Трубка все-таки ожила:
– Алло?
Это был голос, который Рози так часто представляла себе в мечтах.
– Билл. Здравствуй. – Рози сама поразилась тому, как тихо и сдавленно прозвучал ее голос. Это был даже не шепот. Это был хрип.
– Вас плохо слышно, – сказал Билл. – Говорите погромче, мэм.
Ей не хотелось говорить громче. Ей вообще не хотелось говорить. Больше всего ей хотелось повесить трубку. Но она не могла этого сделать. Если Анна права в своих подозрениях, то неприятности могут быть и у Билла тоже – причем очень серьезные неприятности. Потому что один человек может решить, что они с Биллом слишком близки, и это ему не понравится. Она откашлялась, прочищая горло, и начала по-новой:
– Билл? Это Рози.
– Рози! – воскликнул он радостно. – Как ты? Как у тебя дела?
Его радость была откровенной и искренней, но Рози от этого стало лишь хуже. Как будто ей полоснули по сердцу ножом.
– Я не могу поехать с тобой в субботу, – быстро проговорила она. Слезы потекли еще пуще. Они были липкими и обжигающими, словно горячий жир. – Когда я тебе говорила, что я поеду, я была не в себе. Но я не могу. Ни в субботу, ни вообще.
– Что с тобой, Рози? Ты вообще понимаешь, что ты несешь?!
Рози была почти уверена, что он рассердится. Но в его голосе не было злости. В его голосе была только паника и – что еще хуже – полное замешательство. И это было невыносимо.
– Не звони мне и не приезжай, – сказала она. Неожиданно ей представился Норман. Образ возник в сознании с пугающей ясностью. Она буквально увидела, как он стоит на той стороне улицы, напротив ее дома. Под проливным дождем. В длинном пальто с поднятым воротником. И бледный свет уличного фонаря освещает нижнюю часть его угрюмого злого лица. Сейчас Норман похож на жестокого и безжалостного злодея из романов «Ричарда Расина».
– Рози, я ничего уже не понимаю…
– Я знаю. Но это и к лучшему, правда. – Ее голос дрожал и срывался. – Просто держись от меня подальше, Билл.
Она быстро бросила трубку на рычаг. Пару секунд она тупо смотрела на телефон у себя на коленях, а потом закричала в голос – это был крик, исполненный неподдельной боли, – и сбросила телефон на пол, оттолкнув его от себя обеими руками. Непрерывный гудок в отлетевшей трубке был до жути похож на стрекот сверчков, под который она засыпала вечером в понедельник. Ей вдруг стало невыносимо слушать этот кошмарный гудок. Ей казалось, что, если он не прекратится сейчас же, ее голова просто расколется на части. Она встала с кресла и, опустившись на корточки, выдернула телефонный шнур из розетки. А когда Рози попробовала подняться, ноги под ней подогнулись и она села на пол. И тут ее прорвало. Она уткнулась лицом в ладони и разрыдалась уже по-настоящему. Потому что ничего другого ей не оставалось.
Хотя Анна не раз повторила, что она ни в чем не уверена, – и Рози тоже не может быть в чем-то уверена, потому что это пока всего лишь подозрения и еще ничего не известно, – Рози знала, что это Норман. Норман здесь. Норман окончательно сошел с ума. Норман убил бывшего мужа Анны, Питера Словика. И теперь Норман ищет ее.
В пяти кварталах от «Пузатого чайника» – где Норман буквально на пять секунд разминулся с женой; подойди он к кафе чуть пораньше, и он бы увидел ее за столиком у окна, – он зашел в магазин уцененных товаров под названием «Не дороже пятерки». Над кассой висел плакат с совершенно ужасным портретом Абрахама Линкольна. Снизу было написано: «У нас все дешево: не дороже $ 5». Президент на плакате широко улыбался в бороду, прищурив один глаз. Он как будто подмигивал посетителям. Норману Дэниэльсу он напомнил одного мужика, которого он арестовал пару лет назад за убийство: этот хрен задушил жену и всех своих четверых детей. В этом маленьком магазинчике, от которого было буквально рукой подать до ломбарда «Город свободы», Норман купил все, что нужно для сегодняшнего маскарада: пару темных очков и бейсбольную кепку с эмблемой «Чикаго сокс».
Норман прослужил в уголовной полиции больше десяти лет и давно пришел к выводу, что переодевания с целью маскировки уместны только в трех случаях: в шпионских фильмах, в рассказах про Шерлока Холмса и на маскарадах по случаю Хеллоуина. При свете дня все эти штучки вообще бесполезны: грим будет смотреться в точности как грим, а фальшивая борода – в точности как фальшивая борода. А девочки из «Дочерей и сестер», из этого публичного дома нового образца, куда его добрый приятель Питер Словик – как он в конце все же признался – направил его бродячую Розу, наверняка держат ухо востро: не подкрадется ли к их водопою какой-нибудь хищный зверь. Для таких девочек паранойя даже не образ жизни. Для них паранойя – высокое искусство.
