Я в свою очередь спросил, не было ли вестей от Изабеллы.
— Нет. Ничего. Ничего, кроме того письма, которое она оставила. Оно было адресовано Эдди. Изабелла писала, что не надеется на ее прощение и что это, вероятно, будет справедливо. И еще она написала: «Вряд ли стоит говорить, что я сожалею о боли, которую вам причиняю. Если бы мне действительно было жаль, я бы этого не сделала. Думаю, Руперт поймет, а может быть, и нет. Я всегда буду любить вас, даже если никогда больше не увижу».
Леди Трессилиан подняла на меня глаза, полные слез.
— Бедный мальчик милый Руперт! Мы все так его полюбили!
— Наверное, он тяжело это перенес?
Я не видел Руперта Сент-Лу со дня бегства Изабеллы. Он уехал из Сент-Лу на следующий день. Я не знаю, где он был и что делал. Неделю спустя он вернулся в Бирму в свою часть.
— Он был так добр к нам, — продолжала леди Трессилиан. — Но Руперт не хотел говорить о случившемся. Никто не хочет об этом говорить. — Она вздохнула и со слезами на глазах покачала головой. — Но я не могу не думать о том, где они и что с ними. Поженились или нет? Где будут жить?
Мысли леди Трессилиан были чисто женскими. Я понял, что в ее мечтах уже начала рисоваться картина семейной жизни Изабеллы: свадьба, дом, дети. Леди Трессилиан легко простила Изабеллу. Она очень любила ее. То, что сделала Изабелла, было ужасно, позорно; она подвела свою семью — но в то же время это так романтично! А леди Трессилиан была в высшей степени романтична.
Как я уже говорил, мои воспоминания о последних двух годах в Сент-Лу довольно смутные. Прошли дополнительные выборы, на которых с большим преимуществом снова победил мистер Уилбрэхем. Я даже не помню, кто был кандидатом от консерваторов. Кажется, какой-то местный джентльмен с безупречной репутацией, но не пользующийся симпатией. Политика без Джона Гэбриэла мне стала не интересна. Я занялся собственным здоровьем, опять оказался в больнице, где мне сделали серию операций, после которых мое состояние если и не стало хуже, то, во всяком случае, заметно не улучшилось. Тереза и Роберт по-прежнему жили в Полнорт-хаусе. Три старые леди переехали из замка в небольшой викторианский дом с прекрасным садом. Замок был сдан в аренду кому-то с севера Англии. Спустя восемнадцать месяцев Руперт Сент-Лу вернулся в Англию и женился на молодой богатой американке. Тереза писала мне, что у молодых большие планы полной реконструкции замка, которая начнется, как только будут оформлены соответствующие документы. Однако мысль о реконструкции замка Сент-Лу мне претила, непонятно почему.
Где были Гэбриэл и Изабелла и чем был занят Гэбриэл, не знал никто.
В 1947 году в Лондоне у Роберта успешно прошла выставка его корнуоллских картин.
К этому времени хирургия достигла больших успехов. В разных странах Европы хирурги делали замечательные операции, даже в таком трудном случае, как мой. Одно из немногих положительных явлений, которые приносит война, — это гигантский скачок вперед в области хирургии. Мой лондонский доктор с большим энтузиазмом говорил о работе одного еврея-хирурга в Словакии. Участвуя в подпольном движении во время войны, этот врач проводил отчаянные эксперименты, стараясь спасти жизнь своих пациентов, и достиг поистине замечательных результатов. По словам моего лечащего врача, словацкий доктор и в моем случае может решиться на такую операцию, за которую не взялся бы ни один английский хирург.
И вот осенью 1947 года я отправился в Словакию, в Заград, на консультацию к доктору Красвичу.
Нет надобности подробно останавливаться на моей собственной истории. Достаточно сказать, что доктор Красвич, показавшийся мне очень опытным и знающим хирургом, выразил надежду, что операция значительно улучшит мое состояние. Возможно, я поднимусь наконец с постели и даже смогу передвигаться самостоятельно на костылях. Было решено, что я немедленно поступаю в его клинику.
Наши общие с ним надежды оправдались. Через шесть месяцев я, как он и предсказывал, мог уже передвигаться с помощью костылей. Я не в силах описать, что это означало для меня, какой восхитительной казалась теперь жизнь!
Я остался в Заграде, так как несколько раз в неделю приходил на массаж.
Однажды теплым летним вечером я медленно и с трудом передвигался по главной улице Заграда. В небольшом уличном кафе я сел за столик и заказал пиво. Оглядев занятые столики, я увидел Джона Гэбриэла.
Это был шок. Я уже не думал о нем. Я не мог вообразить, что он находится здесь, в этой стране. Но еще большим шоком было то, как он выглядел.
Гэбриэл опустился. Его лицо, и всегда-то грубоватое, теперь огрубело почти до неузнаваемости, обрюзгло и казалось нездоровым, глаза воспаленные. Я понял, что он слегка пьян.
Он тоже увидел меня, встал и, пошатываясь, подошел к моему столику.
— Ну и ну! Подумать только! — воскликнул он. — Вот уж кого не ожидал увидеть!
С каким удовольствием я двинул бы Джону Гэбриэлу кулаком по физиономии! Но я, разумеется, был далеко не в бойцовской форме и, кроме того, мне хотелось хоть что-нибудь узнать об Изабелле. Я пригласил его сесть за мой столик.
— Спасибо, Норрис. Я сяду. Как поживают Сент-Лу, пряничный замок и старые кошки?
