Их низость не возмещалась, как могло бы легко представиться, художническим даром. Среди членов компании Габриэля не было ни писателей, ни художников, ни музыкантов, ни поэтов, ни даже остроумных собеседников. Настоящие подонки космополитического общества. И такие отбросы Габриэль выбрал себе в компанию! Словно он нарочно хотел продемонстрировать, насколько низко мог пасть.
Я был вне себя от возмущения. Как он посмел привести Изабеллу в такую компанию?
Но потом я взглянул на нее, и возмущение покинуло меня. Она не выказывала ни отчужденности, ни отвращения. Изабелла сидела, спокойно улыбаясь все той же слабой улыбкой девы Акрополя. Она была безукоризненно вежлива. Компания не оказывала на нее никакого влияния, точно так же, как ее не трогала убогая обстановка, в которой она жила. Я припомнил ее давнишний ответ на мой вопрос, интересуется ли она политикой. Тогда она довольно рассеянно ответила: «Это входит в наши обязанности».
Я понял: вечер в «Кафе-гри» также относился к категории обязанностей. Спроси я ее, какого она мнения об обеде, она тем же самым тоном ответила бы мне: «Мы даем такие обеды». Она относилась к таким вещам без возмущения, но и не проявляла к ним интереса. Просто Джон Габриэль так решил…
Я поглядел на нее через стол, и она улыбнулась мне. Ни к чему оказались мои мучения и обида за нее… Цветок может так же красиво цвести и на куче мусора, как на клумбе или где-либо еще. А может, он станет выглядеть еще красивее…
Мы покинули кафе в полном составе. Почти все были пьяны.
Когда мы ступили на мостовую, чтобы перейти улицу, из-за угла неожиданно и бесшумно выехала большая машина. Она чуть не сбила Изабеллу, но та вовремя заметила опасность и бросилась на тротуар. Я заметил, как побелело ее лицо, и увидел ужас в ее глазах… Машина, отчаянно гудя, покатила дальше, вниз по улице.
Значит, здесь она еще оставалась уязвимой. Жизнь со всеми ее превратностями не имела над ней силы. Она могла противостоять жизни, но не смерти или угрозе смерти. Даже после того, как опасность миновала, она все еще была бледна и дрожала.
– Господи! – закричал Габриэль. – Тебя чуть не сшибли! Изабелла, ты в порядке?
– Да, – ответила она. – Я в порядке. – Но в голосе ее все еще слышалась дрожь. Она посмотрела на меня: – Вот видите, я все такая же трусиха.
Мне осталось не так уж много рассказывать. В тот вечер в «Кафе-гри» я видел Изабеллу в последний раз.
Как обычно бывает, ничто не предвещало трагедии…
Я сидел и размышлял, что лучше: пойти снова навестить Изабеллу, написать ей или уехать из Заграда, когда ко мне в комнату вошел Габриэль. Не могу сказать, будто заметил в нем что-то необычное. Может, какое-то нервное возбуждение, какая-то напряженность – не знаю…
Он довольно хладнокровно сказал:
– Изабелла умерла.
Я уставился на него, ничего не понимая. Я просто поверить не мог…
– Да. – Он понял, что я ему не верю. – Я говорю правду. Ее застрелили.
Язык отказывался мне повиноваться. Я словно оцепенел:
– Застрелили? Как застрелили? Как это могло произойти? Как это случилось?
Он рассказал. Они вдвоем сидели в том самом кафе, где я тогда его встретил.
– Вы когда-нибудь видели портреты Столанова? – спросил он вдруг. – Замечаете сходство между ним и мной?
В то время Столанов был фактическим диктатором Словакии. Внимательно посмотрев на Габриэля, я вынужден был признать, что между ними существует определенное портретное сходство. Когда же волосы в беспорядке падали ему на лоб, как это часто бывало, сходство становилось еще сильнее.
– Что случилось? – Я все еще ничего не понимал.
– Один придурок студент… Решил, что я – Столанов. У него с собой был револьвер. Он помчался ко мне через все кафе, стреляя на бегу и вопя: «Столанов! Столанов! Вот ты мне и попался!» Сделать ничего было нельзя. Он выстрелил, но попал не в меня. Он попал в Изабеллу… – Помолчав, он добавил: – Она умерла мгновенно. Пуля пробила сердце.
– Боже! – Я сжал голову руками. – И ничего нельзя было поделать?
Я не поверил, что Габриэль ничего не смог сделать.
Он вспыхнул:
– Нет… Я ничего не мог поделать… Я сидел за столиком, у стены. У меня просто не было времени…
Я молчал. Я онемел. Оцепенел…
Габриэль молча наблюдал за мной. Он все так же не выказывал никаких эмоций.
– Вот, значит, до чего вы ее довели, – выговорил я наконец.
Он передернул плечами:
– Да, если вам угодно.
– Это вы притащили ее в тот вонючий дом, в этот мерзкий городишко… Если бы не вы, она могла бы…
Я замолчал. Он закончил фразу за меня:
– Она могла бы стать леди Сент-Лу и жить в замке у моря – в пряничном замке, с пряничным мужем и, наверное, с пряничным ребенком на коленях.
Издевка в его голосе взбесила меня.
– Боже правый, Габриэль, вряд ли я когда-либо смогу вас простить!
– Норрис, должен признать, мне наплевать, простите вы меня или нет.
– Кстати, что вам здесь надо? – со злобой спросил я. – Зачем вы явились ко мне? Чего хотите?
