ворчливо.
Рози улыбнулась.
– А потом ты пришла к нам в ломбард и увидела ту картину. Ты ведь с самого начала знала, что купишь ее, правда?
– Да.
– Вот, и я это почувствовал. Я вообще много чего почувствовал. И я хочу, чтобы ты знала. Все, что со мной происходит, происходит вовсе не из-за моей доброты, жалости или благородства. Не из-за того, что у бедняжки Розы была такая тяжелая жизнь… – Он помедлил, а потом добавил: – Просто я в тебя влюбился.
– Ты не можешь этого знать. По крайней мере пока.
– Я знаю то, что я знаю, – сказал он, и эта вежливая настойчивость в его голосе слегка ее испугала. – Ну ладно, хватит уже разводить «мыльные оперы». Давай лучше есть.
И они стали есть. И когда ее живот раздулся, как барабан, они упаковали остатки еды в холодильник и снова привязали его к мотоциклу. Никто не приехал; Шорлэнд оставался в их полном распоряжении – маленький мир только для них двоих. Они спустились на берег и снова уселись на большой камень у воды. Рози подумала про себя, что этот камень уже становится для нее своего рода символом, к которому надо бы приезжать раз-два в год, чтобы сказать спасибо… если, конечно, все будет хорошо. А все было хорошо, по крайней мере – пока. На самом деле это был самый лучший день в ее жизни.
Билл положил руки ей на плечи, потом провел пальцем ей по щеке и осторожно развернул ее лицо к себе. Он склонился к ее губам и стал целовать. Минут через пять она уже была близка к обмороку. Все это было так странно – наполовину сон, наполовину реальность. Она была возбуждена, как никогда прежде, и теперь она понимала все эти книжки, рассказы и фильмы, которых не понимала раньше, а просто принимала на веру, как слепой верит, если ему говорят, что закат прекрасен. Ее щеки горели. Его нежные прикосновения к ее груди через блузку были более чем приятны, и в какой-то момент Рози пожалела, что носит лифчик. И от этой мысли она покраснела еще больше. Сердце бешено колотилось в груди, но это было хорошо. Все было хорошо. Просто чудесно. Запредельно. Она опустила руку и положила ее туда, где сосредоточилось его мужское естество. Его член был твердым как камень, вот только камень не стал бы биться под ее рукой – в ритме ее отчаянного сердцебиения.
Еще пару мгновений он позволял ее руке оставаться там, где она была, а потом нежно поднял ее и поцеловал.
– Хватит пока что, – сказал он.
– Почему? – Она удивилась вполне искренне. И вопрос задала тоже искренне, безо всякого кокетства. Норман был единственным мужчиной, с которым она занималась сексом, и он был не таким человеком, который заводится лишь от того, что ты дотрагиваешься рукой до его ширинки. А иногда – и в последние годы все чаще, – его вообще ничто не возбуждало.
– Потому что еще немного, и я уже не смогу остановиться. Вернее смогу, но ценой жуткого спермотоксикоза.
Она нахмурилась. У нее был такой озадаченный вид, что Билл рассмеялся.
– Не обращай внимания, Рози. Я просто хочу, чтобы, когда мы с тобой в первый раз будем вместе, все было бы правильно – никаких комаров, кусающих в задницу, никаких ядовитых кустов, в которые мы ненароком закатимся, и никаких мальчишек, которые нарисуются в самый неподходящий момент. К тому же я обещал привезти тебя назад к четырем… ты говорила, тебе нужно сидеть – продавать футболки… и я не хочу, чтобы ты опоздала.
Она посмотрела на часы и с удивлением обнаружила, что было уже десять минут третьего. Ей казалось, что они сидели на этом камне всего минут пять или десять… Но ей все же пришлось признать, что они здесь сидят уже полчаса. Если вообще не сорок пять минут. Как же быстро летит время…
– Пойдем, – сказал он, слезая с камня. Он сморщил нос, когда его голые ноги коснулись холодной воды, и прежде чем он отвернулся, Рози успела мельком заметить характерную выпуклость на его джинсах. Я сделала это, подумала она и сама поразилась тем чувствам, которые вызвала эта мысль: удовольствие, радость и даже легкая гордость.
Она слезла с камня вслед за ним и, сама того не сознавая, взяла его за руку.
– Ладно, и что теперь?
– Нам уже скоро ехать, но сначала давай пройдемся. Чтобы прийти в себя.
– Хорошо. Только давай не пойдем к лисам, я не хочу снова их беспокоить.
Ее, мысленно поправилась она. Я не хочу снова ее беспокоить.
– Ладно, пойдем на юг.
Он начал отворачиваться. Но она заставила его снова повернуться к ней и обвила руками его шею. Выпуклость под его ремнем еще не исчезла полностью, и Рози была этому рада. До сегодняшнего дня она и понятия не имела, что возбуждение мужчины может так радовать женщину – всю жизнь она честно считала, что это выдумка тех журналов, которые рекламируют одежду, косметику и средства для ухода за волосами. Но теперь она кое-что знала. Наверное. Она прижалась к нему – прямо к тому самому месту – и посмотрела ему в глаза.
– Сейчас я тебе кое-что скажу. Меня мама учила так говорить, когда я в первый раз в жизни пошла в гости на день рождения. Мне тогда было года четыре. Или пять, может быть.
– Говори, – сказал он с улыбкой.
– Спасибо за замечательную прогулку, Билл. Это был самый лучший день в моей жизни. Спасибо, что ты меня пригласил.
Он поцеловал ее.
