– Вы ведь были ранены под Аламейном, да?
– Нет, – проскрежетал я, – на Харроу-роуд.
Она была обескуражена:
– Но майор Габриэль говорил мне…
– О, он еще не то наговорит! Нельзя верить ни единому его слову.
Она робко улыбнулась:
– Вы, конечно, шутите… Вид у вас, во всяком случае, отличный, – проговорила она ободряюще.
– Дорогая миссис Берт, выгляжу я паршиво, да и чувствую себя не лучше.
– Мне действительно очень жаль вас, капитан Норрис.
Карслейк и Габриэль появились вовремя и предотвратили покушение на убийство с моей стороны.
Майор свое дело знал. Просветлев лицом, он направился прямо к ней:
– Здравствуйте, миссис Берт! Вот это сюрприз! Как здорово, что вы пришли.
Она выглядела счастливой и смущенной.
– О, майор Габриэль, правда, я не думаю, что от меня будет много толку… Но я так хочу помочь хоть чем-нибудь!
– И поможете. Уж мы заставим вас поработать! – Он все же держал ее руку в своей. Широкая улыбка преобразила его уродливое личико, я ощутил все его обаяние и магнетизм и понял, что миссис Берт всецело подпала под действие его чар.
Она засмеялась, зардевшись:
– Я сделаю все, что в моих силах. Ведь правда, очень важно продемонстрировать верность мистеру Черчиллю?
Я мог бы ей возразить: куда важнее продемонстрировать верность Джону Габриэлю и провести его в парламент при поддержке подавляющего большинства избирателей.
– Да, таков смысл нашей деятельности, – сердечно произнес наш кандидат. – Сейчас женщинам принадлежит реальная сила на выборах. Если бы только они знали, как много от них зависит, и умели использовать свое влияние!
– Да, понимаю. – Милли Берт посерьезнела. – Мы уделяем этому недостаточно внимания.
– В конце концов, – сказал Габриэль, – между кандидатами, наверное, нет такой уж большой разницы.
– Что вы говорите, майор! Конечно, разница есть, и очень большая!
Карслейк важно кивнул:
– Разница и в самом деле большая, миссис Берт. Смею вас заверить: майор Габриэль заставит вестминстерскую публику встряхнуться!
Я хотел было воскликнуть: «Да неужели?» – но сдержался. После того как Карслейк увел миссис Берт, чтобы вручить ей листовки для распространения или поручить что-то печатать, Габриэль заявил:
– Славная маленькая женщина!
– Вы уже успели ее приручить. Она буквально ест у вас с руки.
Он нахмурился:
– Бросьте, Норрис. Миссис Берт мне нравится. И мне ее жаль. По-моему, жизнь у нее совсем нелегкая.
– Вероятно. Вид у нее не слишком счастливый.
– Берт – грубая скотина. Пьет как сапожник. Не удивляюсь, если он ее бьет. Вчера я заметил у нее на руке синяки. Ненавижу таких, как он.
Я немного удивился. Заметив мое удивление, Габриэль энергично кивнул:
– Я не преувеличиваю. Жестокость выводит меня из себя… Вам когда-нибудь приходило в голову, что за жизнь может быть у жен таких вот зверей? И им приходится молчать!
– Но можно же, наверное, заявить в полицию…
– Нет, Норрис, нельзя – нельзя до последнего. Что может поделать женщина, если муж, выпив лишнего, систематически избивает ее, издевается, плохо обращается с ней? Ничего, только терпеть и молча страдать. У женщин вроде Милли Берт нет собственных денег. Куда таким податься, если они уйдут от мужа? Родственники не очень любят вмешиваться в семейные распри. Милли Берт и подобные ей одиноки. Никто и пальцем не шевельнет, чтобы помочь им.
– Да, – согласился я, – вы правы… – Я с любопытством посмотрел на него. – Неужели вас задело за живое?
– Что, по-вашему, я не способен на чистое, искреннее сочувствие? Она мне нравится. Мне ее жалко. Мне хотелось бы чем-нибудь ей помочь, но, боюсь, тут ничего не поделаешь.
Я неловко повернулся или, точнее, попытался повернуться, и мое искалеченное тело тотчас отозвалось острой болью. Но, помимо физической, я испытал и другую боль – я вспомнил… Вспомнил, как сидел в поезде, шедшем из Корнуолла в Лондон, и видел, как слезы капают в тарелку с супом…
Именно так обычно все и начинается – не так, как вы себе воображали. Сочувствие чьей-то беспомощности перед лицом превратностей судьбы… И куда же оно ведет? В моем случае – в инвалидную коляску… Будущего у меня нет, а прошлое глумливо ухмыляется…
Я отрывисто спросил Габриэля (разумеется, ему был непонятен такой скачок мыслей, однако в моем мозгу существовала прочная ассоциация):
– А как же хорошенькая официанточка из «Королевского герба»?
Он усмехнулся:
– С ней все в порядке, старина. В «Гербе» я веду разговоры только по делу. – Он вздохнул. – А жаль! Она как раз в моем вкусе. Но… невозможно заполучить сразу все! Нельзя вредить репутации партии тори.
Я спросил, чем отличаются принципы партии тори, и он ответил, что в Сент-Лу очень силен пуританский дух.
– Рыбаки, – пояснил он, – обычно очень набожны.
– Несмотря на то, что заводят жен в каждом порту?
– Не путайте рыбаков и моряков Военно-морского флота, старина!