– Я хочу, – спокойно сказал он, – чтобы вы отвезли ее в Сент-Лу… Наверное, вы сможете это организовать. Она должна быть похоронена там, а не здесь. Со здешними краями ее ничто не связывает.
– Да, – согласился я. – Ничто не связывает… – Я поднял на него глаза. Странно, но наряду с болью я вдруг ощутил жгучее любопытство. – Зачем вообще было ее увозить? Что стояло за вашими поступками? Вы что, так сильно ее желали? Так сильно, что поломали карьеру и все свои планы, которые так тщательно выстраивали…
Он снова передернул плечами.
– Я не понимаю! – вскричал я со злобой.
– Не понимаете? Ну конечно, где уж вам понять… – От звуков его голоса – хриплого, дребезжащего – я вздрогнул. – Вы-то никогда ничего не поймете! Да что вам вообще известно о страдании?
– Довольно много, – уязвленно ответил я.
– А вот и нет! Вы понятия не имеете, что такое страдание, настоящее страдание! Как вам понять, что я никогда так и не узнал, о чем она думает?.. Так и не смог поговорить с ней! Поверьте, Норрис, я сделал все, чтобы сломить ее дух, буквально все! Я смешал ее с грязью, с подонками – и не уверен, что она вообще понимала, что я делаю! «Ни грязь, ни испуг не пристают к ней» – это сказано об Изабелле! Это ужас, говорю вам, ужас! Я воображал все, что угодно: скандалы, слезы, полное пренебрежение… Из всех подобных ситуаций я вышел бы победителем! Однако я не победил. Невозможно победить противника, который понятия не имеет, что ты с ним сражаешься. А поговорить с ней я не мог – я так и не научился с ней разговаривать. Я напивался до чертиков, пробовал наркотики, изменял ей с другими… Ее мое поведение не задевало. Она продолжала сидеть, поджав под себя ноги, и вышивать шелком цветочки… Иногда она напевала что-то себе под нос… Она так и осталась в своем замке у моря… в своей проклятой волшебной сказке… Она взяла ее с собой!.. – Он незаметно стал говорить о ней в настоящем времени, но вдруг замолчал и бросился в кресло. – Вам не понять, – повторил он. – Где уж вам… Признаю, я побежден. Я обладал только ее телом, и больше ничем. А теперь и тело ее сбежало от меня… – Он поднялся с места. – Увезите ее в Сент-Лу!
– Хорошо, – сказал я. – И прости вас Господь, Габриэль, за то, что вы с ней сделали…
– Что я с ней сделал? – Он резко повернулся ко мне. – А что она со мной сделала? Сможете ли вы когда-нибудь понять вашим скудным, ограниченным умишком, что с самого первого мгновения, как я ее увидел, я испытывал адские муки? Невозможно объяснить, что я чувствовал, когда просто глядел на нее! Казалось, все мои планы, желания и стремления сосредоточились в ней, в ней одной! Знаю, я бывал груб, развращен, сладострастен – но, пока я видел ее, я ничего не замечал, мне было все равно…
Она ранила меня, Норрис. Разве непонятно? Ранила так, как ничто прежде не ранило, не задевало, не оскорбляло… Мне надо было ее уничтожить, низвести, опустить до своего уровня. Разве вы не понимаете… Да нет, куда вам! Вы вообще ничего не понимаете. Вы на это не способны. Вы уютно свернулись клубочком на подоконнике и смотрите в окно. Я же побывал в аду, понимаете, в аду!
Однажды, только один-единственный раз, у меня появилась возможность спастись, убежать, помните? Когда та славная глупышка ворвалась в «Королевский герб» и спутала все карты. С выборами было бы покончено – и со мной тоже, и я получил бы Милли Берт… Ее скот-муж развелся бы с ней, а я поступил бы как подобает порядочному человеку и женился на ней. И я был бы спасен! Спасен от своей ужасной, мучительной одержимости… Но тогда сама Изабелла вмешалась, не ведая, что творит со мной… Мне пришлось продолжать! Выхода не было. До самого конца я не переставал надеяться, что мне удастся ускользнуть. Я даже купил ей свадебный подарок. И все без толку! Я не мог от нее отделаться. Я должен был завладеть ею…
– А теперь, – сказал я, – она мертва…
На сей раз он позволил, чтобы последнее слово осталось за мной.
– А теперь она мертва, – повторил он тихо, повернулся на каблуках и вышел из комнаты.
Глава 26
С тех пор я не видел Джона Габриэля. В Заграде мы расстались в гневе и с тех пор больше не встречались.
Мне не без труда удалось договориться о том, чтобы власти разрешили доставить останки Изабеллы на родину, в Англию.
Ее похоронили в Сент-Лу, на маленьком погосте у моря, там же, где были похоронены прочие члены ее семьи. После похорон я провожал трех старых леди в их домик. Они поблагодарили меня за то, что я доставил тело Изабеллы домой…
За прошедшие два года все три дамы сильно сдали. Орлиный профиль леди Сент-Лу еще больше заострился; кожа туго обтянула ее кости. Она выглядела такой хрупкой, что казалось, вот-вот рассыплется. Леди Трессильян еще больше растолстела; астма мучила ее сильнее. Она шепотом сообщила мне: всем им очень нравится жена Руперта.
– Такая практичная, разумная девушка. Уверена, они будут счастливы. Конечно, не о том мы всегда мечтали… – На глазах у нее показались слезы. – Ну почему… – пробормотала она, – почему, зачем так случилось?