Это было так просто и в то же время так верно, что Рози сразу же успокоилась и улыбнулась Биллу. Улыбка вышла дрожащей и бледной. Но это все-таки лучше, чем ничего.
– Со мной все в порядке, – сказала она. – Просто мне страшно немножко. Не обращай внимания.
– А чего ты боишься? Не меня, я надеюсь?
Как раз тебя и боюсь, прозвучал у нее в голове голос Нормана, который, похоже, накрепко засел у нее в мозгах, словно зловещая опухоль.
– Нет, тебя не боюсь. – Она посмотрела ему в глаза. Ей это далось непросто. Она почувствовала, как ее щеки залились краской, но она все же смогла выдержать его взгляд. – Просто у меня было не так много парней, которые приглашали меня в рестораны. На самом деле, ты второй. А если это свидание, то это вообще мое первое настоящее свидание со времен выпускного в школе. А это было еще в восьмидесятых.
– Боже правый, – выдохнул Билл. Он говорил очень тихо и без всякой иронии. – Теперь уже мне стало страшно.
К ним подошел старший официант в черном смокинге – Рози не знала, был это метрдотель или кто-то другой – и спросил, где они хотят сесть: в зале для курящих или для некурящих.
– Ты куришь? – спросил Билл у Рози. Она быстро покачала головой. – Для некурящих, пожалуйста. Где-нибудь в сторонке, ладно? – Билл незаметно вложил в руку старшего официанта какую-то серо-зеленую бумажку. Рози показалось, что это была банкнота в пять долларов. – Может быть, в уголке есть свободный столик?
– Разумеется, сэр.
Он провел их через ярко освещенный зал под лениво вращающимися вентиляторами.
Когда они уселись за стол, Рози спросила у Билла, как он ее нашел, хотя у нее уже была одна догадка. По-настоящему ее волновало другое: почему он решил ее разыскать.
– Я у Робби Леффертса спросил, – сказал Билл. – Он периодически к нам заходит и проверяет, нет ли каких-нибудь новых книжек… то есть, наверное, старых книжек, правильнее будет сказать… ну, в общем, ты понимаешь.
Рози вспомнила Дэвида Гудиса – «Ему просто не повезло. Но не повезло крупно. Перри был невиновен» – и улыбнулась.
– Я знал, что тебя пригласили читать романы Кристины Белл. Робби специально зашел ко мне, чтобы об этом сказать. Он был просто в восторге.
– Правда?
– Он говорил, что у тебя самый лучший голос, что он не слышал подобного голоса с тех самых пор, как Кэти Бейтс записала «Молчание ягнят». А это действительно дорогого стоит. Робби просто боготворит эту запись. Она у него самая любимая вместе со «Смертью наемника» в исполнении Роберта Фроста. У него есть пластинка со «Смертью», еще виниловая, представляешь. Совсем-совсем древняя. Она вся исцарапанная, заезженная. Но Фрост читает прекрасно.
Рози молчала. Она была слишком взволнована, даже немного подавлена.
– И я его попросил, чтобы он дал мне твой адрес. Хотя «попросил» это еще мягко сказано. А если по правде, то я чуть ли не силой вытащил у него твой адрес. Но я его все-таки уговорил. Полчаса нудел, правда. А Робби – из тех людей, которые ужасно не любят, когда к ним пристают. Вот он и дал мне твой адрес, чтобы отвязаться. Но надо отдать ему должное, Рози…
Но дальше Рози уже не слушала. Она думала о своем. Рози. Он назвал меня Рози. Я его не просила об этом. Он сам меня так назвал.
– Вы чего-нибудь будете пить, молодые люди? – спросил официант, материализовавшийся у их столика. Красивый величественный мужчина в годах, исполненный чувства собственного достоинства, он был похож на профессора литературы из университета. Который любит белые платья с высокой талией, подумала Рози и подавила смешок.
– Мне, пожалуйста, чай со льдом, – сказал Билл. – А тебе чего, Рози?
Вот опять. Он снова назвал меня Рози. Но откуда он знает, что по-настоящему, для себя, я никогда не была Розой. По-настоящему я всегда была Рози.
– Мне тоже, наверное.
– Два чая со льдом, – заключил официант и принялся перечислять на память меню. К несказанному облегчению Рози, все названия блюд были на английском, а когда прозвучали слова «мясо на углях по-лондонски», она вдруг поняла, что ей хочется есть.
– Мы подумаем, выберем, а потом скажем, – предложил Билл.
Когда официант отошел, Билл опять обратился к Рози:
– Так вот, в продолжение нашего разговора. Робби, надо отдать ему должное, сопротивлялся долго. Сначала он предложил, чтобы я заехал к тебе на студию… у вас в Корн-билдинг студия, правильно?
– Да. Называется «Тейп Энджин».
– Ага, точно. Ну, в общем, он предложил, чтобы я заехал на студию к концу рабочего дня, чтобы мы все втроем сходили куда-нибудь выпить. Он так тебя оберегал, как отец родной. А когда я сказал, что никак не могу, он дал мне твой адрес, но заставил поклясться, что сперва я тебе позвоню. И я честно пытался тебе позвонить, Рози. Но твоего номера не было в справочной. Ты специально его не давала?