— Я уже давно там не был, знаю только, что замок сдан в аренду и все три леди из него выехали, — ответил я.
— Значит, старой ведьме пришлось проглотить горькую пилюлю! Это здорово!
— Напротив, по-моему, она была рада покинуть замок, — возразил я. — Руперт Сент-Лу помолвлен и собирается жениться.
— Собственно говоря, для всех все обернулось к лучшему.
Я сдержался и ничего не сказал.
Знакомая ухмылка искривила рот Гэбриэла.
— Полно, Норрис! Нечего сидеть так, будто кочергу проглотили. Спросите про нее! Ведь вы это хотите знать, верно?
Гэбриэл всегда переносил боевые действия на территорию противника. Мне пришлось признать себя побежденным.
— Как поживает Изабелла? — спросил я.
— С ней все в порядке. Я не поступил с ней, как полагается типичному совратителю, — соблазнил и бросил в канаве.
Мне становилось все труднее сдерживаться, чтобы не ударить Гэбриэла. Он всегда был агрессивен, теперь же, когда заметно опустился, сделался еще грубее и агрессивнее.
— Она здесь? В Заграде? — спросил я.
— Можете навестить. Ей приятно будет повидать старого друга и услышать новости из Сент-Лу.
Будет ли это приятно Изабелле? Уверенности у меня не было. В голосе Гэбриэла мне почудились нотки садизма.
— Вы… женаты? — немного смущенно спросил я.
— Нет, Норрис, мы не женаты. Можете вернуться в Сент-Лу и доложить об этом старой суке.
(Странно, что мысль о леди Сент-Лу все еще гложет его!)
— Вряд ли я стану упоминать об этом, — холодно сказал я.
— Вот как? Изабелла опозорила семью. — Он качнулся на стуле. — Хотел бы я посмотреть на их физиономии в то утро… когда они обнаружили, что мы уехали вместе.
— Ну и свинья же вы! — воскликнул я, теряя самообладание.
Гэбриэл не обиделся.
— Ну, это как посмотреть! У вас, Норрис, слишком ограниченный взгляд на жизнь.
— Во всяком случае, у меня есть некоторое представление о порядочности.
— Вы чересчур англичанин. Я должен ввести вас в широкий космополитический круг людей, в котором вращаемся мы с Изабеллой.
— Я бы не сказал, что вы хорошо выглядите, — заметил я.
— Это потому, что я очень много пью, — быстро сказал Гэбриэл. — Сейчас я немного навеселе. Но не падайте духом, Норрис. Изабелла не пьет. Не знаю почему… но она не пьет. Она по-прежнему выглядит как школьница. Вам приятно будет ее увидеть.
— Мне хотелось бы ее повидать, — медленно произнес я, хотя не был уверен в том, что это правда.
Хотел ли я увидеть Изабеллу? Не будет ли это слишком тяжело? Захочет ли она меня видеть? Вероятно, нет. Если бы я знал, что она чувствует…
— Незаконного отродья у нас нет! Думаю, вы рады это слышать, — насмешливо сказал Гэбриэл.
Я молча смотрел на него.
— Вы меня ненавидите. Правда, Норрис? — тихо произнес он.
— Полагаю, у меня есть основания.
— Мне так не кажется. В Сент-Лу вы немало развлекались на мой счет. О да! Возможно, интерес к моим делам удержал вас от самоубийства. Вообще говоря, на вашем месте я бы давно покончил с собой. Стоит ли ненавидеть меня только из-за того, что вы помешаны на Изабелле. Да-да! Помешаны! Были помешаны тогда и остались теперь. Потому и сидите тут с любезной миной, а на самом деле испытываете отвращение.
— Мы с Изабеллой были друзьями. Вам это не понять.
— Я не говорю, старина, что вы к ней приставали. Это, так сказать, не ваше амплуа. Родство душ! Духовный порыв! И все такое. Ну что ж, ей будет приятно повидать старого друга.
— Не знаю, — задумчиво сказал я. — Вы в самом деле считаете, что она хотела бы меня видеть?
Гэбриэл зло посмотрел на меня. Тон его изменился.
— Какого дьявола? С чего бы это она не захотела вас видеть?
— Я вас спрашиваю.
— Я хотел бы, чтобы она с вами увиделась.
Его слова вызвали во мне раздражение.
— В этом вопросе следовало бы руководствоваться ее желанием.
Гэбриэл неожиданно снова расплылся в улыбке.
— Она, конечно, захочет повидаться с вами, старина! Я просто вас дразнил. Я дам адрес. Приходите в любое время. Она обычно дома.
— Чем вы теперь занимаетесь? — спросил я.
Гэбриэл подмигнул и, прищурившись, склонил голову набок.
— Секретная работа, старина. Крайне секретная! Хотя оплачивается слабовато. Как член парламента я получал бы тысячу фунтов в год. Я же вам говорил, что в случае победы лейбористов буду получать больше. Я часто напоминаю Изабелле, чего я лишился из-за нее.
Как я ненавидел этого язвительного дьявола! Как я хотел… Я хотел многого, однако все это было для меня физически невозможно. Я снова сдержался и взял грязный клочок бумаги с нацарапанным на нем адресом, который Гэбриэл протянул мне через стол.
В ту ночь я долго не мог заснуть. Меня одолевал страх за Изабеллу. Я задавался вопросом, удастся ли мне уговорить ее оставить Гэбриэла. Совершенно очевидно, что все для нее сложилось плохо.