– Смотрите сами не запутайтесь между «Королевским гербом» и миссис Берт!
Неожиданно он вспылил:
– Послушайте, на что вы намекаете? Миссис Берт – порядочная женщина и очень славная! – Видя мое любопытство, он продолжал: – Говорю вам, она порядочная женщина! Она не способна ни на какие интриги!
– Конечно, – согласился я, – конечно не способна. Но вас она просто обожает!
– В том повинны и мой крест Виктории, и та история в порту, и всякие слухи, которыми меня окружили.
– Кстати, я как раз собирался у вас спросить. Кто распространяет эти слухи?
Он подмигнул мне:
– Слухи, доложу я вам, весьма полезная штука. Весьма полезная! Уилбрэм, бедняга, обречен!
– Кто распускает слухи? Карслейк?
Габриэль покачал головой:
– Нет. Карслейк для этого слишком неуклюж. Я ему не доверяю. Приходится трудиться самому.
Я расхохотался:
– Вы что, серьезно? Хотите сказать, у вас хватает наглости самому рассказывать, будто вы могли бы завоевать три креста Виктории?
– Дело обстоит не совсем так. Я использую женщин – тех из них, у кого в голове мозгов поменьше. Они вытягивают из меня подробности, а я рассказываю как бы против воли. После, конечно, я ужасно смущаюсь и умоляю никому не говорить, а они тут же бегут и выкладывают подробности моей героической биографии своим лучшим подругам.
– Друг мой, у вас действительно нет ни стыда ни совести.
– Я хочу победить на выборах. Мне приходится заботиться о своей карьере. Такие вещи значат здесь куда больше моих рассуждений о тарифах, репарациях или о равноправии в вопросах оплаты труда. Для женщин куда важнее личность кандидата.
– Кстати! Какого дьявола вы сказали Милли Берт, будто я был ранен под Аламейном?
Габриэль вздохнул:
– Подозреваю, что вы развеяли ее иллюзии. Не стоило, старина! Наживайтесь, пока возможно! Именно сейчас герои в большой цене, потом подешевеют. Пользуйтесь случаем, не упускайте возможности!
– Советуете врать?
– Совершенно необязательно говорить женщинам правду. Я, например, не делаю этого никогда. Сами убедитесь: правда им не по вкусу.
– И все же есть разница между умалчиванием и намеренной ложью!
– Лгать нет нужды. Я уже солгал за вас. Вам надо только смущенно бормотать: «Чушь… все было не так… Габриэлю лучше было держать язык за зубами…» И переводить разговор на погоду, улов сардин или события в далекой России. И ваша собеседница уйдет от вас с горящими глазами. Что вы за сухарь! Неужели не хотите хоть немного развлечься?
– Ну как я могу развлечься?
– Что ж, я вполне понимаю, что затащить кого-нибудь в постель вы не в состоянии… – со мной Габриэль обычно говорил прямо, без обиняков, – но возбудить их сочувствие вы вполне сможете, а это лучше, чем ничего. Разве вам не хочется, чтобы дамочки кудахтали над вами?
– Нет.
– Странно… А вот я бы на вашем месте хотел.
– Не удивляюсь.
Нахмурившись, он медленно проговорил:
– Может, вы и правы… Я хочу сказать, что никто не может предугадать, как поведет себя в подобных обстоятельствах… Мне кажется, что я достаточно хорошо знаком с человеком по имени Джон Габриэль. Вы утверждаете, что я, возможно, ошибаюсь? В таком случае познакомьтесь, Джон Габриэль – кажется, раньше не встречались…
Он возбужденно заходил взад-вперед по комнате. Я понял, что мои слова задели в нем какую-то чувствительную струну. Сейчас он был похож – я внезапно это осознал – на испуганного маленького мальчика.
– И все же вы ошибаетесь! – воскликнул он. – Вы в корне не правы. Уж себя-то я знаю. Кого другого… но себя… Иногда мне хотелось бы заблуждаться, но я совершенно точно знаю, что собой представляю и на что способен. Я стараюсь не показывать посторонним своей внутренней сущности. Я знаю, откуда я вышел и куда стремлюсь. Я знаю, чего хочу, и намерен добиться своего во что бы то ни стало. Я все продумал до мелочей – не думаю, что поскользнусь… – Немного помолчав, он добавил: – Да, у меня все схвачено. Я непременно добьюсь всего, чего хочу!
Звучание его голоса поразило меня. Тогда я на короткое время поверил в то, что мой собеседник – не просто шарлатан. Я ощутил за ним силу, власть.
– Значит, вот чего вы добиваетесь, – сказал я. – Что ж, наверное, вам удастся ее получить.
– Что получить?
– Власть. Ведь вы ее хотите?
Секунду он непонимающе смотрел на меня, потом расхохотался:
– Господи, конечно нет! Да кто я, по-вашему, – Гитлер, что ли? Власть мне не нужна, я не собираюсь становиться властелином мира. Да что вы, дружище! Как по-вашему, зачем я влез в это грязное дело? Власть – чепуха! Я хочу устроиться на тепленькое местечко, вот и все.
Его слова меня разочаровали. На короткое время Джон Габриэль вырос в моем воображении до гигантских размеров. Теперь же он снова стал самим собой. Он уселся на стул и вытянул ноги. Вдруг я увидел его как бы вне окружающего его ореола. Габриэль утратил свое обаяние и превратился в обыкновенного маленького, посредственного человечка – жадного и грубого.