— И теперь, — сказал я, — она мертва…
На этот раз он позволил, чтобы последнее слово осталось за мной.
— И теперь она мертва… — тихо повторил он и, резко повернувшись, вышел из комнаты.
Глава 26
Встреча с Гэбриэлом в Заграде была последней. Расставшись, мы с ним больше не виделись.
Преодолев некоторые трудности, я смог добиться того, чтобы тело Изабеллы было доставлено в Англию.
Она была похоронена в Сент-Лу, на небольшом кладбище у моря, где покоились другие члены ее семьи. После похорон я прошел вместе с тремя старыми леди до их небольшого викторианского домика. Все благодарили меня за то, что я привез Изабеллу домой.
За прошедшие два года они сильно постарели. Леди Сент-Лу стала еще больше похожей на орла. Кожа туго обтянула кости. Она выглядела такой хрупкой, что, казалось, может умереть в любую минуту. Но на самом деле она прожила еще много лет. Миссис Бигэм Чартерис стала более худощавой и морщинистой, а леди Трессилиан — еще дороднее и сильнее задыхалась. Она шепотом сообщила мне, что им всем очень нравится жена Руперта.
— Такая практичная и смышленая. Я уверена, что они будут счастливы. Конечно, когда-то мы мечтали совсем о другом… — На глаза леди Трессилиан набежали слезы. — Ну почему? Почему такое должно было случиться?!
Этот вопрос, как эхо, неизменно повторялся в моем мозгу.
— Злой… ужасный человек… — с горечью сказала леди Трессилиан.
Всех нас — старых леди и меня — объединяла печаль по усопшей и ненависть к Джону Гэбриэлу.
— Вы помните маленькую миссис Барт? — неожиданно спросила миссис Бигэм Чартерис, когда я стал прощаться.
— Разумеется! Как она поживает?
Миссис Бигэм Чартерис покачала головой.
— Боюсь, она опять попала в глупейшее положение. Вы знаете, что случилось с Бартом?
— Нет.
— Выпил лишнего и ночью свалился в канаву. Ударился головой о камень. Насмерть.
— Значит, Милли овдовела?
— Да. Но я слышала от своих друзей в Сассексе, что она встречается с каким-то фермером. Собирается выйти за него замуж. Говорят, у него скверная репутация: пьет и к тому же груб.
«Итак, Милли Барт верна себе… — подумал я. — Интересно, извлекает ли кто-нибудь уроки из прошлых ошибок, получив второй шанс?»
Я думал об этом и на следующий день в вагоне, направляясь в Лондон. Я сел в поезд в Пензансе и взял талон на первый ленч. За столиком ресторана, ожидая, пока подадут суп, я думал о Дженнифер.
В Лондоне Каро Стренджуэй иногда сообщала мне новости о Дженнифер. Она невероятно усложнила себе жизнь, очень несчастна, но держится мужественно, так что, по словам Каро, невозможно не восхищаться!
Вспомнив Дженнифер, я слегка улыбнулся. Конечно, она довольно мила, но у меня не было ни малейшего желания ее видеть и никакого интереса.
Вряд ли кому понравится слушать одну и ту же пластинку слишком часто.
Наконец я прибыл в Лондон, в дом Терезы, и она дала мне выговориться.
Она терпеливо выслушала мои горькие диатрибы[101]. Я описал события в Заграде и кончил рассказом о могиле Изабеллы в Сент-Лу.
— Я должен бы чувствовать, что оставил ее покоиться в мире. Но во мне самом нет умиротворения, — продолжал я. — Изабелла умерла слишком рано. Она как-то говорила, что надеется дожить до старости. И она могла бы жить долго. Она была очень крепкая. Невыносимо сознавать, что жизнь ее оборвалась так рано.
Тереза нетерпеливо шевельнулась.
— Ты подходишь к этому с временными мерками, Хью! Но время — относительно. Пять минут и тысяча лет могут быть одинаково важны. Помнишь у Элиота? «Мера едина мгновенью и розы и тиса».
«Темно-красная роза, вышитая на бледно-сером шелке…»
— У тебя свое назначение в жизни, Хью, — а ты пытаешься приспособить под него жизни других людей. Но у них есть свое собственное назначение. Оно есть у каждого. И все они сложно переплетаются. Лишь немногие рождены достаточно проницательными, чтобы знать свой собственный удел. Я думаю, Изабелла была таким человеком. Ее трудно было понять — нам было трудно понять! — не потому, что Изабелла была очень сложной, а потому, что она была простой — почти пугающе простой. Она признавала только главное, только суть.
Ты продолжаешь видеть жизнь Изабеллы как нечто резко оборванное, изуродованное, сломанное… Однако я уверена, что ее жизнь была сама по себе завершенной и целостной…
— Мгновение розы?
— Если хочешь… Тебе очень повезло, Хью, — тихо сказала Тереза.
— Повезло? — Я с недоумением смотрел на нее.
— Да, потому что ты любил ее.
— Пожалуй, ты права. Но я никогда не был в состоянии что-нибудь для нее сделать… Я даже не пытался остановить ее, когда она собиралась уехать с Гэбриэлом…
— Ты не сделал этого, потому что по-настоящему любил ее, — сказала Тереза. — Любил достаточно сильно, чтобы предоставить ее самой себе.
