Стремление взвалить на себя всю вину за происходящее встречается не так уж редко, и Милли Берт была не оригинальна. Однако некоторые особи более других склонны к такому поведению. Однажды Тереза заметила: люди вроде меня, которые вечно стремятся утешить подобных субъектов и наладить их жизнь, на самом деле не помогают своим опекаемым так, как полагают. Но ее замечание все же не дает ответа на вопрос: почему некоторые смертные так любят преувеличивать свою ответственность за происходящее?
– Так вы поговорите с ней? – с надеждой в голосе спросила Изабелла.
– А может, ей нравится… м-м… винить себя. Она что, не имеет права?
– Нет, не имеет, потому что тем самым она портит жизнь ему – майору Габриэлю. Должно быть, очень утомительно без конца уверять кого-то, что в случившемся нет его или ее вины и все в порядке.
«Да, несомненно, – подумал я, – это страшно утомительно…» Я вспомнил, как сам уставал… Дженнифер меня просто изнуряла. Но у Дженнифер были такие красивые волосы цвета воронова крыла, такие большие серые печальные глаза и самый очаровательный и забавный носик на свете…
Может, Джон Габриэль наслаждается видом каштановых волос Милли и ее карими глазами и вовсе не против того, чтобы беспрестанно уверять ее, будто все в порядке?
– Какие у миссис Берт дальнейшие планы? – спросил я.
– Ах да. Бабушка нашла ей в Сассексе место компаньонки у какой-то своей знакомой. Работать почти не придется, а жалованье ей положили приличное. И оттуда легко добираться на поезде до Лондона, так что она сможет иногда встречаться с друзьями.
Кого Изабелла имела в виду под словом «друзья»? «Скорее всего, – подумал я, – майора Габриэля. Милли влюблена в него. А он в нее? Хотя бы немножко… Наверное», – решил я.
– С мистером Бертом она могла бы развестись, – продолжала Изабелла. – Но развод стоит дорого. – Она встала. – Мне пора. Так вы поговорите с ней?
Подойдя к двери, она повернулась ко мне:
– Ровно через неделю состоится наша с Рупертом свадьба. Как вы думаете, вы сможете приехать в церковь? Если погода будет хорошая, скауты смогут отвезти вас туда на вашей коляске.
– Вы хотите, чтобы я пришел?
– Да, очень!
– Тогда я буду.
– Спасибо. После свадьбы мы проведем вместе неделю, а потом ему надо будет возвращаться в Бирму. Но по-моему, война уже скоро кончится… Как вы считаете?
– Изабелла, вы счастливы? – осторожно спросил я.
Она кивнула:
– Я почти боюсь – то, о чем я так долго мечтала, вдруг становится явью… Я никогда не забывала о Руперте, но его образ со временем как-то потускнел… – Она посмотрела мне в глаза. – Мне все еще кажется, что это сон… Все еще боюсь – вдруг сейчас я проснусь, и все исчезнет… Получить все, – добавила она тихо. – Руперта… Сент-Лу… все мечты сбываются… – Вдруг она испуганно вскрикнула: – Ой, мне нельзя было оставаться у вас так долго! Мне дали только двадцать минут, чтобы я отдохнула и выпила чашку чая!
Я усмехнулся: чашкой чая для Изабеллы оказался я.
…Днем ко мне зашла миссис Берт. Сняв непромокаемый плащ с капюшоном и галоши, она застенчиво пригладила темно-каштановые волосы, припудрила носик, а затем села рядом со мной. Я вдруг осознал, какая она хорошенькая и славная. Миссис Берт невозможно было не любить.
– Наверное, вы чувствуете себя ужасно заброшенным? – спросила она. – Вам хотя бы дали поесть?
Я заверил ее, что все мои потребности удовлетворены.
– Попозже мы с вами выпьем чаю, – добавил я.
– Очень хорошо. – Она беспокойно вздохнула. – Как по-вашему, капитан Норрис, он пройдет?
– Сейчас еще рано что-либо говорить.
– Но вы-то как думаете?
– Уверен, его шансы очень высоки, – дипломатично заметил я.
– Если бы не я, и сомневаться бы не приходилось! Как могла я вести себя так глупо – так нехорошо! Понимаете, я не перестаю думать об этом… Я сама во всем виновата!
«Ну вот, приехали», – подумал я.
– На вашем месте я бы перестал винить себя и думать об этом.
– Но как перестать? – Она широко раскрыла от удивления свои карие взволнованные глаза.
– С помощью самоконтроля и силы воли, – посоветовал я.
Милли выглядела слегка разочарованной. Такая возможность не приходила ей в голову.
– Но как можно относиться к таким вещам легко? Ведь я виновата во всем!
– Дорогая моя, если вы будете беспрестанно сокрушаться, вы не поможете Габриэлю пройти в парламент.
– Да, разумеется… Но я никогда себе не прощу, если испорчу ему карьеру…
Наш разговор покатился по привычным рельсам. Сколько таких разговоров было у нас с Дженнифер! Разница состояла только в том, что с Милли Берт я спорил хладнокровно. Я не испытывал ни личной привязанности, ни романтической влюбленности. Да, разница была велика. Милли Берт мне нравилась, но в то же время и раздражала.
– Ради бога, – воскликнул я, – не стоит так переживать! Хотя бы ради Габриэля.