Но на сегодняшний вечер темные очки и бейсболка вполне сгодятся. Норман не собирался устраивать представление. На сегодня Норман планировал операцию, которую его первый напарник Гордон Саттервейт назвал бы «разведкой на местности». Этот старый хрыч Гордон постоянно хватал своего молодого напарника за всякие интересные места и предлагал сделать дяденьке удовольствие, что на его языке называлось «немного побаловаться втихую». Норман возненавидел Гордона с первого взгляда. Это был толстый вонючий тупица с гнилыми зубами, побуревшими от постоянного жевания табака. Гордон двадцать шесть лет прослужил в уголовной полиции, и девятнадцать из них – в должности инспектора, но при этом он ни хрена не смыслил в оперативной работе. У него не было того чутья, которое было у Нормана. Норман ненавидел свою работу, он ненавидел паршивых ублюдков, с которыми ему приходилось любезно беседовать (а иногда и якшаться запанибрата, если он выполнял задание в качестве секретного агента), но чутье у него было. И это чутье помогало ему не раз. Например, оно очень ему помогло при расследовании последнего дела, которое он провел с таким блеском, что его тут же повысили по службе, а средства массовой информации вознесли его до небес. Пусть всего на несколько дней, но он стал любимцем публики, и о нем говорили все. В этом деле – как и в большинстве дел, связанных с организованной преступностью, – тоже настал момент, когда следствие зашло в тупик, запутавшись в хитросплетении версий, которые противоречили одна другой. И все бы, наверное, благополучно накрылось, если бы не одно маленькое обстоятельство. Расследование по делу о наркотиках возглавлял Норман Дэниэльс – кстати, это было первое дело, которое он вел в качестве главного следователя, – и когда все логически-дедуктивные методы провалились, он ничтоже сумняшеся сделал то, что большинство полицейских не сумели бы сделать или просто не стали бы делать: он полностью положился на свою интуицию и пошел, что называется, напролом – напористо и бесстрашно.
Для Нормана не существовало никаких «разведок на местности». Свой подход Норман определял так: рыбку надо ловить исключительно на блесну. Когда ты понимаешь, что ничего уже не понимаешь, и у тебя настает полный ступор, ты отрываешь задницу от стула и едешь в любое место, так или иначе связанное с тем делом, над которым ты в данный момент работаешь. Ты очищаешь свои мозги от всех посторонних мыслей и смотришь вокруг, не думая вообще ни о чем и не заморачиваясь с бесполезными версиями и недоношенными предположениями, которые в данном случае только мешают. Это можно сравнить с состоянием безмятежного рыбака, который сидит в лодочке посреди озера и ждет, пока рыба не клюнет на блесну. Он забрасывает свою удочку, сматывает леску, снова забрасывает, снова сматывает… и так час за часом. Чаще всего он вообще ничего не выуживает. Иногда попадается всякая лабуда: ветка дерева, или резиновая калоша, или какая-нибудь рыбёха, которой побрезгует даже голодный енот.
Но иногда на крючок попадается очень даже достойная рыбка.
Норман надел очки и бейсболку, свернул налево на Харрисон-стрит и зашагал в направлении Дарем-авеню. До квартала, где располагались «Дочери и сестры», было целых три мили – далековато для пешей прогулки, – но Норман не имел ничего против. Как раз будет время, чтобы проветрить мозги и освободить свою голову от посторонних мыслей. И когда он подойдет к дому номер 251 по Дарем-авеню, он будет как чистый лист фотобумаги, готовый воспринять любые идеи и образы – просто воспринять, а не пытаться подстроить их под свои собственные измышления. Предвзятые мнения только мешают. Отсюда вывод: чтобы тебе ничего не мешало, не забивай себе голову праздными измышлениями.
Карта города, купленная за баснословные деньги в киоске отеля, лежала у Нормана в заднем кармане, но он обратился к ней только раз. Он пробыл в этом городе меньше недели, но уже разобрался в его географии и ориентировался здесь значительно лучше, чем Рози. И дело не в том, что, как и любой полицейский, он развивал свою память специально. Хорошая память была у него от природы.
Вчера утром Норман проснулся – кстати, проснулся он совершенно разбитый, у него болели руки и плечи, ныло в паху, ломило челюсти, и рот открывался только наполовину (когда, вставая с постели, Норман попробовал зевнуть, он едва не заорал от боли) – с мыслью о том, что он, может быть, несколько перестарался. Может быть, и не стоило связываться с этим Питером Словиком (он же кролик Тамперштейн, он же самый потрясный еврей в нашем городе). Может быть, это была ошибка. Насколько серьезная – трудно сказать, потому что Норман не помнил практически ничего из того, что творил в доме Словика. Но кажется, он действительно совершил ошибку. К тому времени, когда Норман спустился вниз, чтобы купить газету, он твердо решил для себя, что никаких «может быть» в данном случае быть не может. «Может быть» – это словечко для слабаков и слюнтяев. Таков был его твердый жизненный принцип. А усвоил он это еще подростком, когда мать ушла от отца и отец начал бить его по-настоящему, смертным боем.
Он купил газету в киоске в холле и быстро просмотрел ее еще в лифте, пока поднимался к себе на этаж. Про Питера Словика не было ничего, но Нормана это не успокоило. Вполне может быть, что тело Тампера обнаружили слишком поздно и просто не успели дать эту новость в утренний выпуск газет. Также не исключено, что тело так и лежит там, где Норман его оставил (или