– Сомнительно? Ненадежно? – подсказала Рози. Она сама много об этом думала, и именно эти слова пришли ей на ум по дороге домой… потому что, несмотря на восторженные отзывы Робби Леффертса и на весь его энтузиазм, она была не уверена, что справится с этой работой. Это выяснится только в следующий понедельник.
Анна кивнула:
– Я бы это определила другими словами… не скажу даже какими, потому что сама еще толком не знаю… Но, наверное, можно сказать и так. Все дело в том, что, если вы уйдете из «Уайтстоуна», я не могу гарантировать, что вас примут обратно. Тем более если вам надо будет устраиваться на работу в срочном порядке. Вы сами знаете, к нам постоянно приходят новенькие. И в первую очередь я должна позаботиться о них.
– Конечно. Я все понимаю.
– Я постараюсь, конечно. Сделаю все, что смогу, но…
– Если у меня ничего не получится с той работой, которую предложил мистер Леффертс, я, наверное, сумею устроиться где-нибудь официанткой, – сказала Рози. – Моей спине уже лучше, так что я справлюсь. Или, может, устроюсь кассиршей в ночной магазин. Теперь я умею работать на кассе, спасибо Дон. – Дон Верекер обучала женщин из «Дочерей и сестер» основам работы на кассовом аппарате. Рози ходила к ней на занятия и была очень прилежной и внимательной ученицей.
Анна внимательно посмотрела на Рози.
– Но вы уверены, что до этого не дойдет, правда?
– Да. – Рози еще раз взглянула на свою картину. – Мне кажется, что у меня все получится. Вы для меня столько сделали, Анна. Я перед вами в долгу…
– И вы знаете, как вам отдать этот долг.
– Сделать что-то и для других.
Анна кивнула:
– Вот именно. Если однажды вы встретите женщину и узнаете в ней себя прежнюю – женщину с потерянными глазами, которая выглядит так, словно боится своей собственной тени, – вы должны ей помочь.
– Анна, могу я спросить одну вещь?
– Конечно.
– Вы говорили, что «Дочерей и сестер» основали ваши родители. Почему? И почему вы теперь продолжаете их начинание? Или – если вам так больше нравится – почему вы нам помогаете?
Анна открыла ящик стола и достала толстую книжку в мягкой обложке. Она передала книжку Рози, и как только Рози взяла ее в руки и глянула на обложку, ее захватили воспоминания – живые и яркие, наподобие яростных вспышек памяти, какие бывают у бывших солдат, когда они вспоминают войну. Рози не просто вспомнила ощущение влаги на бедрах с внутренней стороны, которое было похоже на поцелуи, скользкие, мокрые и зловещие. Она как будто пережила его вновь. Она видела тень Нормана, который говорит в кухне по телефону. Она видела, как его пальцы-тени распрямляют спиральные завитушки тени-шнура. Она слышит, как он кричит кому-то по телефону, что это, конечно же, срочный вызов, что у него беременная жена. А потом он возвращается в комнату и принимается собирать обрывки книжки, которую он вырвал у Рози из рук до того, как ударил ее кулаком в живот. На обложке той книжки и книжки, которую протянула ей Анна, была нарисована одна и та же рыжеволосая женщина. Только на Анниной книжке она была в бальном платье и млела в объятиях красавца брюнета цыганского типа с горящими глазами и – по всей видимости – в высоких гетрах поверх стильных бриджей.
А все из-за этого, так сказал Норман. Сколько раз я тебе говорил, что меня просто корежит от этой дряни?!
– Роза? – Голос Анны звучал встревоженно и доносился как будто издалека, наподобие тех голосов, которые мы иногда смутно слышим во сне. – Роза, что с вами?
Рози оторвала взгляд от книжки (название – «Любовник Мизери» – было набрано такими же блестящими красными буквами, а внизу было написано: «Самый пылкий и страстный роман Пола Шелдона») и заставила себя улыбнуться.
– Ничего, все в порядке. Похоже, действительно проникновенная книжка.
– Женские любовные романы – это одно из моих тайных пристрастий, – сказала Анна. – Они даже лучше шоколада, потому что от них не толстеешь. И мужчины в них лучше мужчин из реальной жизни, потому что они не звонят тебе, пьяные, в пятом часу утра, не плачутся в трубку и не предлагают начать все сначала. Но все равно это дешевка. И знаете почему?
Рози покачала головой.
– Потому что в них есть объяснение всему. Все, что там происходит, обязательно происходит по какой-то причине. Пусть они и надуманные, и такие же правдоподобные, как истории из бесплатных газеток, которые раздают в супермаркетах; пусть их герои ведут себя так, как ни один более или менее соображающий человек никогда не поведет себя в реальной жизни; пусть это вообще полный бред… но зато в них ничто не бывает просто так. В книге типа «Любовника Мизери» Анна Стивенсон посвятит свою жизнь «Дочерям и сестрам», потому что когда-то сама была замужем за человеком, который ее унижал и тиранил… или ее мать была замужем за таким человеком. Мой бывший муж часто меня игнорировал – мы с ним в разводе уже двадцать лет, если Пэм или Герт вам еще не рассказали, – но он никогда меня не обижал. Понимаете, Рози, в реальной жизни люди часто совершают поступки – хорошие или плохие, не важно, – безо всяких на то причин. Просто потому, что так получилось. Вам так не кажется?