– Вообще-то у меня пока нет телефона. – Рози не то что сказала неправду, просто умолчала о правде. Конечно, она не давала свой номер в телефонную книгу. Она специально просила, чтобы его туда не включали. Это стоило тридцать долларов, и хотя у нее не было лишней тридцатки, она все-таки заплатила эти деньги, потому что ей совсем не хотелось, чтобы ее телефонный номер всплыл в полицейских компьютерах. Она знала, – потому что Норман часто ругался по этому поводу, – что полиции запрещается рыться в закрытых списках абонентов и просматривать номера, которых нет в телефонных книгах. Потому что это было незаконно, это было вмешательством в личную жизнь – нарушением права граждан на сохранение тайны, от которого люди отказывались добровольно, когда соглашались внести свой номер в открытые справочники. Суды в Америке категорически запрещали вмешательство в личную жизнь граждан, и Норман – как и большинство остальных полицейских, с которыми Рози познакомилась за годы своего замужества, – лютой ненавистью ненавидел все суды за то, что они хорошим ребятам мешали нормально работать.
– А почему ты не мог прийти в студию? Тебя не было в городе?
Билл взял со стола салфетку, развернул ее и аккуратно положил себе на колени. Когда он поднял глаза, Рози заметила, что что-то в его лице изменилось. Она почему-то не сразу сообразила, что именно, хотя это было очевидно: он покраснел.
– Наверное, мне не хотелось встречаться с тобой так, чтобы с нами еще кто-то был, – сказал он. – Когда ты в компании, по-настоящему с человеком и не поговоришь. А мне хотелось… ну… мне хотелось узнать тебя поближе.
– И вот мы сидим и беседуем, – тихо проговорила Рози.
– Да. Мы сидим и беседуем.
– Но почему тебе вдруг захотелось меня узнать? Почему тебе захотелось со мной увидеться? – Она на мгновение умолкла, но все же договорила: – То есть я для тебя все-таки старовата.
Билл озадаченно нахмурился, но потом решил, что это была шутка, и рассмеялся:
– Ага. Кстати, бабушка, сколько вам лет? Двадцать семь? Двадцать восемь?
Сначала ей показалось, что это он шутит – и шутит не слишком удачно, кстати, – но потом до нее дошло, что, несмотря на шутливый тон, он говорит очень серьезно. Он не пытается ей польстить, а просто высказывает очевидное, во всяком случае, очевидное для него. Когда Рози это поняла, она буквально опешила, и ее мысли снова смешались. И сквозь эту бессвязную мешанину более или менее явственно пробилась только одна мысль: теперь у нее совершенно другая жизнь, она нашла себе работу, у нее есть свой дом, но на этом перемены в ее жизни не кончились. Перемены только начинаются. Как будто все, что случилось до этого момента, было как предварительные толчки, а настоящее землетрясение начинается только теперь. То есть не землетрясение, а жизнетрясение. И неожиданно ей захотелось, чтобы это случилось быстрее. Ее охватило волнение, непонятное ей самой.
Билл открыл было рот, чтобы что-то сказать, но тут как раз подошел официант с их чаем. Билл заказал бифштекс, а Рози – мясо на углях по-лондонски. Когда официант спросил, как его приготовить, сильно прожаренным или с кровью, она чуть не сказала, что сильно прожаренным – она всегда ела говядину хорошо прожаренной, потому что так ее ел Норман, – но вовремя остановилась.
– С кровью, – сказала она. – Полусырое вообще.
– Отлично! – Официант произнес это так, как будто его действительно очень обрадовали слова Рози. А когда он ушел, Рози подумала, что любой официант, наверное, мечтает работать в таком замечательном месте, где любой заказ – это всегда отлично, прекрасно и лучше некуда.
Когда она повернулась обратно к Биллу, она увидела, что он по-прежнему смотрит на нее. У него были очень красивые глаза, волнующие, сексуальные. Они притягивали и тревожили.
– Что, это действительно было так плохо? – спросил он. – Твое замужество?
– Ты о чем, не понимаю, – смутилась Рози.
– Знаешь что. Я тебе расскажу один случай из жизни. Я встретил женщину. Она зашла в ломбард моего отца. Мы с ней поговорили всего минут десять, и она ушла, а со мной приключилась такая бредовая штука: я не могу ее забыть, эту женщину. Такое я видел только в кино и читал о таком в журналах, ну знаешь… из тех, что обычно лежат у врачей в приемной. Но я не верил, что такое бывает на самом деле. А тут вдруг – бабах, и случилось. Когда я ложусь спать и выключаю свет, я вижу ее лицо в темноте. Когда я обедаю, я думаю вовсе не о еде, а об этой женщине. Я… – Он умолк и встревоженно посмотрел на Рози. – Надеюсь, я тебя не пугаю.
Его слова очень ее пугали, очень. Но в то же время Рози думала про себя, что она в жизни не слышала таких изумительных слов. Ей вдруг стало жарко (и только ногам было холодно, как будто они окоченели). Она по-прежнему слышала, как тихонько шуршат вентиляторы под потолком. Впечатление было такое, что их тут несколько сотен – целый рой вентиляторов.
– Эта женщина пришла к нам в ломбард, чтобы продать свое обручальное кольцо с бриллиантом… она думала, что бриллиант настоящий. Но в глубине души она знала, что это не так. А потом, когда я узнал, где она живет, и приехал к ней – с букетом цветов и, скажем так, с дрожью в сердце, – она едва не проломила мне голову банкой с компотом. Буквально вот столечко не хватило. – Он поднял правую руку и показал расстояние в полдюйма между большим и указательным пальцем.