– Ага. Вот только загвоздка в том, что Старушка Ди тянется почти через весь город. Видите тот заколоченный кинотеатр?
– Да.
– Доходите до него и поворачиваете на Дирборн направо. Пройти надо будет кварталов шестнадцать, если не все восемнадцать. Пешком – удовольствие ниже среднего. Так что езжайте-ка вы на автобусе, всяко лучше.
– Да, на автобусе лучше, – сказала Рози, хотя знала, что пойдет пешком. У нее совсем не осталось мелочи, и если водитель автобуса начнет возмущаться, что ему надо возиться со сдачей, она просто не выдержит и заплачет. (Ее мысли путались от усталости, и ей даже в голову не пришло, что продавец, с которым она сейчас разговаривает, разменял бы ей доллар без всяких проблем.)
– Вы доедете до…
– …до Эльк-стрит.
Он взглянул на нее с раздражением:
– Что же вы, девушка?! Если вы сами все знаете, то зачем было спрашивать?!
– Ничего я не знаю, – выпалила она. В голосе старика не было никакой злобы, да и особенного раздражения тоже, но глаза все равно защипало от слез. – Ничего я не знаю! Я тут брожу по кварталам не первый час, я устала, и я…
– Ну хорошо, хорошо, – сказал он. – Вы успокойтесь, пожалуйста. Не горячитесь. Все будет в порядке. Выйдете из автобуса у Эльк-стрит. Пройдете вперед два или три квартала. И выйдете прямо к Дарем-авеню. Просто, как сапог. У вас адрес-то точный есть?
Рози молча кивнула.
– Ну вот и славно, – заключил продавец. – Теперь-то вы точно уже не заблудитесь.
– Спасибо.
Старик достал из заднего кармана мятый, но чистый носовой платок и протянул его Рози:
– Вот возьмите и вытрите под глазами, милая. А то у вас тушь потекла.
Она медленно шла по Дирборн-авеню, почти не замечая автобусов, которые с пыхтением проезжали мимо. Через каждые один-два квартала она отдыхала на скамейках автобусных остановок. Головная боль, которая возникла скорее всего из-за сильных переживаний и чувства полной растерянности, прошла, зато ноги и поясница разболелись еще сильнее. До Эльк-стрит Рози дошла за час. Там она повернула направо и спросила у первой же встречной женщины – совсем молодой и беременной, – правильно ли она идет к Дарем-авеню.
– Отвали, – рявкнула молодая женщина, и глаза ее вспыхнули такой яростью, что Рози невольно попятилась.
– Извините, пожалуйста.
– Извините, пожалуйста! Мне твои извинения, знаешь до какого места?! Да что ты вообще до меня докопалась со своими расспросами?! Отвали-ка ты лучше.
Она оттолкнула Рози с такой неожиданной силой, что та едва не упала на проезжую часть. Онемев от изумления, Рози тупо уставилась вслед молодой женщине, потом отвернулась и пошла дальше своей дорогой.
По Эльк-авеню она шла еще медленнее. Это была улица маленьких магазинчиков. Химчистки, цветочные лавки, гастрономы с корзинами фруктов, выставленными прямо на улицу перед входом, и магазинчики канцтоваров громоздились буквально один на другой. Рози валилась с ног от усталости. Она не знала, надолго ли ее хватит. Быть может, еще немного – и она просто упадет. Прямо здесь, посреди улицы. Не в силах не то что идти, а вообще стоять. Она немного воспряла духом, когда вышла к Дарем-авеню, но это воодушевление быстро иссякло. Куда мистер Словик сказал повернуть: налево или направо? Нет, не вспомнить. Рози решила свернуть направо, но обнаружила, что номера домов возрастают, начиная где-то с середины четвертой сотни.
– Обратный ход, – пробормотала она, разворачиваясь кругом. Спустя десять минут она стояла перед большим белым домом (который действительно остро нуждался в покраске) в три этажа, отделенным от тротуара широкой ухоженной лужайкой. Все окна были зашторены. На крыльце стояло около дюжины плетеных стульев, но сейчас там никто не сидел. Никакой вывески с названием «Дочери и сестры». Но на табличке с номером дома на колонне слева от ступеней крыльца было написано: 251. Рози медленно прошла по вымощенной плитняком дорожке и поднялась по ступеням. Она сняла сумку с плеча и теперь держала ее в руке.
Тебя прогонят, прошептал в сознании злорадный голосок. Тебя прогонят, и придется тебе возвращаться на автовокзал. И тебе надо будет поторопиться, чтобы приехать туда пораньше и занять себе место на полу.
Кнопка звонка была заклеена изолентой, обернутой в несколько слоев, а замочная скважина – залита металлом. Зато слева от двери висел новенький домофон с прорезью для карточки электронного замка и переговорным устройством с единственной кнопкой. Под кнопкой была небольшая табличка НАЖМИТЕ И ГОВОРИТЕ.
Рози нажала на кнопку. За время своего долгого утреннего «путешествия» пешком по городу она успела обдумать и отрепетировать про себя несколько вариантов вступительных объяснений: что ей сказать, как представиться. Но теперь, когда она наконец добралась до «Дочерей и сестер», даже самые идиотские и незамысловатые из тщательно проработанных построений напрочь вылетели из памяти. В голове было пусто. То есть абсолютно. Рози просто отпустила кнопку и стала ждать. Время шло. Секунды падали, как кусочки свинца. Она уже собралась позвонить еще раз, но тут из динамика прозвучал женский голос – металлический и бесстрастный:
– Могу я вам чем-то помочь?