Почти против собственного желания я принял определение любви, данное Терезой. Жалость всегда была моей слабостью, моей излюбленной поблажкой. Жалостью, снисходительной и легкой, я жил и согревал свое сердце.
Но на Изабеллу это не распространялось. Я никогда не пытался услужить ей, облегчить путь, нести ее бремя. Всю свою короткую жизнь Изабелла была только сама собой. Жалость — чувство, в котором она не нуждалась и не могла бы его понять. Права Тереза: я любил Изабеллу достаточно сильно, чтобы предоставить ее самой себе…
— Хью, дорогой, конечно же ты любил Изабеллу. И, любя ее, был очень счастлив.
— Да, — с удивлением согласился я, — был очень счастлив.
Но тут же меня охватил гнев.
— Надеюсь, однако, что Джон Гэбриэл будет обречен на мучения как на этом, так и на том свете!
— Не знаю, как на том, — сказала Тереза, — но что касается этого света — твое пожелание сбылось. Джон Гэбриэл — самый несчастный человек, которого я знаю…
— Похоже, тебе его жаль?
— Я не могу сказать, что мне его жаль, — ответила Тереза. — Это значительно глубже.
— Не знаю, что ты имеешь в виду. Если бы ты видела его в Заграде! Он только и знал, что говорил о себе. Его не сломила даже смерть Изабеллы.
— Этого ты не знаешь, Хью. Я думаю, ты не посмотрел на него как следует. Ты никогда не смотришь на людей.
Ее слова поразили меня, и я вдруг подумал, что действительно никогда по-настоящему не смотрел на Терезу. Я даже не описал, как она выглядит.
Теперь я видел ее будто впервые: высокие скулы, зачесанные назад черные волосы… Казалось, не хватает мантильи[102] и большого испанского гребня. Гордая посадка головы — как у ее кастильской[103] прабабушки.
Мне показалось, что на мгновение я увидел Терезу, какой она была в юности: энергичной, страстной, вступающей в жизнь, полную приключений. Я не имел ни малейшего представления о том, что она обрела…
— Почему ты так пристально смотришь на меня, Хью?
— Просто подумал, что, в сущности, никогда не смотрел на тебя как следует.
— Пожалуй. Ну и что же ты видишь? — Тереза чуть улыбнулась. В ее голосе и улыбке была ирония, а в глазах еще что-то такое, чего я не мог понять.
— Ты всегда была очень добра ко мне, Тереза, — медленно произнес я. — Но, кажется, я ничего о тебе не знаю.
— Не знаешь, Хью. Совсем ничего не знаешь.
Она порывисто встала и задернула занавеску на окне.
— Что же касается Гэбриэла… — начал было я.
— Предоставь его Господу, Хью! — глухо произнесла Тереза.
— Как странно ты говоришь!
— По-моему, это правильно. Я всегда так думала. Может быть, когда-нибудь ты поймешь, что я имею в виду.
Эпилог
Вот и вся история.
История человека, с которым я познакомился в Сент-Лу, в Корнуолле, которого последний раз видел в гостиничном номере в Заграде и который теперь умирал в маленькой спальне в Париже.
— Послушайте, Норрис. — Голос умирающего был слабый, но отчетливый. — Вы должны знать, что на самом деле произошло в Заграде. Тогда я не все вам сказал. Я просто не мог осмыслить…
Он помолчал, тяжело переводя дух.
— Вы знаете, что Изабелла боялась умереть? Боялась больше всего на свете.
Я кивнул. Да, я это знал. Я вспомнил панический страх в глазах Изабеллы, когда она увидела мертвую птицу на террасе в Сент-Л у… Вспомнил, как она побледнела и отпрянула на тротуар, когда в Заграде ее чуть не сбила машина….
— Тогда слушайте. Слушаете, Норрис? Студент явился в кафе, чтобы убить меня. Он был всего в нескольких футах и не мог промахнуться. Я сидел за столиком у самой стены, в углу, так что был не в состоянии двинуться. Изабелла поняла, что должно случиться. Она бросилась вперед в тот миг, когда студент нажимал на курок, и закрыла меня своим телом… Вы понимаете, Норрис? — Голос Гэбриэла окреп. — Она знала, что делает. Знала, что для нее это значило смерть. И она выбрала смерть… чтобы спасти меня.
В голосе Гэбриэла появилась теплота.
— Я не понимал… до той самой минуты… даже тогда не понимал, что это значило. Только позже, когда все осознал… Знаете, ведь я никогда не понимал, что она любила меня… Я думал… был уверен, что удерживаю ее только физической близостью. Но Изабелла любила меня…
Любила настолько, что пожертвовала ради меня жизнью… Несмотря на свой страх смерти.
Я мысленно вернулся в кафе в Заграде. Я видел истеричного фанатика-студента, видел внезапную тревогу Изабеллы… понимание… панический страх — и мгновенный выбор. Видел, как она, бросившись вперед, закрыла Джона Гэбриэла своим телом…
— Вот, значит, какой был конец, — сказал я.
Гэбриэл с трудом поднялся с подушек. Глаза его широко открылись. Голос звучал громко и ясно — торжествующий голос.
— О нет! Вы ошибаетесь! — воскликнул он. — Это был не конец. Это было начало…