– Да, наверное, вы правы. – Анна передала ей картину. – И все-таки странно, что надпись сделана углем.
– Почему странно?
– Уголь очень легко стирается. Если его не защитить – а надпись на вашей картине не защищена, – со временем он превращается в грязное размазанное пятно. Значит, надпись сделана недавно. Вот это и странно. Потому что сама картина не такая уж новая. Ей лет сорок по меньшей мере. Если вообще не все восемьдесят или сто. И в ней есть еще одна странность.
– Какая?
– Нет подписи художника, – сказала Анна.
IV. Морской дьявол[11]
Норман уехал из города в воскресенье, за день до того, как Рози должна была приступить к новой работе… к работе, с которой по-прежнему боялась не справиться. Он решил ехать автобусом «Континентал экспресс», который отправлялся в одиннадцать ноль пять. И дело было не в экономии. Сейчас ему было важно – жизненно важно – снова проникнуть в сознание Розы. Вернуть себе былую уверенность. Он до сих пор не нашел в себе сил признать, как сильно его потрясло, что она от него сбежала. И он даже понятия не имел, что она собирается выкинуть что-то подобное. Он пытался себя убедить, что его больше всего задевает, что она сперла его кредитку – только это и ничто другое, – но в глубине души Норман знал, что́ его так взбесило. То, что она обвела его вокруг пальца. Ведь он действительно не догадывался о ее намерениях. Даже его хваленая интуиция в этот раз не сработала.
А ведь было время, когда он знал все про свою жену: знал, о чем она думает, просыпаясь, знал, что ей снится по ночам. И вдруг выясняется, что она кое-что от него скрывала. Причем так искусно, что он не сумел ее раскусить. При одной только мысли об этом Нормана колотило от ярости. И больше всего он боялся – это был тайный, подспудный страх, в котором ты никогда не признаешься даже себе, но который ты все-таки осознаешь на каком-то глубинном уровне, – что она планировала свой побег в течение многих недель, или месяцев, или даже в течение года. Если бы Норман узнал, почему Рози ушла и что ее подтолкнуло на этот шаг (другими словами, если бы он узнал про пятнышко крови на простыне), он бы, наверное, успокоился. Или, наоборот, еще больше взбесился.
Теперь Норман сообразил, что его прежний подход – забыть про то, что он муж, и действовать исключительно как полицейский – был в корне ошибочным. После телефонного разговора с Оливером Роббинсом он понял, что надо делать. Надо забыть о себе и перевоплотиться в Розу. Надо думать, как Роза. Делать, как делала Роза. Например, для начала поехать на том же автобусе, на котором уехала Роза.
Он вошел в автобус и остановился в начале прохода, оглядывая салон.
– Не хочешь пройти вперед, парень? – спросил мужчина, вошедший следом за ним.
– А не хочешь по роже? Тебе никогда не ломали нос? – тут же отреагировал Норман. Парень больше не возникал.
Норман помедлил еще пару секунд, решая, куда ему
(ей)
сесть, и наконец выбрал место. Роза не села бы сзади. Его брезгливая женушка в жизни не сядет рядом с кабинкой туалета, разве что все остальные места будут заняты, а его добрый приятель Оливер Роббинс (у которого Норман купил билет – в той же кассе, в которой она покупала билет) уверял, что автобус на рейсе в одиннадцать ноль пять всегда ходит полупустым. Роза не села бы над колесом (трясет) или поближе к водителю (слишком бросается в глаза). Стало быть, она села где-то посередине, причем с левой стороны. Потому что она левша. Люди считают, будто они выбирают направление произвольно, но на самом деле они в большинстве случаев поворачивают в направлении своей «рабочей» руки.
За годы службы в полиции Норман пришел к убеждению, что телепатия все-таки существует. Другое дело, что это тяжелая работенка. Практически невыполнимая… если не знать, на какую волну настраиваться. Прежде всего надо понять, как проникнуть в сознание того человека, который тебе нужен – врыться ему в мозги, наподобие крошечной землеройки, – и уловить даже не мысль, а волну, на которой работает его мозг. Вовсе не обязательно читать мысли. Самое главное – уловить образ мышления. И как только ты с ним разобрался, как только ты вжился в образ, тогда уже можно идти напрямик – не вслед за намеченной жертвой, но по тому же пути, опережая ее на шаг, потому что ты можешь заранее предугадывать все ее действия. И однажды вечером, когда он (или она, в данном случае) меньше всего этого ожидает, ты будешь на месте… затаишься за дверью… или спрячешься под кроватью с ножом в руке, готовый вонзить его сквозь матрас, как только бедняжка уляжется спать.
– Когда ты меньше всего этого ожидаешь, – пробормотал Норман, усаживаясь на место, на котором, вполне вероятно, сидела она. Ему очень понравилось, как звучат эти слова, и он повторил их еще раз, когда автобус медленно отъезжал от посадочной платформы и выруливал на дорогу. – Когда ты меньше всего этого ожидаешь.