Рози медленно кивнула. Сколько раз Норман ее избивал, унижал, доводил до слез… а потом ни с того ни с сего приносил ей полдюжины роз и приглашал поужинать в ресторане. А когда Рози спрашивала, почему, что сегодня за праздник такой, Норман обычно лишь пожимал плечами и говорил, что ему захотелось сделать ей приятное. Почему? Потому. Мама, почему я должна ложиться спать ровно в восемь, даже летом, когда в восемь еще светло? Потому. Папа, почему дедушка умирает? Потому. Наверное, Норман был искренне убежден, что эти периодические походы по ресторанам и кратковременные периоды бурных ухаживаний служат достаточной компенсацией за все то, что Рози приходится выносить из-за его «непомерной вспыльчивости», как он сам для себя это определял. И он никогда не узнает (и даже если узнает, то все равно не поймет), что эти редкие моменты, когда он старался быть добрым и ласковым, пугали ее даже больше, чем его вспышки гнева. Потому что в такие моменты она терялась и не знала, чего ждать потом.
– Я знаю, что многие убеждены, что все наши поступки по отношению к другим людям определяются их отношением к нам. А я ненавижу такой подход, – с чувством проговорила Анна. – Потому что тогда надо будет смириться с тем, что лично мы ничего не решаем, что все происходит как бы помимо нас. Потому что тогда в жизни уже не останется места спонтанным порывам. И потом, если все это верно, то почему иногда мы встречаем людей стопроцентно хороших или же стопроцентно плохих? Получается, эти люди видели в жизни либо только хорошее, либо только плохое… Но самое главное, я считаю, что это неправильный, несправедливый подход. Так не должно быть. Но в книгах типа романов Шелдона это вполне допустимо. Это дает утешение и заставляет поверить, что в мире все-таки есть справедливость – хотя бы в придуманном мире из книжки – и что с героями книги, которые нам симпатичны, не случится ничего плохого. Я могу забрать книжку обратно? Хочу сегодня ее дочитать. Буду весь вечер читать и пить чай. Много чая.
Рози улыбнулась, и Анна улыбнулась в ответ.
– Вы ведь придете к нам на пикник, да, Рози? Он будет в Эттингерс-Пьер. Лишняя пара рук нам очень даже не помешает. Помощь, она никогда не бывает лишней.
– Ну конечно, приду. Если только мистер Леффертс не решит, что я гениально читаю, и не заставит меня работать и по субботам тоже.
– Думаю, не заставит. – Анна встала из-за стола. Рози тоже поднялась на ноги. Только теперь, когда их разговор подошел к концу, Рози вдруг пришел в голову самый элементарный вопрос, о котором она почему-то забыла.
– А когда я смогу переехать к себе на квартиру, Анна?
– Да хоть завтра, если хотите. – Анна прошла через комнату и подняла с пола картину. Она задумчиво посмотрела на надпись углем на обратной стороне, а потом повернула картину лицом к себе.
– А почему вы сказали, что она странная? – спросила Рози.
Анна тихонечко постучала ногтем по стеклу.
– Потому что женщина стоит спиной к зрителю, а ведь это центральная фигура. Необычный подход к композиции для полотна, которое в целом исполнено в консервативном классическом стиле. – Она взглянула на Рози и продолжила извиняющимся тоном: – И здание у подножия холма не вписывается в перспективу.
– Да. Мне об этом уже говорили. Тот человек, у которого я покупала картину. А мистер Леффертс сказал, что это специально так сделано. Иначе не будут видны детали.
– Может быть, – согласилась Анна, продолжая внимательно изучать картину. – И все-таки в ней что-то есть, правда? Ожидание чего-то, что уже назревает.
– Я не совсем поняла, что вы хотели сказать.
Анна рассмеялась:
– Я тоже, честно сказать… просто в этой картине есть что-то такое, что напоминает мои любовные романы. Сильные мужчины, страстные женщины, буйство чувств, извержение гормонов. Я не знаю, как это правильно описать… ощущение, что что-то готовится произойти. Но пока еще только готовится, назревает. Как затишье перед бурей. Может быть, из-за грозового неба. – Анна снова перевернула картину и указала глазами на надпись углем. – Вы поэтому и обратили на нее внимание? Из-за совпадения имен?
– Нет, – сказала Рози. – Когда я поняла, что куплю картину, я еще не видела надписи на обороте. – Она улыбнулась. – Это действительно было совпадение – из тех неожиданных совпадений, которым нет места в ваших любимых дамских романах.
– Понятно, – сказала Анна, но таким тоном, что сразу же становилось ясно, что ей ничего не понятно. Она провела большим пальцем по угольной надписи. Буквы легко размазались.
– Да, – сказала Рози. Ей вдруг стало тревожно. Ни с того ни с сего. Как будто в эти минуты в том, другом часовом поясе, где уже наступил настоящий вечер, один человек подумал о ней. – В конце концов Роза – достаточно распространенное имя, в отличие, скажем, от Евангелины или Петронеллы.