрой старушкой. Соседка убежала и вернулась в сопровождении бодрой пожилой дамы в чепце и очках, со связкой трав под мышкой. Пришедшая тут же самым забавным образом облепила пациентку целебным сбором, попутно объясняя свойства. Где-то приложила листок подорожника, где-то кошачьей мяты, а горло страдалицы обвязала коровяком. Умирающее дитя сразу поправилось и село на постели, требуя тушеной фасоли. Благодарная родительница предложила пятьдесят долларов за услуги, которые мудрая старушка с негодованием отвергла, заявив, что пришла помочь по-соседски и не будет брать за это денег, как всякие шарлатаны-доктора.
Зрители покатывались со смеху и сразу разгадали персонажа. Роза превосходно скопировала манеру миссис Аткинсон, и целебный сбор также попал в точку – добрая женщина искренне верила, что ее «травки» лечат любой недуг. Сама мамаша Аткинсон тоже оценила проделку и смеялась громче всех.
– А теперь давайте загадаем пословицу! – воскликнула Роза.
Она кое-что придумала, чтобы отличиться перед дядей Алеком.
Все, кроме Мака и Розы, устроились на камнях и делились впечатлениями. Носишка бесхитростно заявила, что сценка с ее участием была «точно самой-самой».
Через пять минут занавес снова открылся; на сцене не было ничего, кроме большого листа коричневой бумаги, прикрепленного к дереву – на бумаге был нарисован циферблат, стрелки показывали четыре часа. Небольшая надпись под циферблатом подсказывала «четыре часа утра». Не успела публика понять смысл послания, как из-за пня медленно выползла длинная змея. Вернее гусеница, потому что передвигалась она, горбя спинку, а не как вышеупомянутая рептилия. Вдруг появилась деловитая птица; она щебетала, рьяно скребла лапами и поклевывала землю. Веер зеленых листьев на голове изображал гребень, пышный пучок поросли служил хвостом, а крыльями были разноцветные платки. Величавая птица важно переступала длинными ногами и зорко поглядывала вокруг, от ее звонкого голоса несчастная гусеница (если это действительно была она) очевидно пришла в ужас. Она сжалась, задергалась и поползла прочь изо всех сил, однако напрасно. Важная птица догнала ее, издала короткий, похожий на карканье звук, схватила гусеницу и, победно хлопая крыльями, улетела прочь.
– Кто рано встает, тому бог подает! – наперебой выкрикивали разгадку дети.
– Червячок-то великоват для ранней пташки! – рассмеялась тетушка Джесси.
– Это одна из любимых дядиных пословиц, поэтому мы ее и загадали! – сказала Роза, появляясь в сопровождении червячка Мака, который уже шел на двух ногах.
– Очень умно! – похвалил дядя, когда девочка уселась рядом. – А что у нас дальше?
– Братья Доув представят «Сцену из жизни Наполеона» – так они выразились. Малыши от нее в полном восторге, – снисходительно заметил Мак.
На сцене оказалась палатка, а перед ней ходил взад-вперед дозорный и разговаривал сам с собой; из его монолога стало понятно, что военная часть в бедственном положении, а сам он прошел около сотни миль за день и безумно хочет спать. Затем часовой остановился, облокотился на ружье и задремал. Потом нерадивый постовой медленно осел и, в конце концов, растянулся на земле рядом с оружием. Широкой театральной походкой вышел на сцену Наполеон в шапке набекрень, сером мундире и высоких сапогах; он шагал, мрачно скривив рот и скрестив на груди руки. Фредди Доув всегда блистал в этой роли, его наполеоновские замашки вызывали бурные аплодисменты и приводили публику в восторг, ибо Фредди, заносчивый по натуре, с квадратным лбом и мрачным взглядом черных глаз, был, по выражению мамаши Аткинсон, «маленькой копией мерзавца Бонапарта».
Он явно вынашивал в голове коварные планы – путешествие через Альпы, пожар в Москве или заварушку в Ватерлоо, так как хранил глубокомысленное молчание, пока тихий храп часового не нарушил императорские раздумья. Наполеон заметил спящего солдата и воскликнул грозным голосом:
– Ах так! Спит на посту! Это преступление карается смертью!
Наполеон вытащил мушкет и уже собирался без промедления исполнить приговор, как часто поступают императоры, однако что-то в лице усталого часового тронуло его. Немудрено – Джек был невероятно мил в роли бойца – кивер съехал набок, большие черные усы сползли на розовые губки, он морщился, силясь сохранить серьезное выражение лица. Любой Наполеон растрогался бы – маленький капрал проявил великодушие, смягчился и, махнув рукой, даровал несчастному прощение:
– Измучился солдат! Пусть спит, а я понесу вахту вместо него.
Далее благородный муж закинул мушкет на плечо и принялся с необычайным достоинством ходить туда-сюда, вызывая восхищение юных зрителей. Страж проснулся, понял, что произошло, и подумал, что пропал. Однако император вернул солдату оружие и с улыбкой, растопившей сердца зрителей, указал на большой камень, где по удачному совпадению сидел ворон, и произнес:
– Служи храбро и неусыпно и помни, что на тебя смотрят потомки!
Произнеся напутствие, император удалился, оставив благодарного солдата стоять по стойке «смирно» с выражением бескрайней преданности на юном личике.
Аплодисменты, которые последовали за прекрасным представлением, еще не успели стихнуть, как раздался громкий всплеск, а затем визг; все кинулись к водопаду, который мелодично журчал неподалеку. Носишка решила попрыгать по камушкам и свалилась в мелкую запруду, а Джейми галантно попытался ее вызволить, и теперь оба барахтались в воде, испуганные, но все же довольные внезапным купанием.
Происшествие положило конец пикнику, потому что промокших насквозь детей нужно было немедленно доставить домой; компания погрузилась в экипажи и отправилась обратно в самом веселом расположении духа. Мак сказал, что чувствует себя, как будто пил шампанское, а не смородиновую настойку, которую тетушка Изобиллия положила в корзину с угощениями вместе с глазированным тортом, украшенным сахарными розами. Доктор Алек ответил, что горный воздух – «наисладчайшее из лекарств».
Роза принимала участие во всех забавах и ни словом, ни видом не выдавала приступов боли в лодыжке. Правда, вечером она не пошла играть, а осталась поболтать с доктором. Изумляя и радуя его живостью, она поведала, как вместо лошади запрягалась в повозку, проходила ученья в легкой пехоте, лазила по деревьям и делала другие вещи, от которых тетушки взвыли бы в голос – если б только узнали.
– Мне ничуточки не важно, что они скажут! Главное, что вы не против, дядя! – сказала девочка, когда доктор Алек обрисовал огорчение добропорядочных дам.
– Бунтарство – это, конечно, хорошо, но, если так дело пойдет, не перестанешь ли ты и меня слушаться? Что я тогда буду делать?
– Нет-нет, дядя! Я не посмею! Вы же мой законный опекун – чего доброго велите надеть мне смирительную рубашку! – рассмеялась Роза, смело глядя дяде в глаза, а сама доверчиво подсела поближе.
– Ей-богу, Розочка, я как тот бедняга, который купил слона и не знает, что с ним делать! Я-то думал, что ближайшие годы буду опекать малышку, а ты растешь не по дням, а по часам, я и оглянуться не успею, как моим заботам будет вверена девушка с решительным нравом. Тут любой дядя озадачитс