Ехали долго и нудно, но Норман совсем не скучал. Даже наоборот. Дважды он выходил из автобуса на остановках, чтобы сходить в туалет в придорожных кафе. На самом деле ему в туалет не хотелось, просто он знал, что ей должно было захотеться, но она дотерпела бы до остановки и никогда не пошла бы в кабинку в автобусе. Рози – чистюля. Рози брезгливая девочка. Но у нее слабые почки. Это, наверное, наследственное. «Подарочек» от матушки, царство ей небесное. Норман просто поражался на свою свекровь. Эта старая кочерга вечно бегала в туалет по-маленькому, словно сучка с хроническим недержанием, которая задирает лапу под каждым кустиком сирени.
На второй остановке, у маленького магазинчика с кафетерием, Норман увидел, что на углу здания собрались курильщики. Он с тоской поглядел на них, но все-таки пересилил себя и вошел внутрь. Ему до смерти хотелось курить, он уже просто изнемогал, но он знал, что у Розы таких проблем не было: она не курит. Вместо этого он помедлил у полки с игрушками и потискал в руках пару-тройку плюшевых зверят, потому что Роза обожает подобную ерунду. Уже на выходе он заметил стойку-вертушку с книгами и купил детектив в мягкой обложке. Дерьмовая книжица, сразу видно, но Рози такое читает. Он ей тысячу раз говорил, что в этих дурацких романах – все выдумки, и по-настоящему все происходит совсем не так. Она всегда с ним соглашалась – раз он так говорит, значит, так оно и есть, – но все равно продолжала читать. Норман ни капельки не сомневался, что Роза тоже остановилась у этой стойки и даже выбрала себе книжку… но потом положила обратно, потому что решила не тратить пять долларов на развлечение, которого хватит на три часа. У нее было не так много денег, а впереди ждала полная неизвестность.
Норман зашел в кафетерий и съел салат, параллельно пытаясь читать. Потом он вернулся в автобус, и вскоре автобус тронулся. Норман держал на коленях раскрытую книжку, но не читал, а смотрел в окно. Теперь вдоль дороги тянулись одни поля. Когда водитель объявил о том, что они въехали в другой часовой пояс, Норман сразу же перевел свои часы на час назад. Ему лично было по барабану: один часовой пояс, другой… какая разница. Все равно в ближайшие тридцать дней он будет жить по своему собственному расписанию. Но он все-таки перевел часы, потому что Рози их точно переводила. Он опять попытался читать. Прочел отрывок про то, как викарий нашел в саду труп, вновь отложил книгу и со скучающим видом уставился в окно. Но на самом деле он не скучал. В глубине души он уже предвкушал, как все будет. У него было странное ощущение: он как будто проигрывал детскую сказку про трех медведей. Только вместо маленькой девочки был большой дядя, который сидел на стульчике маленького медвежонка, держал на коленях книжку маленького медвежонка и в скором времени собирался нагрянуть в домик к маленькому медвежонку. И если все пойдет как надо, то уже очень скоро он спрячется под кроваткой у маленького медвежонка.
– Когда ты меньше всего этого ожидаешь, – пробормотал он себе под нос. – Когда ты меньше всего этого ожидаешь.
Автобус прибыл на место рано утром на следующий день. Норман не сразу пошел в главный зал, а минут пять постоял у выхода с посадочной площадки, разглядывая толпы народа в громадном зале, наполненном гулким эхом. Он старался отрешиться от своих полицейских привычек и не замечать сутенеров и шлюх, сладких мальчиков с явным уклоном в голубизну и оборванных попрошаек. Сейчас ему надо было проникнуться настроением Рози и посмотреть на все это ее глазами – увидеть именно то, что увидела Рози, когда вошла сюда, в этот самый зал, выйдя из того же автобуса, в тот же ранний и сонный час, когда любой человек заторможен и наиболее уязвим.
Он стоял, и смотрел, и старался впитать в себя атмосферу этого гулкого зала. Звуки, запахи, ощущение фактуры и вкуса.
Кто я? – спросил он себя.
Роза Дэниэльс.
И что я сейчас чувствую?
Я в полной растерянности. Мне страшно. По-настоящему страшно. Я не знаю, что делать дальше.
Ему вдруг пришла в голову жуткая мысль: а что, если Рози, поддавшись панике, обратилась за помощью не к тому человеку, которому нужно? Нельзя исключать и такую возможность. На автовокзалах всегда ошивается всякая шваль; здесь для них самое хлебное место. Что, если один из таких нехороших парней вытащил Рози на улицу, в темноту, а там убил и ограбил? И не было смысла себя убеждать, что с ней ничего не могло случиться. Норман все-таки был полицейским и знал, что подобные случаи вовсе не редкость. Если какой-то обкуренный наркоман приметил кольцо у нее на пальце… он же не знал, что оно ни хрена не стоит…
Норман сделал несколько глубоких вдохов, пытаясь сосредоточиться, отбросить все посторонние мысли и снова настроиться на волну Розы. Зачем забивать себе голову и психовать раньше времени? Если Розу убили, тут уже ничего не исправишь. И лучше об этом вообще не думать… к тому же его начинало трясти при одной только мысли о том, что какой-нибудь хрен моржовый лишил его – Нормана Дэниэльса – законного удовольствия самолично разобраться со своей милой женушкой.