я!
Пока доктор Алек шутливо предавался отчаянию, на лужайке перед домой заплясали огни – дети устроили прощальный сюрприз, нарядившись гномами и отплясывая с фонариками из тыкв.
Ложась в постель, Роза обнаружила, что дядя не забыл про нее – на столике стоял маленький изящный мольберт с двумя миниатюрными портретами в бархатной оправе. Розе оба были хорошо знакомы, она стояла и смотрела глазами, полными слез – ей было и грустно, и радостно видеть лица отца и матери, искусно срисованные с поблекшего семейного портрета.
Затем она опустилась на колени и, сжав в руках маленький памятник, одно за другим поцеловала изображения и серьезно сказала:
– Я буду стараться изо всех сил, чтобы вы мной гордились!
Такова была молитва перед отходом ко сну в день четырнадцатилетия Розы.
Два дня спустя Кэмпбеллы отбыли домой в слегка расширенном составе – к ним присоединился доктор Алек, а также кошка Комета, которая путешествовала в корзине со всеми удобствами – бутылочкой молока, несколькими маленькими бутербродами, кукольным блюдечком для воды и ковриком, устилающим пол ее комфортабельного купе, откуда она то и дело высовывала любопытную мордашку.
На прощанье все долго целовались, обнимались, говорили друг другу хорошие слова и махали платками, а когда экипаж уже тронулся, мамаша Аткинсон побежала следом с горячими пирожками с пылу с жару – «ведь малютки устанут от хлеба с маслом за целый день дороги».
Затем они снова пустились в путь и снова были остановлены – дети семейства Сноу потребовали вернуть котят, которых Носишка пыталась умыкнуть, засунув в дорожную сумку. Бедные, слегка помятые котята были извлечены и возвращены законным владельцам, невзирая на бурные протесты похитительницы, которая утверждала, что «они сами плосили поехать с сестлой Кометой».
Третий старт и третья остановка – Фрэнк обнаружил в доме забытую корзину с перекусом, хотя путешественники единодушно считали, что взяли ее с собой.
Больше задержек не было, путь был долог, однако Носишка и Джейми не давали скучать, развлекая остальных пассажиров играми и болтовней.
– Роза не хочет возвращаться! – заметил Мак, когда они подъезжали к старому дому. – Тетушки не позволят ей бесчинствовать, как в «Уютном уголке».
– Я при всем желании не смогу бесчинствовать, потому что подвернула лодыжку, когда свалилась с Баркиса. Болит все сильнее, хотя я, как могла, полечилась и скрывала, чтобы никого не беспокоить, – шепнула брату Роза, морщась от боли, когда они подъехали. Она искренне желала, чтобы дядя вынес из кареты ее, а не чемоданы.
Непонятно, каким образом Мак взял девочку на руки, отнес вверх по ступеням и опустил на диван в гостиной – ей даже не пришлось коснуться ногой земли.
– Пожалуйста! Хрупкий груз доставлен. Запомни – если не сможешь ходить из-за лодыжки, я твой верный слуга. Это будет справедливо – я уж не забуду, сколько ты мне добра сделала! – сказал Мак.
Его глаза сияли благодарностью – это было видно даже сквозь темные стекла очков.
Глава пятнадцатаяСережки
Вывих, усугубленный неправильным обращением, оказался серьезным, и доктор Алек предписал Розе оставаться в постели по меньшей мере пару недель, отчего больная в отчаянии застонала, однако не посмела открыто жаловаться, опасаясь, что мальчишки вернут ей ее же проповеди о терпении.
Наступила очередь Мака заботиться о сестре, и он честно возвращал долг, благо в школу пока не вернулся и располагал уймой свободного времени, посвящая большую его часть Розе. Ради нее он даже согласился на урок вязания, убеждая себя, что настоящий храбрый шотландец должен уметь «орудовать крючком и спицами». Однако взял с Розы клятву хранить занятие в тайне – на «очкарика» он был согласен, а вот прозвище «бабушки» его мальчишечье самолюбие не снесло бы, поэтому при виде кого-то из членов клана Мак моментально «сматывался», отчего вязание продвигалось еще медленней.
Однажды погожим октябрьским днем Роза трудилась над будущей шалью, удобно устроившись на диване в верхнем холле, а в уголке ворковали Джейми с Носишкой, играя с кошкой Кометой и старой куклой Розы – «иглушкой для маленьких».
Подошла Фиби с запиской; прочитав, Роза сначала поморщилась, а потом, рассмеявшись, сказала:
– Пригласи мисс Блисс!
Затем торопливо поправила медальон, пригладила кудри и придала лицу радушное выражение.
– Как ты поживаешь, дорогуша? Я каждый день собиралась тебя навестить с тех пор, как ты вернулась, но выбралась только сегодня – столько было дел. Удача застать тебя одну, маменька сказала – мне можно побыть здесь немного, и я принесла рукоделие – посмотри, как чудесно выходит! – щебетала мисс Блисс, целуя Розу в щеку, на что та ответила довольно прохладно, хоть и поблагодарила гостью за визит и попросила Фиби подвинуть к дивану мягкое кресло.
– Как хорошо иметь горничную! – заметила Анабелла, неторопливо усаживаясь. – Но все равно – наверное, одиноко без лучшей подруги.
– У меня есть кузены! – с достоинством заметила Роза, задетая за живое снисходительным тоном посетительницы.