До этой секунды она не плакала. Мужчина у бара ее напугал. Беременная женщина привела в полное недоумение. Но из-за них Рози не плакала. Зато теперь, когда она услышала этот голос в динамике, слезы потекли у нее по щекам, и она была просто не в силах их остановить.
– Надеюсь, что да, – всхлипнула Рози, вытирая слезы свободной рукой. – Простите, пожалуйста. Но я здесь совсем одна, в этом городе. Я никого здесь не знаю, и мне негде остановиться. Если у вас нет мест, я, конечно, уйду. Но вы не могли бы меня впустить хоть на пару минут. Я посижу, отдохну и уйду. И если позволите, выпью воды.
Ответа не было так долго, что Рози решила позвонить еще раз. Она уже протянула руку к кнопке, но тут снова включился динамик и металлический голос спросил, кто направил ее сюда.
– Человек из киоска «Помощь в дороге» на автовокзале. Дэвид Словик. – Она на секунду задумалась и тряхнула головой: – Нет, не Дэвид. Питер. Его зовут Питер.
– Он дал вам визитную карточку?
– Да.
– Достаньте ее, пожалуйста.
Рози открыла сумку и принялась судорожно перебирать ее содержимое. Куда могла деться визитка? Глаза опять защипало от слез. Еще немного – и она бы, наверное, точно расплакалась. Но карточка все же нашлась. Она завалилась за пакетик салфеток «Клинекс».
– Вот она, карточка. Что надо сделать – опустить ее в почтовый ящик?
– Нет, – отозвался голос. – Там видеокамера, прямо над вами.
Рози испуганно вскинула голову. И действительно: прямо над дверью была установлена видеокамера с круглым черным глазком, который как будто за ней наблюдал.
– Пожалуйста, поднесите карточку к камере. Только не лицевой стороной, а обратной.
Рози сделала, как ей сказали. Теперь она поняла, почему мистер Словик расписался на обороте такими большими буквами, что его роспись едва уместилась на карточке.
– Хорошо, – сказал голос в динамике. – Сейчас вам откроют.
– Спасибо.
Рози достала салфетку и вытерла щеки. Но толку от этого было мало. Слезы текли и текли, и их ничто не могло остановить.
В тот вечер, в тот самый час, когда Норман Дэниэльс лежал на диване в гостиной, глядел в потолок и сосредоточенно размышлял, с чего начинать поиски этой сучки (нужна зацепка, думал он, хотя бы какая-нибудь зацепка, пусть даже мелочь какая-то, главное, чтобы было с чего начать), его жена собиралась на встречу с Анной Стивенсон. Ближе к вечеру Рози впала в какое-то странное, но очень приятное состояние покоя – такое блаженное чувство покоя бывает только в хорошем сне. Впрочем, ей до сих пор не верилось, что это не сон.
Сначала ее накормили завтраком (это был очень поздний завтрак или, может быть, ранний обед), а потом отвели в спальню на первом этаже, где она проспала шесть часов мертвым сном. Когда Рози проснулась, ее пригласили к Анне, но сначала опять накормили – жареной курицей с картофельным пюре и зеленым горошком. Она ела жадно и в то же время как-то виновато, не в силах отделаться от мысли, что она впихивает в себя пищу, которая ей только снится и которой нельзя насытиться. На десерт подали апельсиновое желе, в котором, как жуки в янтаре, застыли кусочки консервированных фруктов. Другие женщины за столом украдкой поглядывали на нее, но их любопытство было вполне дружелюбным. Они переговаривались друг с другом, но Рози никак не могла уловить, о чем идет разговор. Кто-то упомянул «Индиго герлс». Эту рок-группу Рози немножко знала – она как-то видела их по телевизору, когда ждала Нормана с работы. В передаче «В городе Остине».
Когда подали десерт, кто-то из женщин включил кассету с записями Литтла Ричарда[4], а две другие вышли из-за стола и лихо сплясали джиттербаг[5], вихляя бедрами и извиваясь всем телом. Остальные подбадривали танцорок смехом и аплодисментами. Рози рассеянно и без всякого интереса наблюдала за танцем. Ей вдруг пришло в голову, что, может быть, здесь и вправду собрались «лесбиянки паршивые, которые на пособие живут – ни хрена не делают». Потом, когда все поели и принялись убирать за стола, Рози тоже хотела помочь, но ей не позволили.
– Пойдемте со мной, – сказала одна из женщин. Кажется, ее звали Консуэло. У нее на лице был широкий уродливый шрам. От левого глаза и вниз, почти через всю щеку. – Анна хочет с вами поговорить.
– А кто это, Анна?
– Анна Стивенсон. – Консуэло вывела Рози в короткий коридорчик, который соединялся с кухней. – Здешняя начальница.
– А какая она?
– Сейчас сами увидите.
Консуэло открыла перед Рози дверь комнаты, которая раньше, наверное, служила кладовкой, но сама не вошла. Осталась стоять в коридоре.