– Мне тоже было очень приятно, Рози. Уже много лет я не чувствовал себя таким счастливым. Давай пойдем.
На этот раз они пошли вдоль берега, держась за руки. Он привел ее к другой дорожке, которая шла через луг с высокой густой травой, которую, кажется, не косили уже несколько лет. Свет косо падал на пыльные травинки, и бабочки порхали в траве по самым непредсказуемым траекториям. Жужжали пчелы, а где-то слева невидимый дятел без устали стучал по дереву. Билл показывал Рози цветы, называя их. Она подумала, что пару раз он ошибся, но не сказала ему об этом. А потом она показала ему на грибы, росшие у дуба на краю луга, и сказала, что это поганки, но не очень опасные, потому что они очень горькие и вряд ли кто-то станет их есть.
Когда они вернулись на площадку для пикников, там уже появились люди – совсем молодые ребята, наверное, студенты. Они были вполне дружелюбными, но только очень уж шумели. Они поставили в тень холодильники с пивом и стали натягивать волейбольную сетку. Парень лет девятнадцати тащил на плечах свою девушку, одетую в шорты цвета хаки и лифчик от бикини. Когда он пошел быстрее, она радостно завизжала и принялась колотить его кулачками по голове, подстриженной под ежик. Рози вдруг поймала себя на том, что размышляет, а слышны ли эти крики лисице в ее логове на поляне, и решила, что да – слышны. Она очень живо себе представляла, как лисица лежит около спящих сытых лисят и настороженно прислушивается к людским крикам, доносящимся с пляжа. Она навострила уши, а глаза у нее были яркими и хитрыми, и вовсе не исключено, что в них горел огонек безумия.
Пса бешенство убивает быстро, но самка может болеть им долго, подумала Роза, а потом вспомнила поганки, которые она заметила на краю луга, – ядовитые грибы, растущие в тени и сырости. Паучьи поганки, как назвала их бабушка, когда как-то летом в лесу показала их внучке. Конечно, этого названия не найти ни в одной книге по растениям, но Рози оно казалось очень даже подходящим. Очень правильное название для этих грибов, которые показались ей просто мерзкими – с бледной восковой мякотью, пестрящей маленькими темными пятнышками, которые выглядели именно как пауки, если, конечно, у тебя богатое воображение… у Рози было богатое воображение.
Лисица может болеть бешенством очень долго, снова подумала Рози. Псы умирают от бешенства быстро, но самки…
– Рози? Тебе не холодно?
Она растерянно взглянула на Билла, не понимая, о чем он спрашивает.
– Ты вся дрожишь.
– Нет, мне не холодно. – Она посмотрела на ребят, которые не замечали их с Биллом, старичков старше двадцати пяти лет, а потом вновь повернулась к Биллу: – Но нам, наверное, пора возвращаться.
Он кивнул:
– Да, наверное, пора.
Когда они ехали назад, машин на шоссе было больше. Поэтому ехали они медленнее, но все-таки ненамного. Билл умело находил лазейки в потоке движения и бросал туда свой огромный «харлей», и Рози казалось, что они летят на гигантской грохочущей стрекозе, лавирующей между мчащимися автомобилями. Впрочем, Билл не рисковал понапрасну, и она была полностью в нем уверена, даже когда он ехал между двумя потоками машин или между застывшими грузовиками, которые выстроились на съезде с шоссе, как громадные древние мастодонты, и ждали своей очереди перед будками сбора дорожной пошлины. А к тому времени, когда у дороги начали появляться указатели с надписями НАБЕРЕЖНАЯ, АКВАПАРК, ЭТТИНГЕРС-ПЬЕР. ПАРК РАЗВЛЕЧЕНИЙ, Рози была уже рада, что они все-таки уехали с озера. Она успеет в свой ларечек, торгующий футболками… приедет без опозданий, и это было замечательно. Сегодня она собиралась познакомить Билла со своими подругами, и это было еще лучше. Он им наверняка понравится. Когда они проезжали мимо большого розового плаката с надписью: ВСТРЕЧАЙТЕ ЛЕТО ВМЕСТЕ С «ДОЧЕРЬМИ И СЕСТРАМИ», – она вдруг поняла, что счастлива, как никогда. Потом она вспомнит об этом, когда этот длинный-предлинный день закончится тошнотворным ужасом. Но тогда она еще об этом не знала и наслаждалась этим ощущением неизбывного счастья.
Она уже видела американские горки – их крутые изгибы и мертвую петлю на фоне ясного неба, – слышала крики, доносящиеся оттуда. На мгновение она еще крепче обняла Билла и рассмеялась. Все будет хорошо, подумала она, и когда ей вдруг вспомнились – всего лишь на краткий миг – яркие настороженные глаза лисицы, она выбросила это воспоминание из головы. Сейчас было не время об этом думать, как не время думать о смерти на свадьбе.
В то время как Билл Стейнер парковал свой мотоцикл у дорожки, ведущей к площадке для пикников в Шортленде, Норман Дэниэльс ставил свою украденную машину на большую стоянку на Пресс-стрит. Эта стоянка располагалась в пяти кварталах от Эттингерс-Пьер и предназначалась для посетителей «развлекаловок» на набережной – парка аттракционов, аквариума, детской железной дороги, магазинчиков и ресторанов. Были, конечно, парковки и поближе, но Норман решил, что лучше запарковаться подальше от основного скопления машин. Не исключено, что ему придется уезжать отсюда в спешном порядке, и в этом случае ему не хотелось бы застрять в какой-нибудь пробке.