– Боже милосердный! Неужели ты дружишь с мальчиками? Маменька считает – неприлично тебе с ними проводить столько времени!
– Они мне как родные братья, и тетушки говорят, что ничего неприличного в этом нет! – отрезала Роза, посчитав, что Анабеллу вовсе не касается, как она, Роза, проводит время.
– Я просто хотела сказать, что могу быть твоей лучшей подругой – а то мы с Хэтти Мейсон ужасно поссорились и больше не разговариваем. Я с ней больше не дружу! Как Земля носит такую вредину? Представь, она задолжала мне тянучку и не пригласила на день рождения! Тянучку я бы, пожалуй, простила, но так грубо мной пренебречь – это уж слишком! Я ей так прямо и заявила: видеть тебя больше не желаю!
– Это очень мило с твоей стороны, но мне не нужна лучшая подруга, – сказала Роза, когда Анабелла закончила возмущаться по поводу вероломного поведения Хэтти Мейсон и осуждающе покачивать белокурой головкой.
Та решила про себя, что Роза «высокомерная девчонка», однако честь посетить старинный особняк Кэмпбеллов выпадала не каждому, и мальчики были на хорошем счету в обществе, поскольку, по словам маменьки, принадлежали к одному из лучших семейств… В общем, Анабелла не стала обижаться на холодный прием и быстро переменила тему.
– О, ты учишь французский? А кто твой учитель? – спросила она, перелистывая рукопись «Пола и Вирджинии», лежащую на столике.
– Я не учу, я читаю по-французски не хуже, чем по-английски, и мы с дядей часами болтаем. Для него французский как родной, и он очень хвалит мое исключительное произношение.
Знание языка было одной из сильных сторон Розы и предметом гордости, поэтому она не удержалась и прихвастнула перед Анабеллой, хоть обычно достаточно легко справлялась с тщеславием. Анабелла слишком уж задирает нос – почему бы и Розе не поважничать, если представился случай?
– Неужели? – тускло откликнулась Анабелла, которая отнюдь не блистала во французском.
– Через пару лет мы с дядей уедем за границу, и он говорит – учить языки очень важно. Половина выпускниц толком не знают иностранных языков, и бедняжки ужасно себя чувствуют в чужой стране. Я с удовольствием тебе помогу, если хочешь – тебе ведь не с кем практиковаться дома.
Хоть Анабелла и походила на восковую куклу, сердце у нее было не каменное, и снисходительный тон Розы чрезвычайно ее задел. Теперь гостья сочла хозяйку «самой высокомерной девчонкой на свете» и втайне мечтала отомстить за обиду – Роза своими словами словно пощечину ей отвесила – Анабелла даже невольно приложила руку к лицу. Случайно дотронувшись до сережки, она придумала, как нанести хороший ответный удар.
– Спасибо, дорогая, но помощь мне не нужна, потому что наш учитель родом из Парижа и говорит на французском не хуже твоего дяди. – Затем Анабелла добавила, тряхнув головой так, чтобы маленькие колокольчики в ушах зазвенели: – Как тебе мои новые сережки? Папа подарил на прошлой неделе – чудесные, правда?
В мгновение ока Роза опустилась с небес на землю – преимущество теперь бесспорно было на стороне Анабеллы. Роза обожала красивые вещицы и мечтала ими обладать – и всем своим девичьим сердцем жаждала проколоть уши, чего сделать не могла, потому что доктор Алек подобные глупости не одобрял. Она с огромным удовольствием променяла бы весь французский язык целиком на пару золотых колокольчиков с бриллиантиками на язычке – как у Анабеллы. И Роза, всплеснув руками, сказала так искренне, что сердце ее собеседницы дрогнуло:
– Они прекрасны! Ах, если бы дядя и мне разрешил – вот было бы счастье!
– А ты его не слушай! – посоветовала Анабелла, удовлетворенная удачным выпадом. – Папенька тоже поначалу надо мной подшучивал, а теперь ему нравятся серьги – он даже обещал подарить мне бриллиантовые ко дню восемнадцатилетия.
– У меня тоже есть сережки – мамины… – вздохнула Роза. – Очень красивые, с жемчугом и бирюзой. Как бы я хотела их надеть…
– За чем дело стало? Давай я проколю тебе уши! Пока не заживут, походишь с шелковой ниткой – под кудрями же ничего не видно! – а потом наденешь, лучше для начала маленькие. Дяде обязательно понравится, вот увидишь!
– У меня один раз покраснели глаза, и я спросила дядю, не спадет ли краснота, если проколоть уши, но он рассмеялся… А ведь уши прокалывают для улучшения зрения, верно?
– Да, конечно! Дай-ка взгляну… Глаза у тебя и в самом деле красные. Надо срочно действовать, пока не стало хуже! – объявила Анабелла, заглянув в ясные глаза Розы.
– Это очень больно? – спросила та дрогнувшим голосом.
– Нисколечки! Раз, два – и готово! Я много раз прокалывала, я умею! Дай мне большую иглу и откинь волосы назад.
– Наверное, не стоит без дядиного разрешения… – засомневалась Роза, когда все было готово к операции.
– А разве он тебе запрещал? – спросила Анабелла, уже нависая над жертвой.
– Нет, не запрещал… – задумалась Роза, а затем скомандовала: – Оружие к бою!