– Но ведь именно из-за него я и переживаю!
– А не кажется ли вам, что у бедняги и без ваших переживаний забот хватает?
– Но если он проиграет выборы…
– Если он проиграет (а он ведь еще не проиграл!) и если вы тому виной (вы пока ничего не знаете и, может статься, к его поражению не имеете никакого отношения), разве недостаточно огорчений ему причинит само поражение? Ваши угрызения совести могут еще больше осложнить ему жизнь!
Ее трудно было переубедить.
– Но я же хочу все уладить.
– А если это невозможно? Но если вы что-то и сможете сделать, так только убедить Габриэля, что он ничего не потерял, проиграв выборы, и что благодаря поражению в его жизни открываются новые замечательные возможности!
– Не думаю, что способна на… такое… – Кажется, Милли испугалась.
Я тоже не думал, что она способна на такое. На такие поступки способны только находчивые женщины, не страдающие к тому же излишней щепетильностью. Вот если бы Терезе случилось заботиться о Джоне Габриэле, она бы прекрасно справилась с такой задачей. Тереза непрестанно атакует – это ее жизненная позиция.
А Милли Берт, несомненно, беспрестанно обороняется. Но может, Габриэлю нравится собирать обломки и составлять из них единое целое? Когда-то мне самому нравилось…
– Вы очень его любите? – спросил я.
Слезы брызнули у нее из глаз.
– Да… да! Я никогда… не встречала такого человека, как он! Никогда в жизни!..
Я сам прежде не встречал никого похожего на Джона Габриэля, но не могу сказать, что это взволновало меня так же, как Милли Берт.
– Я бы все для него сделала, капитан Норрис, правда!
– Достаточно того, что вы его любите. Оставьте все как есть.
Кто сказал: «Любите и оставьте любимых в покое»? Какой-то психолог, который пишет книги для родителей? Если подумать, совет хорош не только применительно к детям. А можно ли в действительности оставить кого-нибудь в покое? Врагов, если постараться, можно. Но тех, кого мы любим?..
Отвлекшись от бесплодных разговоров и раздумий, я позвонил в колокольчик и попросил принести нам чаю.
За чаем я нарочно свел разговор к фильмам, которые я видел в прошлом году. Милли любила ходить в кино.
Выборы тем временем проходили с переменным успехом по всем направлениям. С передовой возвращались бойцы – все очень усталые и находящиеся на разных стадиях оптимизма или, наоборот, отчаяния. Один Роберт сохранял спокойствие и бодрость духа. У заброшенной каменоломни он набрел на поваленный бук, и оказалось, что именно такого дерева жаждала его душа. Еще он необычайно хорошо перекусил в одном маленьком пабе. Роберт был готов часами обсуждать живопись и еду, и надо признать, это не самые плохие темы для беседы.
Глава 22
На следующий день поздно вечером в комнату ворвалась Тереза. Устало отбросив прядь волос со лба, она произнесла:
– Все, он прошел!
– С каким перевесом? – спросил я.
– Двести четырнадцать.
Я присвистнул.
– Он был на волосок от поражения!
– Да. Карслейк считает, что, если бы не история с Милли Берт, он победил бы с перевесом по крайней мере в тысячу голосов.
– Карслейк меньше, чем кто-либо другой, понимает, о чем он говорит.
– По всей стране левые празднуют победу. Лейбористы победили повсюду. Только в нашем округе и еще в нескольких победу одержали консерваторы.
– Габриэль оказался неплохим пророком – помню, именно такую ситуацию он и предсказывал.
– Знаю. У него потрясающее чутье.
– Ну вот, – сказал я, – наконец-то Милли Берт сможет спать спокойно. Все-таки из-за нее его карьера не испорчена. Какое облегчение она, должно быть, сейчас испытывает!
– Испытывает ли?
– Тереза, ну ты и стерва! Малышка так предана Габриэлю…
– Знаю… – Помолчав, она задумчиво добавила: – И они очень подходят друг другу. Мне кажется, с ней он был бы счастлив – то есть если он хочет быть счастливым. Некоторые люди не стремятся к счастью.
– По моим наблюдениям, наш герой – вовсе не аскет, – возразил я. – Я бы сказал, его больше всего на свете заботит собственная выгода и желание взять от жизни все, что только можно! Как бы там ни было, жениться он собирается на деньгах. Он сам мне говорил. И скорее всего, так он и поступит. А Милли… что ж, очевидно, ее удел – роль жертвы… Ты, конечно, сейчас скажешь, будто ей такая роль нравится?
– Нет, конечно. Только для того, чтобы сказать: «Ну и дурака же я свалял!», посмеяться над собой и идти дальше, требуется по-настоящему сильный характер. Слабым всегда нужно за что-то держаться. Они должны постоянно видеть перед глазами свои ошибки, причем рассматривают их не как просто неудачу, с которой необходимо справиться, а как определенный проступок, вину, как трагический грех. – Она отрывисто добавила: – Я не верю в дьявола. Все зло в мире – дело рук слабых, причем, как правило, оно творится из лучших побуждений и представляется им в чудесном романтическом свете. Боюсь я слабых! Они опасны. Они похожи на покинутые корабли, дрейфующие в темноте и бьющие хорошие морские суда.